Дубайский тархун

Пролог

Через проходную психиатрической клиники выходит Лео в халате.
В очках и с лицом философа.
К груди прижимает толстую тетрадь.
Пять лет назад Лео был блестящим химиком. Настолько блестящим, что решил перехитрить смерть и сварил эликсир бессмертия. Попробовал на себе. Через сутки начал разговаривать с духом Менделеева и собственной бабушки, которая, по его словам, намекала на формулу вечной жизни. На третий день он поджёг лабораторию. Просто духи потребовали «немного огня». Лео утверждал, что почти всё получилось. Что дух Менделеева подсказал ему новые элементы, которых он забыл внести в таблицу. Что он теперь бессмертный.
Но психиатры были другого мнения. И вот, через пять лет он снова на свободе.
И только Бог знает, что на этот раз он задумал.
Друг Лео, айтишник с душой картёжника, уже третий год жил в Дубае. Особняк на Рублевке пустовал — кроме камеры видеонаблюдения, которую Лео предусмотрительно заклеил пластилином. И вот, не дожидаясь официального разрешения, Лео переселился в дом. На правах бессмертного.
В подвале он обустроил лабораторию. Стены обклеил бумагами с уравнениями, в шкафу разместил склянки, пробирки, алхимические колбы и старую советскую плитку. Над плиткой висел портрет Менделеева, распечатанный с лазерного принтера и торжественно обведённый золотой канцелярской ручкой.
— Сегодня я доведу формулу до конца, — шептал Лео, перемешивая ярко-зелёную жидкость в пузатой колбе.
Так родился «Дубайский тархун» — эликсир с запахом научного прорыва и тархуна.
Он собрал все ингредиенты:
высушенный папоротник с Чернобыльской зоны;
экстракт южноамериканской лягушки, по слухам — поющей на частоте 432 Гц;
синтезированная молекула вкусового рецептора утконоса;
пыль с диска, на котором был записан первый альбом «Джими Хендрикса»;
флакон с воздухом, собранным на утренней молитве в Тибете;
и, конечно же, классический советский тархун, из рынка.
Не хватало одного.
Слёз соловья.
Именно они, по расчётам, должны были связать формулу в устойчивую молекулярную сеть.
Пять лет в психиатрической клинике Лео исписывал формулами толстую тетрадь, которую теперь держал в руках, как Коран алхимика. Он был близок к победе. Ближе, чем когда-либо.
Лео сидел в подвале особняка, обложенный формулами, стеклянными колбами и банками с настойками. На столе перед ним стояла мензура с зелёной, слегка мерцающей жидкостью — почти готовым эликсиром.
Не хватало только одного.
Слёз соловья.
И не просто «одной слезы ради поэзии», а ровно два миллилитре чистой птичьей тоски, чтобы активировать связь между физическим и эфирным. Именно это место в формуле бабушка Лео обвела помадой во сне, сказав:
— Без этого даже Менделеев бы не воскрес.
Лео купил одного соловья и пробовал всё, чтобы тот заплакал. Пытался включать печальную музыку, ставил в клетке резинового ящера. Включал турецкие сериалы. Он кивал, но не плакал. Пробовал лук. Лук плакал, соловей — нет. Даже брызнул слезоточивым газом, но сам заплакал.
И тогда его осенило.
— Чтобы кто-то заплакал, нужно сделать ему по-настоящему страшно. Страшно и обидно.
Он заказал сорок соловьёв. Большую клетку. Под клеткой — алюминиевый воронкообразный конус из фольги, над которым аккуратно подвесил мензуру. Всё было готово.
Осталось запустить «триггер».
Он заказал двух ворон — мрачных, угрюмых и с холодным блеском в глазах. А ещё попугая, специально обученного ругаться и читать рэп-баттлы.
Через два дня дрессировки попугай с гордостью выкрикивал:
— Все соловьи — лохи! Птицы — певцы без будущего! Ууу, плаксы!
Вороны в такт каркали так, будто возражали только в матерной форме.
И вот, в пятницу, эксперимент был запущен.
Соловьи сначала молчали. Потом начали вздрагивать. Один из них жалобно пискнул, другой засопел. А потом… покатились первые капли.
Слёзы. Настоящие, соловьиные слёзы.
Они стекали по перьям, падали в воронку, и — кап… кап… — собирались в мензуре. Лео смотрел, не дыша. Всё происходило так, как он нарисовал в тетради ещё в палате №7.
— Это… это работает, — прошептал он.
Попугай, довольный собой, выдал:
— Лео — алхимик века! Лео — птичий психотерапевт!
А Лео лишь подошёл к мензуре и, бережно взяв её, произнёс:
— Теперь у нас есть всё. Дубайский тархун будет завершён.
И только одна мысль тревожила его: что будет потом?
Раствор был готов.
Смесь тархуна, фисташковой настойки, слёз соловья и ещё восьми ингредиентов, которые ни один фармацевт не рискнул бы даже назвать вслух. Лео осторожно отлил две капли в полстакана воды — как подсказывал Менделеев (или бабушка в образе Менделеева, уже непонятно).
Он выпил.
На вкус — как если бы в лунную ночь поцеловал марсианку, которая ела пломбир и плакала о прошлой жизни.
И тут всё погасло.
Свет исчез. Шум улицы за окном затих. Воздух стал густым, как мармелад, и вдруг в стене подвала открылся вертикальный разрез, как молния из света — и в эту трещину в реальности вошла она.
Женщина. Или не совсем женщина.
Ведьма. Бу.
Волосы — как спутанные провода, взгляд — как у заведующей бухгалтерией ада. Она была в боевых тапках, с рыцарским капюшоном и чемоданом, из которого торчали хвосты книг, кисточек и змей.
— Пророчество сбивается, дурень, — сказала она без приветствия. — Ты не должен был открыть портал до вторника. А сегодня только пятница!
Она подошла к столу, понюхала мензуру, глянула на Лео.
— Тархун? Серьёзно? Я сто лет не видела такой дерзости! Ладно… слушай.
Из-за спины она вытащила горшок с кактусом.
— Его зовут Радон. Он был инопланетным шепчущим биоинженером 13-го измерения. Теперь — кактус. Потому что сбежал на курорты Сириуса и не вернул лабораторный халат. Но ты мне нравишься, Лео. Он поможет тебе.
Кактус почему-то с грузинским акцентом сказал:
- Здравствуйте, очень приятно.
—Сделаешь новый эликсир с ним — и ты сможешь открыть порталы в нужные измерения. Но будь осторожен. Некоторые измерения не любят гостей. Особенно в халате.
Она бросила в воздух пакетик с каким-то порошком и исчезла так же внезапно, как появилась. Портал захлопнулся, оставив только лёгкий запах корицы и ананаса.
Лео остался в подвале, держа в руках горшок с кактусом. Он посмотрел на него.
Кактус снова вибрировал. Теперь он звучал, как модем в девяностых.
— Ты… говоришь? — прошептал Лео, уставившись на кактус.
— А ты что, думал, я фикус? — ответил кактус с отчётливым грузинским акцентом.
Лео поперхнулся собственным воздухом.
— Подожди… А… почему ты говоришь по-грузински?
— Во-первых, я говорю внутри твоей головы, а это сложнее, чем кажется. Во-вторых… — кактус сделал паузу, словно собираясь с мыслями, — ...потому что я родом из Кахетии.
— Прости, но... извиняюсь… Кахетия? —
— Да, Кахетия. 200 тысяч лет назад.
Лео сел. Просто сел на пол. Халат при этом живописно распахнулся.
— Тогда, в далёком прошлом, на территории, которую вы нынче называете Грузией, существовала высокоразвитая цивилизация. Мы предвидели катастрофу — столкновение с кометой, и.… телепортировали себя в 13-е измерение.
— Вы — это кто?
— Моя раса. Мы называли себя Теклами. Все были с грузинскими именами, но... наоборот. Меня зовут Радон.
— Радон?
— Да. В честь далёкого предка, великого прорицателя по имени… Нодар. Перевёрнутое имя сохраняет энергетическую память. Это у нас… как паспорт.
Лео внимательно посмотрел на кактус.
— И все там… говорят на грузинском?
— На старо грузинском с примесью квантовой грамматики. Мягкий, музыкальный язык, идеально подходит для синтеза материи из света.
Кактус слегка задрожал, как будто бы ему хотелось закурить, но он был кактус.
— Всё было хорошо, пока не вмешалась эта ведьма Бу. Она подслушала один из моих рецептов по трансмутации энергии в порталы и решила, что я опасен. Я сбежал. Хотел спрятаться на одном пляже на Сириусе. Но она поймала меня и превратила… в это.
Лео вздохнул, прикурил спичку — хотя курить он не собирался, просто стало уютнее — и спросил:
— А как снять колдовство?
— Очень просто, — сказал Радон. — Сварить для неё эликсир под названием "Ночами в Тбилиси". Там 13 компонентов, три из которых невозможно найти без танца в лунную ночь и одобрения белки с Сатурна. Но ты справишься.
— Почему я?
— Потому что у тебя уже есть Дубайский Тархун. А это — первый шаг.
Кактус Радон замер. И только слабое бурление в почве под ним напоминало, что внутри горшка живёт разум из другого мира, родом из древней Кахетии.
— Ладно, Радон, — сказал Лео. — Начнём варить.
— Значит, — сказал Лео, нацепив на голову лабораторные очки с треснутым стеклом, — первый ингредиент — экстракт лунного инжира. Где его взять?
— На заднем дворе, — лениво сказал кактус Радон. — Я телепортировал пару плодов ещё до того, как ведьма меня засадила. Он растёт рядом с мангалом. Не перепутай — у него листья в форме уха министра сельского хозяйства.
— Ты откуда знаешь, как выглядят уши министра?
— Я кактус, но не дурак. Смотрю телевизор через фотосинтез.
Лео вышел, нашёл дерево, которое при ближайшем рассмотрении действительно имело подозрительно бюрократические очертания, и принёс пару плодов — мягких, пульсирующих и слегка шепчущих цитаты из поэзии Важа-Пшавелы.
— Что дальше?
— Кварковый шафран, — ответил Радон. — Его нужно изъять из пузырька с надписью "не открывать при свете". Иначе рассыпется в анекдоты.
Лео открыл пузырёк под простынёй. Несколько золотистых искр вылетели и на мгновение образовали образ грузинской свадьбы, после чего растворились. Он быстро капнул их в мензурку.
— Дальше, — сказал кактус, — воспоминания о первом влюблённом взгляде. Лучше твоего.
— Моего? Ты уверен, что это безопасно?
— Опасно — не знать, что любишь. Капай.
Лео закрыл глаза, вспомнил девочку с третьей парты, её персиковую тетрадь и запах чернил, и аккуратно капнул пару слёз в раствор. Раствор зашептал.
— Сюда бы ещё волос с левой ноги летучего кабана, — добавил Радон.
— Где я тебе его достану?!
— Под ванной. Там кладовка с аномальными животными. Я оставил про запас.
Через десять минут, изрядно поцарапанный, Лео триумфально вытащил волос. Кабан, оказывается, не возражал, если его угощали хурмой.
Когда остался последний компонент, Радон стал серьёзен:
— Финальное — зерно вечности, спрятанное в часах, которые идут назад.
— У меня есть такие! — воскликнул Лео. — Подарили на выпускной в дурке. Они шли только в прошлое.
— Вот и достань.
Из внутреннего кармана халата Лео вытащил часы, вскрыл их отвёрткой, и оттуда выпало крошечное прозрачное зерно, похожее на каплю прошлого.
Лео бережно опустил его в раствор. Смесь замерцала всеми цветами закатов над Алазанской долиной.
— Всё, — сказал он. — Эликсир "Ночами в Тбилиси" готов.
— Осталось только его отдать ведьме Бу, — пробормотал кактус, — и надеяться, что она выполнит своё обещание.
Лео налил флакон, завязал ленточку, и посмотрел в окно, где над горизонтом загорелся слабый фиолетовый круг — портал медленно открывался.
— Пора, Радон, — сказал он. — Время снова отправляться в безумие.
Портал мерцал в воздухе.Он тихо пел, будто кто-то на другой стороне напевал древнюю грузинскую колыбельную, только наоборот — от конца к началу.
— Идём, Радон, — сказал Лео. — Только не пытайся опять пускать корни у меня в рюкзаке.
— Я просто нервничаю, брат. Ведьма Бу — не та, с кем можно шутить. Она когда-то превратила генерала в люстру, и он до сих пор висит над столом у неё на кухне. Мигает, когда злится.
Шаг вперёд — и вот они уже в другой реальности. Вокруг всё было похоже на грузинский рынок. Бабушки продавали жареную плазму, дети гоняли фотонный мяч, а вместо денег все расплачивались фразами из поэзии Галактиона Табидзе.
Бу ждала у дверей лавки, над которой висела вывеска «Бу & Бу. Магия, закуски, алконостальгия».
— Ну что, философ-варвар, принёс? — сказала она, кидая взгляд на флакон в его руках.
— Как договаривались. Эликсир готов. Радон подтвердит.
— Я сам всё варил, — хрипло вставил кактус. — Я вообще-то доктор биохимии Кахетского Университета Древних Миров.
— Молчи, зелёный. — Ведьма прижала ухо к флакону. — Пульсирует... шепчет... даже ругается по-грузински. Да, это он.
Она взяла флакон, сделала пару странных жестов, и фиолетовое пламя обвило кактуса. Треск, вспышка — и перед Лео стоял гуманоид в мантии, с лицом, похожим на каменную виноградную лозу.
— Радон? — удивлённо спросил Лео.
— Так точно, брат. Вернули форму. Спасибо.
— А я? — насторожился Лео. — А что я получу?
Бу усмехнулась.
— Ты ведь хотел знать, что будет, если сварить эликсир бессмертия по формуле твоей бабушки и духа Менделеева? —
— Хотел… —
— Тогда готовься. Через три дня откроется Великий Портал, и ты увидишь то, что не должен был видеть ни один смертный. Будешь жив — напишешь книгу. Умрёшь — станешь главой отдела в моём департаменте потусторонних совпадений.
Она исчезла, оставив после себя запах лобио и молнию.
Лео и Радон стояли и молчали.
— Ну что, брат? — спросил кактус-кахетинец.
— Варим новый эликсир? —
— Варим. Но сначала — поесть. У тебя есть пхали?
Лео не спал уже третьи сутки. Радон — бывший кактус, ныне гуманоид — бодро регулировал энергетические поля с помощью антикварной тостерницы и танцевальной дорожки из 90-х. Всё было готово.
В подвале особняка, среди пробирок, катушек Теслы и внезапно зажёгшихся икон, стоял главный артефакт — кувшин с остатками эликсира, над которым медленно вращалась голубая сфера.
— Сейчас, брат, когда часы пробьют 3:33 по времени Кахетского измерения, всё начнётся, — сказал Радон и закусил шнур от лампочки — от волнения.
— Если всё сработает, что мы увидим? — Лео вытер пот со лба.
— Ну, как тебе сказать… Что-то среднее между грузинской свадьбой, перелётом на Марс и расщеплением души на компоненты.
— Звучит, как моя защита кандидатской.
В 3:33 стены подвала начали вибрировать. Энергия в комнате стала густой, как чурчхела. Пространство перед ними свернулось, будто кто-то скрутил его в рулет, и прямо в воздухе образовалась сияющая арка. Из неё повалил туман с запахом грецких орехов и эфира.
— Вуаля, — прошептал Радон. — Великий Портал.
Изнутри доносились звуки — щебетание голосов, как будто кто-то спорил о рецепте лобио в шести измерениях.
А потом появилась она.
Высокая, с прозрачной кожей, длинными пальцами и глазами, в которых отражались звёзды и древние рецепты.
— Кто звал? — спросила она на чистом кахетинском.
— Я, Лео, звал. Я создал эликсир.
— И я, Радон. Я тоже помог.
— Я знаю. Я — Хана, Архивариус 17-го измерения. Ты вызвал портал, Лео, теперь выбор за тобой.
— Какой выбор?
— Либо ты входишь — и узнаёшь Истину. Либо остаёшься здесь — и эликсир станет напитком для утренников в ближайшем ДК.
— А обратно можно?
Хана усмехнулась.
— Только если родишься заново грузинским столетним виноградом.
Лео посмотрел на Радона.
— Ну что, брат?
— Идём. Только если будет душно — скажи. Я перенастрою атмосферу.
Они шагнули в портал.
Туман их поглотил.
За ними на полу осталась лишь одна капля эликсира… и записка:
"Вернёмся с рецептом".

Эпилог.
Они ожидали, конечно, чего-то — планеты из золота, молекулярных библиотек или хотя бы разумных медуз. Но не это. Всё было покрыто мхом и ароматами цветов. В воздухе стояла музыка, которую никто не играл, а по склонам стекали водопады — не воды, а света.
И главное — повсюду были женщины.
Высокие, грациозные, с глазами, в которых отражались небо и терпение. Они были мудры, как вечность, и красивы, как домашняя аджика по бабушкиному рецепту.
Лео влюбился через полчаса. Радон — через семь минут.
Его избранницу звали Анабида. У неё были волосы цвета спелой хурмы и голос, от которого даже трансформаторы пищали. Она читала стихи, выращивала звёзды и смеялась так, что порталы сами открывались.
— А можно остаться? — спросил Лео у Ханы, которая снова возникла в свете заката.
— Можно. Но есть одно условие.
— Какое?
— Привезите лозу. Настоящую. Кахетинскую. Только на ней расцветёт этот мир. Без неё — он угаснет, как любовь без вина.
И тогда, впервые за всю историю портальных путешествий, был зарегистрирован экспресс-доставка DHL из Бодбисхеви в 13-е измерение.
Лео стоял босиком на холме, смотрел, как женщины сажают лозу, как Радон играет на пандури, как Анабида смеётся.
Он открыл свой блокнот, исписанный пятью годами формул и фантазий, и приписал на последней странице:
«Вечность — это не там, где время не идёт.
Вечность — это там, где тебе не хочется, чтобы оно шло».
И где-то на Земле, в пустом подвале под особняком, капля эликсира в пробирке засияла светом. Словно знала: всё получилось.