Б9. ДНК картины

Художник Цыбин сидел на корточках в мастерской, уйдя глазами в картину.

– У этой картины есть ДНК, – поведал, наконец, художник. – Она дышит и развивается в сторону свежих откровений. Усложняет свою нейронную сеть и общается со зрителем!

В мастерской плавал дым от сигарет, пахло растворителем и красками. Андрей, автор картины, которая так понравилась его гостю, испытывал радостное чувство. Он и сам понимал, что картина удалась. И было не важно, какие употреблялись слова, чтобы описать картину. Когда сознание зрителя проваливалось в другой мир, в глубину мироздания, и смотрело оттуда на Землю, словно в подзорную трубу. И видело её прекрасной, наполненной смыслом существования!

Цыбин зашёл к Андрею, чтобы попросить у него краски взаймы. Картины этого художника не покупали, и денег не было совсем. Фантазии, фэнтези, абстракции – было не важно, как его картины называть! Преграда непонимания существовала. Она стояла как стена, с местами обвалившейся штукатуркой. И состояла из усталости, смешанной с глубокой тоской. Всё было в картинах художника: и мастерство, и умение удивить пришедшего на выставку зрителя. Но не было чуда, которое случилось у Андрея. И пусть Андрей учился всего лишь на третьем курсе художественного училища, ну и что? Картина его жила и принимала участие в энергообмене счастливых переживаний Вселенной!

Андрей поделился с Цыбиным красками, выпил с ним вина и подарил желание творить заветное. И словно взошла на небе звезда и осветила душу художника, уже начинавшую пахнуть сыростью и плесневеть!

Направляясь домой, Цыбин несколько раз подпрыгнул от радости, заставив пожилую женщину, шагавшую с опущенной головой, обернуться.

– Вам плохо? – спросила она.

Цыбин не ответил. И только низко ей поклонился, сняв шляпу с головы. ДНК картины, которую написал Андрей, не содержало слов, необходимых для описания её состояния!

Смеялись почему-то улицы и дома, и трубы дымились, как у пароходов. Открылось море, его безоглядная даль, и город плыл как в тумане. Вставало солнце нового дня, и мир озарялся новыми идеями.

«Вот так можно рисовать, а можно и по-другому, – размышлял Цыбин про себя. – А вот так нельзя, как учат этому в Академии. Впрочем, почему? Возникнет новое направление в искусстве, только и всего. Главное, чтобы возникло ДНК, и картина задышала. Наполнилась светом, красотой, и заговорила на языке лирических откровений со зрителем!»

В квартире художника было холодно и темно. Но Цыбин не стал включать освещение. Темнота хранила беспредельность. Не было стен, предметов быта, компьютера, опутавшего его социальными сетями в последние дни. Не было иконы, изображавшей Николая Угодника, с поднятой для благословения рукой. Были только звёзды, освещавшие мироздание. Да ещё ДНК, мерцавшее в его глубине. ДНК картины, но написанной уже не Андреем, а им самим! Цыбин увидел картину во всей её полноте, словно плывущую в ручье рыбу. И это было главным – увидеть! А написать картину опытному художнику не составляло большого труда.