Дочь разбойника. Смертельная таможня

«ДОЧЬ РАЗБОЙНИКА». Смертельная таможня.
(Сказка — быль).

Этот «медвежий угол» со стародавних времен имел дурную славу. Глухая сибирская тайга прочною стеною из толстых сосен и елей заграждала путь и пешему, не то что конному путнику, а если и рискнет кто напрямки, чтобы в обход того страшного места, то запросто угодит в топи-болота, появляющиеся повсюду и в самых неожиданных местах. А может и какая зверюга напасть. Потому ту самостийную таможню, организованную двумя беглыми и предприимчивыми казаками Игнатом с Василием на особенно узком и уязвимом участке сибирского тракта, никак было не обойти.
Налог за проезд через единственный мост речки эти бывшие служивые брали большой и всем, что ни везли купцы и простой люд из богатого северного края на продажу в столицу — пушнина, золото, самоцветы, бивни моржей, кабанов, икра, мед... А кто не хотел платить или пытался уклониться, того навсегда уносили глубокие и мутные воды  речки со странным и жутковатым названием — киндер-еп. Не случайно в дождливую погоду и по ночам эта речка бурлила звуками, похожими на детский плач — сколько же невинно загубленных душ, младенческих, старших, старых, взывало с могильного дна... В народе даже песню про то место сочинили:

...И вот здесь, в глуши таежной,
Где проехать невозможно,
Шли с обозами купцы –
Удалые молодцы.
Все везли и мед и вина,
Самый разный божий дар –
Кожи, золото, пушнину...
Чтоб в Москве продать товар.
Кто сумел и проскочил –
Очень уж везучим был,
Ну, а кто не успевал –
Свою голову терял...
Так все было в старину:
Ту беду и ту вину
Год за годом чередой
Унесло речной водой.
Триста лет прошло с тех пор
И шумит сосновый бор,
И село мое стоит –
Красотой своей манит...

Эти самостийные «таможенники» не ведали ни совести, ни пощады. Нажива была смыслом их жизни, и ради нее они шли на обман, убийства, предательство.
С него, предательства, и началась история моего родного сибирского села. И оба эти беглых казака, со всеми их кровавыми злодеяниями, оказались в моей личной истории, в моих генах и в моей крови.

Глубокой ночью, в студеную зимнюю пору я громогласно заявила на всю сибирскую деревню о своем явлении в этот мир. Деревенские еще не отошли от новогоднего праздника — общесельской пьянки. Деревня продолжала гудеть, не смотря на второй час ночи и мороз минус 60, от которого они согревались первачом под сто.  Да и попробовал бы кто отлынуть в такой судьбоносный момент! Мой отец с дружками и четвертью самогона наперевес вламывался поочередно во все дома и требовал отмечать и величать ЕГО дочь, ЕГО сокровище.
Отец, конечно, мечтал о сыне и даже имя подобрал, - сильное, волевое. Но родилась я, девочка. Ладно, - смирился он, - и назвал меня похоже, от слова - воля. Так что вся деревня пила уже за названную сельчанку — самую лучшую, самую умную, красивую, сильную... и, конечно, всю в отца.
Мой отец ни с кем особо не считался. Он вел себя, как атаман-разбойник. Первый красавец на деревне, морячок, плясун и драчун, если что... Его жесткий кожаный ремень с якорем на металлической бляхе оставлял неизгладимый след на спинах и других частях тела тех, кто пытался выходить против него. Дрался он зверски, говорил, что по-флотски, когда вместе с верным дружком или двумя становились спина к спине и ремнями, а то и бичами из воловьей шкуры с металлическим наконечником лихо расхлестывали вокруг себя свое жизненное пространство. Так морячки отбивались от местных, когда заходили в зарубежные порты и «снимали» тамошних девчонок. Отец несколько лет отплавал на военном корабле-охотнике и бывал во всяких передрягах. А такой опыт, понятно, не забудешь, не пропьешь.
Но самым главным козырем моего отца был его отец, то есть мой дед-герой-орденоносец и большой начальник на районе. Дед был директором МТС. В то послевоенное время машино-тракторная станция, как единственное градообразующее предприятие, давало работу всем этим малограмотным мужикам и тем кормило их и их семьи. И не важно, что дед уже жил с другой семьей и в другой деревне, - фамилия-то одна и сын один, пока.
Поэтому выходки отца деревенские терпели, как сопутствующий ущерб. Чем отец пользовался напропалую и без зазрения совести. Его пытались остепенить и даже поставили председателем сельсовета, а, может, в услугу моему героическому деду... Но отец недолго продержался на этой руководящей должности, к которой у него не лежала ни душа, ни руки, и не было ни знаний, ни опыта. Он ушел в ту же МТС работать на машине, комбайне, тракторе, - на любой технике, в зависимости от сезона. С техникой надежнее: на ней отец ездил и по своим личным делам, и никто его за это не наказывал, да и кто посмеет ...сына директора районной МТС.
О моем деде я только слышала, в основном, в какие-нибудь большие праздники, типа «октябрьских», когда его имя называли первым в числе воевавших односельчан, и тогда, как правило, перечисляли все его награды: четыре ордена «Красной Звезды», медали «За отвагу», «За освобождение Праги», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией» и, наконец, самую главную - орден Ленина. Таких больших заслуг перед Родиной в нашей деревне не было ни у кого. Мой отец, его сестры — мои тетки сидели в первом ряду «красного уголка» и принимали эти поздравления буквально на свой счет. Особенно, вторая из трех сестер, которая возглавляла сельскую библиотеку и которая, собственно, организовывала все важные политические торжества.
Как культпросветработник, эта моя тетка прекрасно понимала роль и значение библиотеки в жизни села. У нее была не какая-то изба-читальня, а настоящий  центр политико-просветительской работы в деревне. Она хорошо справлялась с главной задачей своего агитпункта - политической пропагандой завоеваний революции и советской власти. И заслуги своего родного отца-героя войны не забывала выставить на первое место при любом удобном случае. Ее непосредственное подчинение райисполкому ставило ее в разряд сельской власти, которую она почитала превыше всего. Она даже соседскую старушку иначе как бабушка Василь Василича (председателя совхоза) не называла и частенько посылала меня относить ей тепленького молочка — прямо из-под коровки.
Она была незамужней «старой девой», - объясняла это своей требовательностью и разборчивостью. И еще говорила, что не видела никого, краше моего отца, своего брата, которого любила всю жизнь. Мой отец, после ухода из семьи деда-героя к развеселой молодухе практически сразу после войны, стал главой и опорой своей матери и трех сестер.  Его почитали и слушались и никогда не перечили. И когда его мать, моя бабушка на своих худеньких плечиках приволакивала его едва живого домой с какой-нибудь попойки, а он при этом ругал ее, на чем свет стоит, то она тихонько просила его лечь спать и не выходить в лютую стужу, - «а-то ведь замерзнешь насмерть, как подыреихин сын»...  Любовь к моему отцу у бабушки с теткой была за гранью. Он был их единственный «красаучик». Может, этой любовью к сыну, к брату они компенсировали уход мужа и отца к другой...
Но как моя тетка любила моего отца-своего брата, так же сильно она ненавидела мою мать. И эту ненависть к моей матери и всему ее роду она пронесла до конца дней.
Взаимные ненавистные отношения двух моих родов — отца и матери - для меня долго оставалось загадкой, пока я в своих поисках родовых истоков не пришла к единственно вернорму источнику — Сандре Римской (https://sandra-rimskaya.livejournal.com/) и не сложила все недостающие пазлы моего родового древа. Я, наконец, узнала реальную хронологию и реальные факты и увидела Историю в ее истинном свете. И это дало мне ключ к моей личной родословной, определившей мою личную судьбу с такой же беспощадной неумолимостью, как тот смертельный проезд, или проскок через «таможню» беглых казаков Игната с Василием. Ибо «человек никогда не бывает сам по себе: он лишь звено в цепи поколений. И никому не дано оборвать эту Цепь» (https://sandra-rimskaya.livejournal.com/). 


VALA FILA

Продолжение следует