Старый лес

Старый лес.

В пору моей молодости, сразу после армии, устроился я работать егерем. Места у нас глухие, таежные, зверья всякого в достатке. Жена моя, Настенька, как раз тогда дочку родила, Алёнушку. Обещали скоро приехать ко мне, в домик на кордоне, как только малышка чуть окрепнет. Я дни считал, готовился, порядок наводил.

В один из таких дней, помню, туман опустился на землю, густой, молочный, такой, что в двух шагах ничего не видать. Сырость пробирала до костей, несмотря на плотную брезентовую куртку.

В последнее время по лесу пошли слухи, браконьеры объявились. Не местные, залётные какие-то, наглые. Начальство велело усилить бдительность, чаще обходы делать. Вот я, взяв оружие, направился в лес, проверить дальние угодья.

Шагая между влажных, потемневших стволов сосен и елей, переступая через скользкие, вывороченные корни, я думал о своих девчонках. Представлял, как Настя будет хлопотать у печки, как Алёнка будет агукать в своей колыбельке, которую я сам смастерил. Дурацкая улыбка сама собой появлялась на лице.

Туман клубился вокруг, скрадывая звуки, делая лес таинственным и немного жутковатым. Тропинка едва угадывалась под ногами, но я-то её знал как свои пять пальцев.

И вот, когда я уже довольно далеко углубился в чащу, миновал старую гарь и подходил к Медвежьему ручью, я вдруг увидел нечто… Вернее, сначала почувствовал. Воздух будто бы стал другим, суше, теплее. Туман, ещё секунду назад обволакивавший меня со всех сторон, вдруг словно отступил, оставшись плотной, клубящейся стеной у меня за спиной. Я оглянулся. Действительно, стена белесой мглы, а впереди…

Впереди расстилался совершенно другой лес. Я будто шагнул через невидимую границу, и мир изменился. Здесь не было ни следа тумана. Яркое, какое-то неправдоподобно ласковое солнце пробивалось сквозь кроны могучих, древних деревьев. Таких я раньше и не видел в наших краях. Исполинские дубы, раскидистые клёны, какие-то незнакомые мне породы с серебристой корой. Под ногами вместо привычного ковра из хвои и прелых листьев расстилалась сочная, изумрудная трава, усыпанная диковинными цветами, от которых исходил тонкий, пьянящий аромат. Пахло медом, травами, нагретой солнцем землей. Птицы пели так, словно соревновались в искусстве. Их трели были чисты и звонки, не то что встревоженное карканье ворон в моем, обычном, лесу. Тишина здесь была другой. Не гнетущей, а живой, наполненной шелестом листвы и жужжанием насекомых. Я стоял, ошеломленный, не в силах пошевелиться, ружье невольно опустилось.

Осторожно ступая, я прошел несколько шагов вперед. Лес был гуще, выше, словно сошедший со страниц старинных сказок. И тут, на широком, замшелом пне, я увидел его…

Старик. Невысокий, кряжистый, с лицом, изрезанным морщинами, как кора древнего дерева. Но самое удивительное, борода его была совершенно зеленого цвета, будто бы молодой мох. Он сидел, чуть ссутулившись, и играл на деревянной флейте. Мелодия лилась плавная, немного грустная, но такая красивая, что сердце замирало. Казалось, сам лес слушал её, затаив дыхание.

Я кашлянул, не зная, как себя вести. Старик медленно опустил флейту и посмотрел на меня. Глаза у него были ясные, светло-голубые, и смотрели они немного устало.

— Здрав будь, человече, — промолвил он голосом, похожим на шелест листвы. — Давно тут твоих не бывало.

— И вам доброго здоровья, дедушка, — ответил я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — А что это за место такое? Я вроде бы свой лес знаю, а такого уголка не припомню.

Старик усмехнулся в зеленую бороду.

— Это место от глаз людских схоронено. Лес Древних мы его зовем. А я — хранитель его, Лесовик, ну или Лешим по-вашему.

Я только ртом и мог хлопать. Леший! Тот самый, из сказок, что бабушка в детстве рассказывала.

— Так вы, дедушка, настоящий? — вырвалось у меня.

— А ты думал, сказки все? — снова усмехнулся он. — Были мы, есть, да только прятаться приходится все глубже. С приходом ваших… этих… механизмов.

Он поморщился.

— житья нам не стало. Шум, гам, железо ваше природу калечит, деревья валит без разбору. Раньше человек с лесом дружил, брал по нужде, благодарил. А теперь только рушить да хапать. Вот и ушли мы, схоронились. Тут тихо, спокойно. Только птицы поют да ветер в кронах шумит.

Он говорил долго, с горечью и обидой. Жаловался на грохот тракторов, на дым заводов, что ветер доносил даже сюда, на жадность людскую. Я слушал, и было мне стыдно.

Вдруг из-за могучего дуба вышла девушка. Высокая, стройная, с длинными, до пояса, русыми волосами, в которые были вплетены полевые цветы. Одета она была в простое, длинное платье из какой-то зеленоватой ткани, а глаза её сияли, как два озера в лунную ночь. Красоты она оказалась неземной, такой, что дух захватывало.

— Здравствуй, гость, — промолвила она голосом, похожим на журчание ручья. — Я Весняна. Дед Лесовик, не пугай человека так сразу. Не все люди злы.

Леший только фыркнул, но взгляд его потеплел.

— Может, и не все, — проворчал он. — Да только хороших днем с огнем не сыщешь.

Весняна подошла ближе, улыбнулась мне так, что на душе стало светло и радостно.

— Ты, видно, хороший человек, раз сумел сюда тропку найти. Она не каждому открывается. Если хочешь, можешь остаться с нами. Здесь всегда лето, всегда покой. Ни забот, ни тревог.

Предложение было заманчивым. Очень. Я посмотрел вокруг, на это буйство зелени, на яркое солнце, на спокойное лицо Лешего, на неземную красоту Весняны. Здесь действительно было хорошо, так хорошо, как мне не было никогда. Душа пела. Чувствовалась связь с забытым прошлым.

В этот момент боковым зрением я заметил движение среди стволов, чуть поодаль. Что-то большое, покрытое то ли мхом, то ли бурой шерстью, медленно передвигалось между деревьями. Его массивные плечи покачивались в такт шагам, а длинные, поросшие лишайником руки почти касались земли.

Это был Шишок, древний лесной дух, хранитель поваленных деревьев и буреломов. Я слышал из мифоф, он собирает ветви, упавшие от старости, а не от топора, и складывает их в тихих лесных чащах. Там, под его присмотром, они медленно превращаются в новую жизнь, в грибницы, в убежища для зверей, в колыбель для молодой поросли.

Он двигался плавно, почти бесшумно, не обращая на нас никакого внимания, словно мы являлись частью этого вечного круговорота леса. Его мохнатая спина сливалась с древесной корой, а из-под косматой шкуры временами проглядывали сучья, будто он и сам был частью дерева. Вдоль его спины росли настоящие молодые побеги, березки, сеянцы не выше ладони, а между клочьями шерсти поблескивали капельки смолы, как слезы.

Шишок прошел мимо, оставляя за собой слабый запах прелой листвы и древесной живицы. Лесовик кивнул ему вслед:

— Не бойся его. Он служит лесу. Пока такие ходят по чащобам, и лес жив будет.

Существо скрылось за деревьями, лишь на мгновение обернувшись в нашу сторону. В темных глазницах, глубоко запрятанных под моховыми наростами, мелькнуло что-то древнее. Память о временах, когда люди еще умели разговаривать с лесом на одном языке.

Я глубоко вздохнул. Как бы ни было здесь прекрасно, как бы ни манила эта безмятежная жизнь…

— Благодарю вас за доброту и за предложение, Весняна, дедушка Лесовик, — сказал я, стараясь говорить твердо. — Место у вас дивное, душа здесь отдыхает. И я бы, наверное, с радостью остался… будь я один. Но у меня дома жена, Настенька. И дочка недавно родилась, Алёнушка. Ждут меня, любят. Не могу я их оставить.

На лице Весняны отразилась легкая грусть, но она понимающе кивнула. Леший крякнул, погладил свою зеленую бороду.

— Семья — это святое, — проговорил он уже не так сварливо. — Правильно поступаешь, парень. Жаль, конечно. Хороший ты, видно, человек.

— Может, заглянешь еще когда? — спросила нимфа Весняна с надеждой.

Я покачал головой.

— Боюсь, не найду я сюда больше дороги. Такое, мне кажется, раз в жизни случается, да и то не с каждым.

— Это ты прав. Но ищущий, да всегда найдёт.

Я попрощался с ними. Поклонился. Они молча смотрели мне вслед. Я обернулся, сделал несколько шагов назад, к той клубящейся туманной стене, что отделяла этот волшебный мир от моего. Сердце сжималось от непонятной тоски. Еще один шаг, и я снова оказался в привычном, сыром и туманном лесу. Солнце исчезло, запахи трав и цветов сменились прелым запахом хвои и влажной земли. Оглянулся, позади был все тот же непроглядный туман, ни намека на солнечную поляну, ни на древние дубы.

Я постоял немного, пытаясь осознать случившееся. Не сон ли это был? Но ружье в руках было реальным, и сапоги испачканы в той, другой, земле. Я продолжил свой обход, но мысли мои были далеко. Браконьеров я в тот день так и не встретил.

Много лет с тех пор прошло. Настенька с Алёнушкой тогда приехали, жизнь пошла своим чередом. Дочка выросла, сама уже мама. А я все вспоминаю тот день, тот лес, Лешего с его зеленой бородой и Весняну. Там было так хорошо и спокойно. Такое предложение, действительно, делается раз в жизни, да и не каждому. Мне часто хотелось бы очутиться там вновь, посидеть на том пне, послушать флейту Лешего, поговорить с Весняной. Но сколько раз я ни пытался потом найти то место, сколько ни бродил по знакомым, казалось бы, тропам, все было тщетно. Путь в тот зачарованный лес для меня закрылся навсегда. И лишь иногда, когда туман особенно густо ложится на землю, мне кажется, что за его пеленой снова светит то ласковое солнце, и слышится тихая, волшебная мелодия флейты…

Мне уже шестьдесят. Годы, как осенние листья, тихо опали за плечами, оставив после себя лишь лёгкий шелест воспоминаний. Здоровье уже не то. Суставы ноют перед дождём, а в глазах, бывает, меркнет дневной свет. Но это всё пустяки.

Настенька… Моя ненаглядная. Врачи разводили руками — болезнь неизлечима. Я видел, как она угасает, день за днём, словно свеча на ветру. Но в её глазах, даже когда боль становилась невыносимой, всё ещё теплилась та самая искорка, что когда-то озарила мою жизнь.

Алёнушка давно выросла, улетела за океан, обзавелась семьёй. Мы с Настей радовались за неё, но в тишине, когда за окном гудел ветер, я ловил её взгляд и понимал, она хочет уйти. Не в холодную больничную палату. Не в мир, где остались только уколы и безнадёжность.

Тот лес. Туман. Мелодию флейты, которая звала меня когда-то, и о котором я столько рассказывал супруге. Не знаю, верила она мне или нет, но теперь в её глазах читалась надежда. Надежда на чудо.

Я собрал рюкзак, тёплые пледы, немного еды, флягу с водой. Взял Настю за руку, слабую, почти прозрачную, и сказал:

— Пойдём, родная. Туда, где нет боли.

Она улыбнулась. Без слов. Она поняла.

Мы уходим на рассвете в лес. В тот самый. И если вы читаете эти строки — значит, мы не вернулись. А следовательно, мы нашли его. Нашли свою сказку, путь обратно, следуя за мелодией флейты.