Затмение часть 5

    Знаешь, больше всего на свете я не люблю неизвестность, этакую специальную штуку от которой в один прекрасный момент можно сбрендить. Поэтому упустить такой шанс, как схватить разгадку за хвост, не могу себе позволить. И нечего раздумывать, от нерешительности, он растворяется в будничной серости, оставляя после себя лишь разочарование и смутное ощущение упущенной возможности. А я не хочу тысячу лет спустя, сидя в кресле-качалке у камина, вспоминать этот момент, перебирая в памяти все "а что, если бы?". Поэтому взлетела следом за Хёси по ступенькам, стараясь удержать в груди сердце, которое шумело за рёбрами похлеще поджариваемого попкорна.

Старая дверь беззвучно отворилась. Дом дохнул нам в лицо запахами мха, сухих листьев, и прохладных лилий. Он спал и не желал, чтобы его тревожили, храня за потускневшими стенами свою тайну. Здесь не было страшно, только зябко и очень одиноко, словно ты последний человек и тот не на земле, а в открытом бесконечном космосе.

В полумраке едва угадывались очертания мебели, покрытой толстым слоем пыли, словно саваном. Паутина, серебристая в редких лучах пробивающегося света, соединяла углы, создавая причудливые узоры. Время здесь остановилось, оставив лишь ощущение застывшей тишины, которую не нарушал даже скрип половиц под ногами.

В дальней комнате виднелось большое окно, за которым простирался заброшенный сад. Заросшие тропинки, белоснежные, покрытые россыпью трещин, статуи, одичавшие кусты роз – все говорило о былом величии и нынешнем запустении. Сад, когда-то полный жизни и красок, теперь казался кладбищем надежд и несбывшихся мечтаний.
Я шагнула дальше, вглубь дома, чувствуя, как тяжесть его истории давит на плечи. Каждая комната, каждый предмет хранили отголоски прошлого, шепча свои истории о радостях и печалях, любви и утратах. Мне казалось, что я могу слышать голоса тех, кто когда-то жил здесь, их смех и слезы, их надежды и страхи. Дом был живым, несмотря на свою заброшенность, и он ждал, чтобы его история была рассказана.

— Ты чувствуешь! — восхищённо потёрся об мои ноги Хёси, успев снова принять облик кота. Конечно, эти существа могут одновременно жить во всех реальностях, и по другую сторону тоже, при этом совершенно не рискуя своей прекрасной шкуркой. Вот только я не кот, и шёпот этих стен сквозь вату тишины потихоньку начал сводить с ума. Словно ты стоишь на большой площади, сплошь уставленной радио, и у каждого своя волна. И каждое одновременно пытается донести до тебя свою историю, через сонное бормотание, треск, помехи, сломанные наушники.
— Не так, — мягко коснулся лапой моего колена Хёси, — не нужно обнимать необъятное, выбери что-то одно. Одну историю и войди в неё как ты это сделала с синографом.
— Меня сейчас стошнит! — согнулась я пополам, не выдерживая дыхания дома.
— Сядь! — скомандовал Хёси, дёрнув хвостом. Повинуясь этому жесту, одно из кресел мягко подъехало ко мне, приняв мою тушку в свои объятия. — Вот, хорошо, не забывай про жемчужину! А теперь слушай!

Вначале я почти ничего не слышала, просто сидела оглушённая, с огромным желанием обматерить себя за любопытство на чём свет стоит. Но вот солнце покатилось к горизонту, мягко отражаясь в каминных канделябрах, пахнуло кофе и сигаретным дымом, а за сгущающейся темнотой пришло желание жить, настолько нестерпимое, как желание дышать. Темнел рассвет. Странно, должно быть наоборот, светлеть — по краю неисписанной грифельной бумаги. Пришло понимание, насколько давно не спала, другим не хватает отваги, и всем нам — умения жалеть. Светлеет ночь. А хочется впотьмах — пока не видно в зеркале морщинок — выдумывать предлоги и причины несовпаденья линий на руках. И чёрствый воздух, так тяжело дышать, и что-то рвётся в тесноте предсердья. Под утро человек внезапно смертен, когда до света остаётся шаг… И тишина звенит, как будто сталь, в пустой квартире, где сквозняк гуляет, а разум мой в бреду воспоминает все те слова, что не успел сказать. И кофе стынет, как остывший взгляд, которым ты смотрел в мои объятья, и рушится карточный домик счастья, построенный на шаткий результат.

Но даже в этой тьме, в преддверье дня, еще теплится надежда, как зарница, что сможем мы друг в друга возвратиться, как птицы возвращаются в края. Что сможем позабыть обиды, боль, и раны, нанесенные друг другу, и вырваться из замкнутого круга, где правит лишь безжалостный контроль.
Но свет всё ближе, и рассеивается мгла, и новый день стучится у порога, а я стою, как будто у итога, и не пойму, что дальше, как, куда… И кофе пью, и открываю дверь, навстречу солнцу, ветру и надежде, что всё еще возможно, всё как прежде, и что еще сумеем наверстать. И нет имён и некого позвать, нам некого оплакать этой ночью, но жить, желать, существовать, дышать… пусть и ценою чей-то крови…

Голос внутри меня говорил, говорил, говорил, и я растворялась в нём словно капля дождя в океане становясь ничем и в то же время обретая неведомую до этого силу. Наверное, именно так ощущает себя волна, становясь на дыбы в шторм, всесильная, необузданная, великолепно смертельная, обрушивающая всю свою мощь на непокорные скалы, корабли, смывая побережья, города, цивилизации, и отступая, рассыпается на крупицы, унося с собой бесценную добычу.

Вот только утащить я эту самую добычу не успела, вновь получив хорошую оплеуху, и обнаружила себя в кабинете Акуры Тверди, в том самом кресле, где сидела утром, а прямо передо мной, на корточках сидел очень симпатичный парень, одновременно злой и встревоженный, внимательно меня разглядывающий.
— Как тебя зовут?
— Чего? — тряхнула я головой, пытаясь понять, что вообще происходит.
— Твоё имя?! — повторил свой вопрос красавчик.
— Я… э-э-э… чёрт…— интересно, действительно как?
— Вспоминай! — Йока тряхнул меня за плечи словно тряпичную куклу. О, значит вот ты кто, всплыло из пустоты имя красавчика, а меня, меня… моё собственное имя застряло на кончике языка, не желая осуществляться. Перекатывалось клубничным семечком, чесалось, и наконец родилось…
— Я – Лиса, с ударением на и…

Йока отпустил мои плечи и вновь посмотрел в глаза, чёрт, вот так с места стартануть на Луну, мне ещё никогда не хотелось. Интересно, где его учили препарировать взглядом, подумалось мне, пока моя тушка пыталась слиться с обшивкой кресла.
— Ты всё такая же невыносимая! Может запереть тебя в карбло? У меня, знаешь ли, нет желания поседеть раньше времени. Ещё пара таких фокусов, и мы все отправимся в Шалую обитель ловить белых кроликов.
— Понятно, — вздохнула я, — меня опять схватили за шкирку и вытащили из очередного приключения, так и не дав досмотреть разгадку этой тайны.

— Обычно именно так и бывает, — возник в дверях Акура, — всякая настоящая тайна сама себя бережёт – причем в первую очередь от себя же самой! А уж от тебя даже я бы спрятался, учитывая, что вляпываешься ты в эти самые тайны по самую макушку. Вот она и завопила что есть мочи «Спасите, помогите!» Впрочем, смотрю все остались живы, и даже вполне здоровы, что не может не радовать. Не хотелось бы собирать ваши бренные останки по всем уголкам Пустоты.
— Чего? — не поняла я.
— Думаю, я ошибся, попросив Хёси стать твоим нянькой, пока мы тут разбираемся с проблемами, — достал из нагрудного кармана любимую трубку Акура, и неспеша принялся набивать её серебристым мхом. — Надо приставить к тебе Йока, он парень серьёзный, глядишь, и город уцелеет и съесть его будет не так просто.

То, каким яростным взглядом Йока одарил любимого шефа, я даже не буду пытаться описать, нет таких глаголов в русском языке, да и не в одном другом тоже. Скажу только, что я бы, на месте Акура Тверди, уже рассыпалась пеплом по радуге. Но, он устоял. Хвала и слава!

— Я не нянька! — подал голос Хёси, всё это время сидящий на шкафу. — Я – лучший друг!
— Конечно, — спокойно согласился Акура, — и по совместительству прекрасный обед!
— Что? — возмутилась я. — Кто посмел обидеть Хёси?!
— Ты! — спокойно выпустил колечко тёмно-лавандового цвета Акура. — Йока выдернул тебя из дома как раз в тот момент, когда ты решила перекусить своим лучшим другом.
Я открыла было рот, дабы разразиться гневной тирадой, что это всё не правда, но, встретившись взглядом с Хёси, разведшего руки в стороны, как бы говоря: «Ничего, подруга, бывает! И вообще, разве может быть какое-то более прекрасное доказательство, что я лучший?! Всё что попало в рот не потащишь, а тут я, как отказать себе в таком удовольствии?» В общем, я заткнулась, даже не успев хоть что-то промычать.

Акура взглянул на меня с лёгкой усмешкой, впрочем, не пытаясь скрыть искренний интерес. Озорно, словно мальчишка, подмигнул сразу всем присутствующем и неожиданно подняв руки над головой, хлопнул в ладоши. В его руках тут же оказался поднос, заставленный всякой снедью, а по комнате плавно растёкся аромат свежесваренного кофе с нотами корицы.

— Значит, тайна сама выбирает, оставаться ли сокрытой? — задала я вопрос Акуре, предварительно засунув в рот кусок мяса в невероятно сладкой заливке. —  Я всегда была уверена, что, если кто-то обещает «ничего не рассказать», значит, хочет рассказать, только ищет повод. Вот и тайна тоже захотела, но ей не дали!
Йока только пожал плечами, обводя взглядом полки с книгами. Он только что спас нас обоих, но мы никак не хотели это признавать. Нет смысла злиться на неразумных.
— Не выбирают, — мягко ответил Акура. — Они действуют по каким-то своим, совершенно иррациональным законам. Те, кто слишком много думают о тайнах, редко их раскрывают. Иногда — да почти всегда! — разгадками становимся мы сами, даже не подозревая об этом.

— Говорите так, будто доводилось что-то по-настоящему хоронить где-то внутри, — парировала я, ставя чашку на край стола. — И заодно защищать от самого себя.
Акура улыбнулся настолько искренне, словно собирался исповедоваться, вот только вряд ли найдётся такой священник, что выдержит все его откровения, да и дядька этот, наверняка не настолько прост, чтобы вот так раз и всё выложить. И я оказалась права.
— Видишь ли, — вновь пыхнул лавандовым дымом Акура, — в жизни каждого бывает момент, когда он вдруг осознаёт: он и есть тайна. Не носитель чьих-то секретов, а сам по себе – сложная загадка из желаний, страхов, вины, надежд... Всё, что мы тщательно выбираем не вспоминать при встрече с самим собой в зеркале по утрам.

Я, успела расправиться с мясом и принялась за пирожные, рядом увлечённо жевали Йока с Хёси, слушая истории Акура. За окнами стемнело, он продолжал:

— Два года назад мы с Мирой исследовали заброшенные деревни Марко, процветающего королевства, решившего опустеть одним днём. Мира нарыла кучу свитков, в которых были тысяча и одно объяснение произошедшему, а я… я   набрёл на плато, на котором лес дрожал как живой. И там случилось – нет, ничего мистического, никто из нас не исчез и ничего не взорвалось, — он рассмеялся, опережая возможные вопросы. — Просто я вдруг ощутил невыразимую тишину внутри. Ни мыслей, ни слов, ни даже страха. Было ощущение, что на этом самом месте лежит чужая, огромная тайна, но я едва прикоснулся к ней краем сознания. Как бы сильно ни старался потом – не вернуть тот момент целиком, будто сама память защищает эту встречу.
Он замолчал. Я вздохнула — не разочарованно, а почти благодарно.

— Всё же на что-то намекнул, — хмыкнула я.
— Знаешь, — ответил он уже шёпотом, — я бы действительно хотел объяснить, но почему-то мои слова всегда скользят по поверхности. Видимо, настоящие тайны — это не то, что рассказывают даже самым близким людям за чашкой кофе.
Я улыбнулась, не возражая. Что ж, ещё одна маленькая, неисчерпаемая загадка этого удивительного вечера.

— Найдётся что ни будь съедобное для изголодавшегося исследователя? — возникла на пороге Мира, как всегда строгая, сосредоточенная, с торчащим из нагрудного кармана самопишущим пером.
— Специально для тебя припрятал тыквенные блинчики, — словно фокусник на базаре, Акура вытащил из рукава блюдо с горячим угощением. — Судя по выражению твоего лица, больше ничего раскопать не удалось?
Мира тряхнула копной пепельных волос, — ни в одной библиотеке не удалось найти откуда они берутся. Словно из ничего, раз – и ты Безымянный, без тени, памяти, пустой как вот этот кувшин! — Мира выразительно потрясла пустым сосудом. И пока Акура выяснял у Миры подробности её неудавшегося вояжа по сокровищницам знаний, я представила себя кувшином. Этакий глиняный жбанчик, лежу себе на боку, пока из меня вытекают все чувства: боль, неуверенность, обида, ревность, страх, злость, любовь, радость, наслаждение… Быстро так, словно водопад в раскалённые пески. Вот последние капли упали на землю и быстро вобрались. Я снова свободна. Чистая и звенящая. Ветер и солнце испаряют, иссушают. Пустота и готовность к новому наполнению. Вообще, что есть пустота? В определенном смысле — это основное полезное свойство многих вещей. Своей пустотой полезны нам и сумка, и рюмка, и ведро… Пустотой, которая заполняется чем-то ценным. Точно так же и в человеке пустота — это очень важное качество, ибо её можно заполнить всем, чем угодно. Мы сами решаем кем быть, разве нет? Сами упорно устраиваем свою жизнь, а потом называем это судьбой, особенно, если нас что-то продолжает в ней не устраивать и надо найти виноватых.

— По-хорошему, надо отправить тебя спать, — вывел меня из транса голос Акуры, который уже стоял за спинкой моего кресла и водил руками над моей головой, словно обрезая пальцами невидимые нити, — но не сегодня. Ты нам очень понадобишься на рассвете.
— А что произошло? — оглянулась я на Миру, но Хёси успел ответить первым: — Тётенька, умоляю, не кушайте нас, пожалуйста, мы очень невкусные! А некоторые, даже ядовитые! — прогундосил он тоненьким голосочком, строя немыслимо жалостливые рожицы, за что получил от Миры по затылку. Говорю же, моя сестра – сама серьёзность.
— Просто зацепила в том доме частичку безумия Безымянного, притащила с собой, и, как результат, рецидив. Но ничего страшного, я уже всё поправил! Надеюсь, мы больше не выглядим для тебя аппетитным обедом, или, точнее, ужином.

— Нельзя брать её с собой! — глаза Йока вспыхнули яростным изумрудно-зелёным огнём — и это до такой степени не метафора, что стороннему наблюдателю впору обделаться на месте. Но мы-то ему не сторонние, понимаем, что пламенеющие глаза — просто эффектный фокус, позволяющий впечатлить аудиторию и заодно избавиться от избытка эмоций, чтобы не мешали жить долго и счастливо, никого под горячую руку не зашибив. — Она опасна! И в первую очередь для самой себя! Предлагаю спрятать Лису в Карбло, там ни одно наваждение до неё не доберётся! И нам спокойнее будет! Мало того, что эмпат, так ещё и с воображением! А если на охоте выжгры до неё доберутся? Кого она первым жрать начнёт?!

Акура лениво проверил часы и коротко вздохнул. В таких ситуациях, по инструкции, полагается дать сотруднику выговориться — так он быстрее успокоится, а не начнёт крошить окружающих в мелкий винегрет. Я знаю, мне Мира все-все инструкции пересказала. Так, на всякий случай, мало ли, во что решу вляпаться, хоть буду знать, что делать и к кому бежать. Хотя, и без этого понятно, к кому – к ней! Ну, или к Хёси.

— Сколько тебе ещё надо, чтобы выгореть? — уточнил Акура, не отрывая взгляд от Йока. Тот лишь горько усмехнулся, и огонь в глазах едва заметно затрепетал.
Мы все понимали: под этим «эффектным фокусом» прячется целый комбайн по утилизации раздражения, злости, тревоги, которые неизбежно скапливаются, когда работаешь на границе миров. Акура мысленно отметил, что Йока начал пользоваться новым приёмом — огонь теперь не только излучает гнев, но и моментально поджигает пространство вокруг, экологично сжигая остатки тяжелых мыслей. Это было весьма профессионально: ни одного выгоревшего стула, и развеянного в прах нечаянного свидетеля, просто сверкающий взгляд и краткий световой шторм. Спустя минуту Йока тряхнул головой, моргнул — изумруд погас.

— Всё, — сказал он, с каким-то облегчением складывая руки на коленях.
— Было красиво, — признал Акура.
— Главное, что работает, — пожал плечами Йока. — Я уверен, что, если бы все могли периодически выжигать своё раздражение так быстро и незаметно для окружающих, мир был бы чуточку безопаснее. Без лишних жертв среди ни в чём не повинных кабинетных кресел, или ещё кого.
— Минимизация человеческих жертв — всегда наш приоритет, — профессионально заверил его Акура, — не понимаю, чего ты так разволновался, всё идёт как нельзя лучше! Нам не придётся ни за кем гоняться, выслеживать и ловить, сами придут!
— Хотите использовать девочку за место живца? — усмехнулся Йока, и глаза его снова полыхнули зелёным, впрочем, тут же погасли.
— Такой шанс нельзя упускать! — Акура спокойно посмотрел в окно, за которым, в ветвях цветущих деревьев, пряталась Луна.
— Я тоже против! — прищурила глаза Мира. — Лиса, на данный момент, излишне уязвима! Надеюсь, вы помните, что у неё оболочка человека, а значит разрушить её ничего не стоит. Если, конечно, вы не желаете получить крайне непоседливое приведение, которое будет совсем не просто контролировать, особенно, учитывая её нежную дружбу с Хёси! Нам же потом придётся город заново отстраивать!
— Ладно, если только город, — хмыкнул Йока, — как бы мир не пришлось по кусочкам собирать, границу эти двое точно в хлам разнесут!
И что такого я сделала этому красавчику, что он совершенно в меня не верит?! С другой стороны, переживает, тоже приятно. Вот с Мирой договориться сложнее, она точно не пустит меня в новое приключение, учитывая, что мне, в этом самом приключении, могут не только уши оборвать. Остаётся только одно, потихоньку слинять в приключение самостоятельно.

Слегка ударив пяткой об ножку стола, оборачиваюсь ветром и вылетаю в окно, через секунду оказываясь вновь сидящей в кресле под громогласный хохот этих гадских колдунов, просто обожающих хватать меня за шкирку в каком бы обличии я не была.
— Йока прав, за барышней надобен глаз да глаз, — сквозь смех проворчал Акура, — пожалуй, я тебя всё-таки усыплю, прям здесь, заодно покопаюсь в снах. Самый безопасный способ узнать, что случилось сегодня в том доме, не прибегая к пыткам.
— Акура, вы уверены, что это правильно? — воздух вокруг Йока подозрительно заискрился.
— Я всегда всё делаю правильно. Или почти всегда, но сейчас точно! Девочке следует выспаться. И поверь, я спою ей самую безопасную колыбельную, и потом, Лиса всё это время будет под твоим неусыпным контролем!

Пока пространство вокруг Йока искрилось полным ко мне недоверием, меня окутывала тьма. Организм, повинуясь неведомым мне порывам, решил, что очень хочет спать, и упорно отключает от реальности, не спрашивая, чего я хочу. Ему надо, и поэтому всё равно, что я думаю по этому поводу. Я, может и не против, а даже очень за, ночь существует для снов, но не сегодня. Ведь пока я буду спать, возможно изменится ход событий. Не то, чтобы я на него сильно влияла, но, если одинокая бабочка может взмахом крыла вызвать шторм в океане, то я и подавно… и даже похлеще. Тоже мне, бабочка. А может всё правильно? Ведь если я не усну, то и шторма не будет, и тогда Джек Воробей не вернёт себе Чёрную жемчужину, или мадагаскарские пингвины не высадятся на Луну, и ламантины от грусти замутят квест за мировое господство.

Ты же знаешь, что бывают такие сны, после которых, проснувшись, ты ещё долго лежишь с закрытыми глазами в надеждах удержать эти моменты. Моменты, сотканные из необъяснимой радости, потерянных воспоминаний и обещаний, которые никогда не будут даны в реальности. Это как подсмотреть в замочную скважину чужой, идеальный мир, и осознать, что ключ от него навсегда утерян.

Иногда это лица. Лица, которые ты когда-то знал, лица, которых никогда не видел, лица, слившиеся в одно, дарящее тепло и понимание. Их улыбки, слова, обрывки фраз, которые звучат как ответы на самые сокровенные вопросы, ответы, которые ищешь всю жизнь.

А бывает, это места. Места, которых нет на карте, города, построенные из света и тени, пейзажи, раскрашенные красками, которых не существует в земной палитре. Ты бродишь по этим улицам, вдыхаешь незнакомый воздух, чувствуешь себя дома, но понимаешь, что этот дом тебе никогда не принадлежал. Но теперь-то я знаю, что всё, что мы придумываем – существует, а через сны их можно и осуществить! Так что, я послушно закрыла глаза и исчезла из этого мира…

— Тебе не кажется ничего здесь странным?
— Да тут всё странное!
— Это что, мальчик с пальчик сейчас мимо прокатился?
— А там, похоже, фонтан полный эля с креветочными эклерами.
— И в нём никто не купается?
— И смеха не слышно. Нигде.

Мягко ступая по мощённым деревом переулкам, я вместе с Хёси прислушивалась, принюхивалась, приглядывалась, пытаясь понять, что не так с этим городом. Плутала между домами, прижавшимися друг к другу словно грибы на пеньках, среди неясных намеков на улицы, но улиц, в прямом смысле слова, не могло быть в Абре уже потому, что город возник на обрывках скал и холмов, соединенных лестницами, мостами и винтообразными узенькими тропинками. Вроде бы всё было на месте: пышная зелень, разнокрылые бабочки, выпархивающие из цветных клумб, живописные трещины старых стен, гавань с покачивающимися на воде лодками, рынок, чудная смесь романтики и стимпанка. Стрелки огромных часов на ратуше продолжали отсчитывать минуты…

Тишина, вот что было странно. Неслышно пения весёлых молочниц, бряцания оружия у кузни, весёлого топота ног носящихся друг за другом детей, даже эхо, обычно такое звонкое, чуть звенящее, больше не отражалось от стен домов, чтобы отправится к ночным звёздам. Звёзд, впрочем, тоже не было.

Мы брели по улицам, в котором абсолютно всё: люди, камни, деревья, звуки, все были чужими друг для друга, и пытались понять, каким образом сюда попали. Что это за мрачное, погружённое в тоску и уныние, место? Что здесь, чёрт побери, произошло? И почему мы об этом не в курсе!

Редкие пешеходы, больше похожие на тени, попадавшиеся нам на пути, с опаской и подозрением косились в нашу сторону, от этого становилось зябко и неуютно. Я с недоумением осознавала, что жители города перестали доверять не только хранителю города, которого, казалось, и вовсе видят впервые, но и друг другу, а от нас и вовсе ожидают какую-нибудь гадость или подвох. И по всей видимости, уже привыкли к такому существованию, и смирились с тем, что это вполне нормально.

Располневшие, неопрятные люди, сидя на ступеньках своих домов, смотрели на нас слепыми глазами, не желая знать, кто мы и что происходит вокруг. Я отчаянно выискивала среди лиц горожан хоть одно родное — то, на которое ещё не наложил свою печать этот сумрачный город, превращающий людей в Безымянных. Чёрт! Безымянные! Вот что не так с этим городом! Он полон Безымянных!

— Немедленно уходи от сюда! — за моей спиной возник Йока. — Ступай прочь!
От неожиданности, я так сильно вцепилась в его руку, что парень ойкнул и слегка присел.
— Что здесь произошло? — быстро зашептала я и осеклась. Казалось, шёпот змейками растекся по улочке. Йока осторожно высвободил руку из моих цепких пальцев и легонько подтолкнул в спину, приглашая пройти с ним.

В небольшой кухоньке горел огонь, подогревая воду в чайнике. Йока засыпал в заварник трав, залил кипятком. Достал подсохший ломоть сыра и хлеб, нарезал крупными кусками, разлил по кружкам чай, шумно отхлебнул напиток, и только после этого заговорил.

— Они обманули нас, пообещав всё взамен на самую малость… кто мог знать… я был в Дальногорье, когда всё началось. Видимо поэтому и не попал в их сети.
— Да что произошло? — отобрала я у Хёси свиток по астрономии, и сунула взамен кусок сыра, что он тут же с удовольствием проглотил и начал оглядываться, в поисках чего бы стащить ещё.
— Семь королевств. Они ищут тебя. И твоё счастье, что никто из жителей тебя не узнал! Вместе с их именами, у них забрали и интерес к жизни, превратив город в подобие кладбища. Все, кого ты знала, теперь живут во снах. Их не интересует настоящее.
— Но Акура никогда бы такого не допустил! — у меня просто в голове не укладывалось, что такое вообще могло произойти. И где в этот момент была я и Хёси? В конце концов, стражи границ?! Да никто в жизни не смог бы их победить! Куда они-то делись?
— Маги семи королевств дали людям всё в неограниченном количестве, — продолжал Йока, — еду, питьё, развлечения. Какое-то время это было весело, а потом пришло безразличие. Не к чему стало стремиться. В этом городе можно получить всё что захочешь, хочешь крылья – на, написать поэму – пожалуйста, любовь – сколько влезет. Любое изобретение, путешествие, каприз… Только вот оказалось, что, когда есть всё – жить не хочется. Тошно. Скучно. Я пытался бороться, разбудить тех, кого ещё можно спасти, но моих сил не хватает! Поэтому уходи. Они знают, что ты придёшь. Это ловушка!

— Никуда я не пойду! — меня неожиданно охватила злость. Надо же, только нашла место по душе, и здрасьте, уже отбирают! Это мой город! Я выросла на этих улицах, здесь живут мои друзья, и, где-то здесь обитает Мира!
— Нет здесь больше ничего, — покачал головой Йока. — И друзей тоже нет. Говорю же, семь королевств… вот я галоша дырявая! Зачем тебя в дом притащил? — Йока нервно заходил по кухне, хватая и ставя на место то чайник, то чашки, то перебирая пучки трав, — уходи… уходи!
— Нет, — мотнула я головой, — никуда не пойду! Если ты не видел своими глазами гибель Миры и Акура, значит не всё потеряно! Они живы и наверняка ждут меня. А все вместе мы сможем победить! Йока, хватит уже изображать из себя старую развалину! Приди уже в себя! Мы с Хёси что ни будь придумаем! Ты же наверняка знаешь, как найти стражей, подскажи!
— В старой коробке из-под обуви, в шкафу, с лева, и не спрашивай почему. Просто залезь в неё и поскреби правый угол. Окажешься на верхней книжной полке своего дома. И не смотри так, это не я придумал, оно само так… беги быстрее, слышишь, за дверью кто-то стоит…

Мы бредим бессмертием. Ну, или хотя бы настолько долгой жизнью, чтобы самим надоело. Торгуемся, шантажируем, даём обеты ради призрачной иллюзии, что мы избранные, и уж кто-кто, а мы-то точно из числа счастливчиков, способных повернуть всё по-своему, при этом искренно удивляемся, когда наступает момент, пробуждения. Вначале наша смерть, скромно ворочается в нашей же оболочке, посылая телу едва уловимые сигналы: внезапную усталость, мимолетную боль, секундное головокружение. Мы отмахиваемся от них, списывая на переутомление, стресс, смену погоды. Но смерть не дремлет, она набирает силу, ее голос становится все громче, а прикосновения – все ощутимее.
И тогда мы начинаем понимать. Понимать, что игра окончена, что правила изменились, и теперь мы играем не в жизнь, а в выживание. Начинаем искать спасения в науке, в медицине, в вере, но смерть лишь усмехается, наблюдая за нашими тщетными попытками обмануть ее. Она знает, что в конечном итоге ей все равно достанется свое.

И когда приходит последний момент, когда тело сдается, а разум гаснет, смерть выходит из тени и забирает нас в свои объятия. Нежно, без страха и боли, она ведет нас в неизвестность, в царство теней и забвения. И там, в этом последнем пристанище, мы наконец-то понимаем, что смерть – это не конец, а лишь переход. Переход в другое состояние, в другую реальность, где нет ни страдания, ни печали, а есть лишь вечный покой. И может быть, только там мы сможем договориться с нашей внутренней смертью и заключить тот самый пакт о ненападении, о котором так долго мечтали при жизни. Но смириться даже с этим знанием не просто, и мы бежим. Точнее, пытаемся сбежать.

Существо, возникшее на пороге хижины Йока, явно было из тех, кто знал, как спрятаться от смерти, замаскироваться от боли, страха, неизвестности. И теперь было готово поделиться этим знанием со мной. Оно смотрело на меня невидящими глазами, проникало под рёбра, обволакивало разум, поглощало моё я, не закусывая… обрекая мою душу на вечное сиротство.

Знаешь, одиночество подразумевает возможность выбора, момент самодостаточности, когда ты сознательно ограждаешь себя от мира. Сиротство же – это зияющая пустота внутри, ощущение потерянности и ненужности, которое преследует тебя, как тень. Это когда ты кричишь в бездну, но в ответ слышишь лишь эхо собственного отчаяния. Если вообще слышишь.

Мир кажется враждебным и чужим, а люди – равнодушными марионетками, занятыми лишь своими проблемами. В этой серости и унынии теряется смысл жизни, угасает искра надежды. Ищешь тепла, как путник в ледяной пустыне, но находишь лишь холодные камни разочарования. Не способный излучать любовь, не готовый её принимать, не верящий ни во что кроме тьмы, укутавшей одеялом разум, потерявший веру, ты становишься лишь оболочкой, требующей признать себя живой и подношений, много подношений. Этакий живой мертвец в красивых тряпках, и куриной ножкой в зубах. Нет, меня такое явно не устраивает, уж если и получить бессмертие, то на моих условиях, и пусть это будут даже танцы на углях, главное, чтоб горячо и весело, иногда страшно, можно чуть-чуть грустно, но обязательно с фейерверками и неповторимыми рассветами после каждого приключения.

— Да пожалуйста, — ответила во мне моя смерть, на мой безмолвный вопль.

Солнце едва коснулось горизонта, окрашивая небо в нежные пастельные тона. Рассвет, словно застенчивый художник, несмело пролил свет на сонный город, постепенно пробуждая его от ночного забытья. Легкая прохлада, благоухающая жасмином, обещала новый день, полный возможностей и надежд.
На столе, у окна, дымилась чашка кофе. Аромат бодрящего напитка, смешиваясь с запахом свежего морского бриза, наполнял комнату теплом и уютом. Каждый глоток обжигал горло приятной горечью, прогоняя остатки сна и наполняя энергией.

Время замерло. Мир вокруг наполнился тишиной и спокойствием. Уют маленькой комнаты, тепло согревающего кофе, крики чаек, приветствующие новый день, – все это создавало неповторимую атмосферу, позволяющую забыть о суете и проблемах, просто наслаждаясь моментом. Это был рассвет, обещающий что-то новое и прекрасное, рассвет, который хотелось запомнить навсегда.

— Любой каприз, госпожа, — колыхнулось существо, — всё что пожелаете, за такую малость…

Малость – это я и моя прекрасная жизнь. Точнее абсолютное бессмертие, за мой свет, а как известно, тьма и свет — одни из составляющих Мироздания, а проще говоря это равновесие, то, на чём стоит мир. Забери у человека свет, и он раствориться во тьме, его просто не станет, как и самой тьмы. Великое ничто поглотит всё. Поэтому и в иллюзии, предложенной мне, при всей красоте не ощущалось тепла, ветра, надежды и радости. Ничто, есть ничто, и мне этого чертовски мало, даже за бессмертие. Где там старая коробка из-под обуви, в которой надо поскрести? Подайте её сюда! Лучше жить хрупким человеком, чем бессмертным осколком мёртвой вселенной…