Тамплиер. Глава Четвертая. Часть Вторая

     ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  Вскоре Сесилия Росса заметила, что маленькая Ульвхильда ходит за ней по пятам, но без злого умысла, а застенчиво, словно хочет что-то сказать. Теперь Сесилии поделили обязанности наставниц, Росса занималась пением, Бланка ткачеством, а затем они вместе проводили уроки по языку жестов. Однажды Сесилия Росса нашла повод закончить урок раньше обычного. Когда девочки направились к выходу, она остановила Ульвхильду, предложила ей  присесть и поговорить с ней со всей откровенностью.
 —Итак, — начала она сурово, но тут же смутилась и оборвала себя. – Я имела в виду… Я почувствовала, что ты хочешь о чем-то поговорить со мною. Я права?
 — Да, дорогая Сесилия Росса, — ответила  Ульвхильда, едва сдерживая слезы.
— Моя маленькая подружка, что случилось? – неуверенно спросила Сесилия.  Ответом ей было молчание. Они молча посидели, никто не решался заговорить первой.
 — Дело в том, что Эмунд Ульвбан, да будет благословенна его душа, был моим отцом. —  наконец, прошептала Ульвхильда, опустив глаза и пристально глядя в известковый пол.
 —Я не знаю никакого Эмунда Ульвбана, — робко ответила Сесилия Росса.
 — Да, ты его не знаешь; твой жених Арн сын Магнуса знал его, и каждый в Западном и Восточном Гётеланде слышал эту историю. В том поединке мой отец потерял руку.
 — Да, и я, конечно, слышала о поединке на тинге в Аксевалле, — призналась Сесилия Росса. — О нем знают все, это правда. Но меня там не было и я не имею к этому никакого отношения. С Арном мы еще нее были помолвлены. И тебя там тоже не было.  Ты хочешь сказать мне, что эта история встанет между нами крепостной стеной?
 — Все гораздо хуже, — всхлипнув, продолжила Ульвхильда — Кнут  сын Эрика обещал, что отцу будет позволено приехать за мной, мамой и моими братьями, а сам убил его в Форсвике. И на кровавых полях…
Ульвхильда не смогла продолжать и разрыдалась, согнувшись пополам, словно ее нежную талию пронзила резкая боль. Поначалу Сесилия Росса совсем растерялась, не зная, как успокоить девочку, но тут же опустилась на колени, обняла ее и неловко погладила ее по щекам.
 — Ну, ну, — утешала она ее. — Сейчас тебе необходимо выплеснуть все, что накопилось в твоей душе, так расскажи, что произошло на кровавых полях, я ведь ничего об этом не знаю.
  Несколько мгновений Ульвхильда глубоко дышала, пытаясь взять себя в руки, потом заговорила вновь.
 — На поле битвы … оба мои брата погибли… убиты Фолькунгами…а потом они пришли к нам на ферму, где мама..где мама все еще скрывалась. И они сожгли ее заживо со скотиной и слугами.
Сесилия Росса похолодеть от ужаса и жалости к несчастной. Она прижала ее к себе, не в силах вымолвить ни слова, и начала раскачиваться взад-вперед и пытаясь придумать слова, как утешить девочку в ее безудержном горе.
— Ульвхильда, моя маленькая подружка, — хрипло  прошептала Сесилия Росса. – Никто из нас ни в чем не виноват, представь, что на твоем месте могла оказаться любая из нас. Я постараюсь сделать для тебя все, чем смогу. Если захочешь, я стану твоим другом и поддержкой. Жизнь в Гудхеме тяжела, и ты должна знать, что здесь мы нуждаемся в дружбе, как нигде на свете.
                *   *   
    Несколько дней спустя скончалась фру Хелена дочь Сверкера. Десять дней продолжалась  мучительная агония, и почти все это время ее разум оставался ясен. Матушка Рикисса должна была разослать сообщения многочисленным родичам покойной, и тут она столкнулась с деликатной проблемой.
    Фру Хелена не была обычной пансионеркой, поскольку происходила из рода конунгов и была замужем за представителями враждующих кланов — Сверкеров и Эриков. Раны войны начали потихоньку затягиваться, и монастырь готовился принять огромную свиту, собиравшуюся проводить ее на последний покой. Но при нынешнем положении вещей, когда кровавые поля за пределами Бьёльбо были свежи в памяти каждого, появилась лишь небольшая, но очень решительная группа. Почти все гости появились за несколько дней до смерти фру Хелены, и им пришлось ожидать не только в доме для гостей, но и в других домах вне стен монастыря- Фолькунги и Эрики в своем кругу, а Сверкеры в своем.
   Сесилия Бланка и Сесилия Росса  были единственными из воспитанниц, кому разрешили выйти за ворота и спеть у могилы на церковном дворе. Эта привилегия выпала им по праву, поскольку их голоса считались одними из самых красивых в Гудхеме.
 Епископ Бенгт приехал из Скары, чтобы помолиться над могилой. Одетый в светло-синее, расшитое золотом епископское облачение, он стоял в стороне от остальных и старался держаться прямо, с усилием опираясь на посох. С одной стороны церковного двора выстроились люди Сверкеров и Стенкиля в красных, черных и зеленых плащах. С другой– Эрики в золотых и небесно-голубых одеждах и Фолькунги в синих с серебром плащах. За церковным двором двумя длинными рядами были выставлены щиты, прикрепленные к воткнутым в землю копьям: лев Фолькунгов, три короны Эриков, черный грифон Сверкеров и волчья голова Стенкиля. На некоторых щитах были заметны четкие следы ударов мечей или наконечников копий, а светлые плащи кое-кого из гостей окропляли следы крови. Мир царил слишком недолго, чтобы дождь успел смыть следы войны.
  Казалось, два ангела спустились на землю, чтобы спеть поминальные гимны в честь фру Хелены, женщины любимой и уважаемой всеми. Обе Сесилии опасались сделать что-то не так и вызвать раздор между кланами, и когда пение закончилось и фру Хелену опустили в черную землю, подразумевалось, что девушки как можно скорее вернутся в монастырь. В доме для гостей ожидали накрытые столы с поминальным пивом, но только для епископа Бенгта, матери Рикиссы и мирских гостей, где им предстояло общаться более тесно, чем на церковном дворе.
   Когда епископ Бенгт и настоятель его кафедрального собора тронулись в путь, намереваясь возглавить процессию к накрытым столам,  неприязнь между группировками только усилилась. Эрики двинулись первыми, так что оказались впереди процессии. Увидев это, Сверкеры поспешили за ними, надеясь занять место за столами раньше Фолькунгов. В напряженном молчании красочная процессия зашагала в северный конец Гудхема, в сторону гостевого дома.
Обе Сесилии отошли в сторону, с любопытством наблюдая за красочной процессией. Матушка Рикисса заметила их, и кипя от злобы, устроила им хорошую взбучку,  приказав  убираться,  и поскорее, за стены Гудхема.
   Однако, Сесилия Бланка, сама себе удивляясь, нежно проворковала, что заприметила нечто такое, что могло бы поспособствовать делу мира и послужить процветанию Гудхема. Плащи  гостей несли на себе следы войны и нуждались в чистке и штопке, все это можно было бы легко исправить в Гудхеме. Матушка Рикисса открыла было рот, чтобы приказать ей заткнуться, но ее осенила идея. Она обернулась и оглядела на процессию угрюмых гостей, шаркающих прочь.
 — Знаешь, я думаю, что отыскать зерно сможет даже слепая курица,- задумчиво проронила она и тут же велела им убираться прочь.
   Матушку Рикиссу терзали две заботы, которые она скрывала от всех, тяжким бременем висевшие на ее душе. Одна из них касалась великого события, которое должно было неизбежно, как смена времен года, ворваться в Гудхем и внести перемены в жизнь Сесилии Бланки. Вторая касалась финансовых дел монастыря и была гораздо сложнее для понимания.
    Гудхем считался богатым монастырем, хотя прошло меньше жизни с тех пор, как в него вошли первые сестры. Но одних богатств было недостаточно, так как богатство основывалось на владении землей, а владение должно было быть преобразовано в еду и питье, одежду и строительство. Все, что производила земля в виде мешков с зерном, тюков шерсти, бочонков соленой и сушеной рыбы, муки, масла и фруктов, поступало в Гудхем из ближнего и дальнего зарубежья. Кое-что из этого добра хранилось для собственных нужд обители; большая же часть отправлялась на продажу на разные рынки, в основном в Скару, и обменивалось на серебро, было необходимо в первую очередь для оплаты труда всем тем, кто приезжал из других стран и трудился на строительстве и укреплении монастырских стен. Продажа товаров занимала время, так что запасы серебра истощались. Это и стало постоянным источником забот настоятельницы. С трудом она вникала в различные административные детали, и каноник экономус из Скары, которого епископ Бенгт считал бесполезным в делах церкви, но обладавший цепкой деловой хваткой, всегда находил ответы на ее вопросы с подвохом. Если урожаи выдались обильными, было бы трудно продать сразу много зерна. Если урожаи были скудны, приходилось подождать с продажей, пока цены не взлетят. И никогда не стоило продавать все разом, а лучше распределить продажу на год. Поэтому поздней осенью, когда поступала большая часть арендных платежей, все склады были заполнены до отказа, а в конце каждого лета все  складские помещения пустовали. Экономус утверждал, что это естественный порядок вещей.
    Мать Рикисса попыталась обсудить эту проблему с отцом Генрихом, настоятелем Варнхема и ее непосредственным руководителем, но он не смог дать ей  дельного совета. С озабоченным выражением лица отец Генрих объяснял разницу между мужским монастырем и женским. Серебро текло в Варнхем за работу, которые выполнялись самими монахами. У них имелось двадцать каменоломен, где они делали жернова; у них были кузницы, где монахи-кузнецы ковали все от сельскохозяйственных орудий до мечей для дворян; и строились они сами, не приглашая никого со стороны и не тратя ни унции серебра. Отец Генрих посоветовал ей основать в Гудхеме свое дело, которое смогло бы напрямую приносить прибыль. Но сказать легче, чем сделать.
   Услышав слова Сесилии Бланки об истертых и изодранных плащах, мать Рикисса ухватилась за эту идею, которую впоследствии называла своей собственной придумкой. В Гудхеме пряли и ткали шерсть; лен собирали, перематывали, сушили, трепали, расчесывали, пряли и ткали, то есть выполняли весь процесс от посева льна до готовой ткани. Сестра Леонора взяла на себя заботу о садах, цветах и деревьях Гудхема, она же знала множество способов окраски ткани. Броские, яркие мирские цвета были Гудхему ни к чему — в  обители носили коричневую одежду — поэтому знания и умения сестры Леоноры пропадали даром.
Как день начинается с рассвета, так и дело начинается с мысли, и матушка Рикисса начала приводить свой новый план. в действие Вернувшись с не затянувшихся надолго поминок, она прихватила с собой два поношенных и небрежно заштопанных плаща той  другой стороны.
   Как аббатиса и рассчитывала, новая работа привнесла в Гудхем перемены к лучшему. Помимо забот о получении серебра, ее тяготила проблема, в которую она опять-таки не хотела никого посвящать. Она должна была заставить девочек прекратить враждовать друг с другом.
   Основная ответственность за новую работу аббатиса возложила на воспитанниц, а не как обычно, на сестер- мирянок, и это как нельзя лучше соответствовало ее новым тайным замыслам. С наступлением ранней осени главной заботой сестер-мирянок становился сбор урожая. Кроме того, все эти бедные женщины происходили из семей, где не одевались в цвета рода ни для похода в церковь или на рынок, ни для распития свадебного пива. Сестры- мирянки, те сестры- мирянки, к которым мать Рикисса относилась с едва скрываемым презрением, происходили из семей бедняков. Их отцы-крестьяне, не имевшие средств прокормить или выдать замуж своих юных дочерей, отсылали их в монастырь, где те работали за хлеб и кров. Сестрам- мирянкам не приходилось бывать в благородных домах и видеть плащи Фолькунга, или Сверкера или кого-то еще. Поэтому, новую работу должны были выполнять постриженные сестры или девушки из числа воспитанниц, такие как две Сесилии и четыре девочки Сверкеров.
  Как бы то ни было, Гудхем взвалил на себя непростую задачу. Сначала все нужно попробовать на вкус, и сколько попыток должны закончиться неудачей, прежде чем получится вкуснятина. И все же временные трудности только закалили решимость девушек добиться успеха; они спешили взяться за каждую работу, так что порой это выглядело несколько неприлично. Иногда проходя мимо ткацкой, матушка Рикисса слышала хихиканье и взволнованные речи на повышенных тонах, которые вряд ли были уместны в доме Божьей Матери. Но аббатиса решила подождать — она еще успеет закрутить гайки. Пока не произошло грандиозное событие, с ее стороны было бы неразумно обращаться с девочками сурово.
   Ульвхильда дочь Эмунда убедила девушек попробовать соткать ткань, смешав шерсть и лен. Плащ из чистого льна получился бы слишком мягким, а из одной только шерсти слишком толстым и громоздким и плохо облегал плечи и спину. Итак, первая задача - изготовить ткань. И тут они столкнулись с первой трудностью, поскольку если шерстяные нити вплетались слишком свободно, в полотне появлялись прорехи; если льняная нить была вплетена достаточно плотно, ткань собиралась и скукоживалась. Методом проб и ошибок они подбирали нужную технологию
Новая проблема возникла с красителями сестры Леоноры. Самым легким в приготовлении оказался красный, хотя монахини должны были зорко следить, чтобы добиться нужного оттенка. Красный цвет из свекольного сока получался ярко-фиолетовым; красный, полученный из зверобоя, оказывался слишком светлым и слишком коричневым, хотя для затемнения, его можно было смешать с соком ольхи. Вскоре благодаря красителям из множества глиняных горшков сестры Леоноры был выработан нужный оттенок красный. Труднее всего оказалось получить правильный синий.
   Окрашенный кусок ткани необходимо было пометить и высушить, поскольку цвета на влажной ткани выглядели ярче. Не счесть выброшенных  клочков, подвергнутых подобным испытаниям.
    Сколько же усилий понадобилось, чтобы пошить один единственный плащ! И словно этого было мало, замаячил вопрос, где брать шкурки на подбой. В конце концов, зимние белки, куницы и лисы не росли на деревьях. Вот и выходило, что вместо барышей, новая затея привела к увеличению монастырских расходов. В конце концов, матушка Рикисса, скрепя сердце, распорядилась, чтобы монастырский экономус Йон съездил на рынок в Скару и закупил шкурок, а если возникнет надобность, проехал за ними до Линчёпинга. Экономус хныкал и жаловался на траты. Он подумывал, что довольно рискованно выкладывать серебро, если нет точной уверенности, что товар будет иметь спрос, а кроме того, пройдет слишком много времени, прежде чем затраты начнут окупаться. Матушка Рикисса рявкнула, что серебро не само течет в сундуки и его нужно вкладывать в дело. Но экономус ныл, что это может привести к убыткам, а вовсе не к прибыли. Возможно, в более спокойные для Гудхема времена мать Рикисса внимательнее прислушалась бы к его ворчанию. Но учитывая нынешнее положение вещей, для нее сейчас было важнее, чтобы у девушек не возникло повода для жалоб, тем более, в кубышке монастыря все еще оставалось серебро.