Конкурс. Девяностые...

Идя по Тверской, среди гомонящего пестрого народа, разложившего старую обувь на газетах, держащих ношенные вещи на руках, какие-то никому не нужные подсвечники, у меня возникло ощущение апокалипсиса, неожиданно поразившему довольно благополучную всегда столицу…
При виде всего этого барахла сжималось сердце, словно села на него мерзкая жаба, которая не дает вздохнуть…

Произошла эта трагедия, конечно, не в одночасье, предшествовало этой катастрофе целый ряд нелепых решений колхозных деятелей, когда медленно агонизирующую огромную страну, под хохот земного шара, потащили на Голгофу…

Девяностые годы, тряхнули сонную психику советских граждан, своим безумием и фриковатостью. Весь блеск и диковинность человеческой натуры оказалась на виду… То, что ранее, таилось в головах, оказалось лишенным внутренней цензуры. Люди, уже с трудом отличали неадекватное поведение какого - либо человека, от осатанелого блогера, лишенного всех устоев морали…
Оттянулись, так сказать, за все семьдесят лет…

Я бы не стал судить, плохо это или хорошо, таково было время, его не выбирают. Кому-то выпало жить в большую войну, кому-то в так называемом застое…
Человеку надо жить здесь и сейчас, так как проходят его драгоценные года отпущенной жизни…
Вот в этот переломный момент, в самый конец восьмидесятых, к счастью или к несчастью, мне довелось выиграть скульптурный конкурс на создание памятника…

Этому знаковому для меня событию, предшествовало почти трагикомическое происшествие… Один из конкурсантов, поздно вечером, позвонил мне домой, и срывающимся голосом, видимо самому страшно было, сообщил, что завтра у меня будет инфаркт…
- Ничего себе, подумал я, после того, как бок о бок проработал с ним девять лет в одной мастерской…
Дескать, в республиканской газете выйдет статья, и тебе хана… Как бы пожелал мне сдохнуть…
«Ханы» не произошло, товарищ утёрся, ну и ладно, как бы и бог с ним. Я не упомянул бы об этом, если бы у него над головой не висел нимб богоизбранности, одетый обывателями…

Уже будучи в Москве, сидя за чашкой чая, с известным скульптором, ведущим этот проект, я поведал эту трагикомическую историю… Отсмеявшись, он только заметил:
- Мал клоп, да вонюч! Содрал решение у своего однокурсника, думал в провинции сойдет, а тут на тебе, в конкурсную комиссию ещё один однокашник прикатил… Впрочем, остальные конкурсанты вели себя достойно, кроме этого деятеля, считавшим, что только он звезда проекта…

В какой-то момент, я стал понимать, что выиграть в конкурсе, это всего лишь крохотная верхушка айсберга, лишь потешить, так сказать, свое самолюбие…Подъем же на Голгофу был ещё впереди. Впереди, пожалуй, главное испытание всей жизни…

Приехав на всесоюзный, как тогда называли, скульптурный комбинат, пошел отмечать командировочное удостоверение у директора. Постучавшись, вошел и увидел сидящего ко мне спиной, седого, пузатого человека, оживленно беседующего по телефону на одесском жаргоне…

Так продолжалось минут пять. Пузатый даже развернулся ко мне лицом, не переставая оживленно говорить с кем-то. Мне же он подмигнул, мол, сейчас закончу… Наконец он закончил, пожелав оппоненту, «чтоб член стоял и деньги были»… После этого, он на моё командировочное удостоверение с размаху поставил печать…
Позже я узнал, что из директоров его понизили до мастера, когда он на автомате, заканчивая телефонный разговор с министром культуры, пожелал ему того же…

Спустившись в цех комбината вместе с директором, я был конечно, шокирован грандиозностью работ по изготовлению монументов… Ассортимент был удивителен: начиная с огромной фигуры Че Гевары, конного монумента в Козельск, и гигантских гипсовых клоунов, для Госцирка…

Меня же интересовало место моей работы, и я аккуратно спросил у товарища Якова, так звали директора, ( проходившие мимо звали Яков Юрьевич), - нельзя ли показать место, где я буду трудится…
В итоге, в самом углу цеха, у проходной двери, среди обломков гипсовых форм, обнаружился поворотный круг, где и планировали соорудить выигранный в конкурсе монумент…

Директор покрутившись, куда-то испарился, а на смену ему подошел невысокий человек, в заляпанном глиной комбинезоне, представившись бригадиром лепщиков. Оказывается, моя метровая модель памятника уже стояла у них, и он поинтересовался, насчет объема глиняной заготовки…

То есть, ориентируясь на модель, они делают болванку из глины для будущего памятника, оставляя сантиметров двадцать толщины, для лепки авторам. Как они говорят - для фантазии…
Сам же автор - скульптор, конечно, не сможет набить глину, для почти четырехметровой скульптуры.

В общем, дав на бригаду подъемные из командировочных, мне посоветовали недельку отдохнуть, а затем приступать. Бригадир ещё сказал, как он выразился, «штурмануть» это дело, так как очень дорогая аренда этого захламленного угла…

Местные организаторы конкурса, хотели даже привезти кинооператора, чтобы заснять исторические кадры лепки монумента, но их видимо предупредили, что место не комильфо, поэтому увековечить этот сиротский угол, отведенный мне для создания произведения, организаторы не решились…

Где-то через неделю, я снова появился на комбинате, зайдя внутрь, я оторопел от перемен случившихся за время моего отсутствия. Представляете, был огромный цех, рассчитанный на гигантские монументы, вдруг стал маленьким и тесным…

Десятиметровая голова Петра, с выпученными глазами, грозно смотрела на меня посреди цеха… Невдалеке прохаживался скульптор Церетели, и с ласковой улыбкой давал указания лепщикам. Как я понял, там была своя иерархия… Бригадиры - лепщики со скульптурным образованием, отдавали тихими голосами распоряжения рабочим - узбекам, и те уже, в свою очередь лепили гигантские ноздри и губы Петра… Конечно, фигура эта, изготавливалась по частям, и голова тоже отдельно…

Было похоже на огромный муравейник, или сооружение пирамиды Хеопса… Я думаю, при такой организации, несложно было воплощать фигуры любой величины, тем более воздвигнуть девяносто-метровую скульптуру Петра, для столицы…

А, что же моя скульптура? Да, заготовка - болванка из пулковской голубой глины, уже стояла в на поворотном круге в отведенном мне углу… Она по сравнению с головой Петра, показалась маленькой, без рук, вместо них торчал только проволочный каркас… Даже вызывала какую-то жалость своей беззащитностью. Хотелось сразу приступить к лепке и придать какую -то, первоначально - удобоваримую форму…

Вообщем, под пронзительным взглядом выпученных глаз Петра, я на удивление легко, и довольно быстро, эскизно вылепил фигуру… Самое главное, конечно, надо было сделать портрет...

Как я уже из опыта понял, для его лепки нужна определенная энергия, сделать его нада одним махом, чтобы сохранить некоторую живость и целостность одновременно…

Где-то на фигуру сделанную вчерне, я потратил дней пятнадцать, после чего подошел директор Яков Юрьевич, и сообщил, что требуется предварительный просмотр, на предмет учета замечаний и предложений, экспертного совета Монумент скульптуры…

Та - там…! День «избиения младенцев» настал»! Не буду перечислять всех, но человека три, ведущих скульпторов союза, во главе с руководителем проекта, прибыли в кортеже машин на комбинат. Окружала их толпа пожилых женщин в цветастых платках, руки их были унизаны многочисленными кольцами и перстнями с крупными камнями, как я понял - искусствоведы…

Короче, что там говорили они, я не помню, находился словно в тумане… Только ловил нужную информацию, мол стоит хорошо и портрет крупно, правильно сделан… Фигуру надо красиво одеть, и еще много каких-то дополнительных замечаний…

В итоге, они уже стали уже спорить между собой, и тут вынырнул, как чёрт из табакерки, директор Яков Юрьевич, видимо уже натренированный в очищении площадей для сдачи в аренду, весело объявил, что стол накрыт, и пора перекусить чем бог послал…

Худсовет удалился, а я срочно пошёл пить пиво… Подъем на Голгофу частично состоялся… Только тогда я ощутил, какова цена этого пути, какое напряжение удалось испытать, а это всёго лишь предварительный просмотр…
Стоявшие поодаль узбеки подняли большой палец вверх, мол всё хорошо, доделывай…( Они -то, знают, им Церетели спуску не давал…)

Вроде часть пути прошел без особых потерь, но пришло осознание, что нужен конечный результат, это окончательный вид памятника в глине, затем формовка в гипсе, а там уже отливка в бронзе…
Это взаимодействие большого количества людей. Тем более, когда в стране разруха, то и в головах людей соответственно то же самое, то есть, легкий элемент анархии и пофигизма во всём… Поэтому, умалчиваю здесь о всех перипетиях, которые пришлось испытать…

Уже ближе к финалу, когда я заканчивал работу, ко мне подошли Яков Юрьевич и Церетели со своей пассией…
Директор поинтересовался:
- Заканчиваешь? Какие планы на будущее, мэтр мол интересуется, не хочу ли я влиться в их коллектив?
- Экспертный совет, говорю, завтра… А там посмотрим…
Хотя, сам подумал, глядя на муравейник, где снуют узбеки - скорее бы сдать работу, и свалить отсюда в свой тихий, лесной край…

Глядя, на готовый, лоснящийся голубой глиной, памятник, в голове уже мелькали мысли о вознаграждении и прочих радостях отдыха, после этого напряженного труда…
Самое смешное, что я не обратил тогда никакого внимания на мелькавшее тогда повсюду, слово девальвация… Не до этого было. Висела сдача памятника…

И, вот, этот день наступил. Прибыл тот же кортеж из нескольких машин… Вошел экспертный совет, правда в усечённом составе. Было меньше женщин в цветастых платках.
Члены совета были суровы и сосредоточены - ответственность всё же… У меня наступило то же перманентное состояние отключки… Как бы говорившие находились в тумане, раскрывая рты как рыбы, и только под конец включился звук…
Сказали, с учетом замечаний, работу принимаем. Все захлопали, в том числе узбеки, и директор по привычке, эту команду завернул в банкетный зал. Был и такой там, на этом гигантском комбинате по производству монстров и гигантских изваяний…

Я же поехал в канцелярию Монумент скульптуры, подписать акты о сдаче и приёмке … Опять не обратил внимание на соболезнующие взгляды женщин в бухгалтерии…
Только приехав на комбинат забрать вещи и инструменты, пожилой одесский еврей, Яков Юрьевич сказал:
- В курсе я, что девальвация твой договор съела, но вознаграждение твоё не в деньгах, а в том, что ты сделал памятник в непростое время… Затем не удержавшись, рассмеялся:
- На моих глазах, тут посильнее тебя скульпторы заговариваться стали, а ты всё молчком, фамилия у тебя интересная - видно помогла…
Пожав руки, мы расстались…

Да, такое время выпало, конец восьмидесятых - начало девяностых… Купил на гонорар джинсовую курточку, и радостно ощущая себя, словно скинул тяжёлую ношу, вздохнул легко и свободно...
Никакими деньгами нельзя оценить, это прекрасное состояние…

С высоты прошедшего времени взглянул вниз, на выигранный конкурс, там остались все переживания, трагикомические интриги, вся эта шелуха, что клубилась вокруг…

Такое время было… Начало девяностых…