В ремонтно-строительном цехе

В ремонтно-строительном цехе
Рассказ-воспоминание


…здесь «восьмёрки» мы кидаем,
на лету их — отдыхаем.
Горб растёт у нас отлично,
больно только — непривычно…
 
                1969 год, Владимир Кривохижин

   В 1969 году после неудачного поступления в Томский Госуниверситет по причине недобора проходного балла, передо мной стал вопрос, что делать дальше? Конечно, надо идти работать, но куда? Специальности никакой, опыт работы на производстве всего один месяц, когда после окончания 9-го класса я поработал в Вагонном депо ст. Кемерово Западно-Сибирской ж. д. подсобным рабочим 2-го разряда. Заводов в Кемерове много и своих, и эвакуированных во время войны 1941-1945 гг. из европейской части СССР. Остановился на Ново-кемеровском химкомбинате, позднее его переименовали в «Кемеровское производственное объединение АЗОТ».
      Взяв паспорт и трудовую книжку, я поехал на комбинат с целью поступить на работу. Езды до предприятия минут 30: ул. Весенняя – Советский проспект – ул. Красноармейская – ул. Грузовая. Сойдя, на нужной остановке, пошёл в заводоуправление, оно находилось впереди и вне огороженной зоны комбината. В отделе кадров мне предложили стать станочником-сборщиком 3-го разряда в ремонтно-строительном цехе, называемый просто РСЦ и выдали временный пропуск на территорию для ознакомления с работой.
   До проходной надо было идти по красивой, обсаженной разными кустами и цветами в клумбах, метров пятьдесят. Иду, спешу, слегка волнуюсь. Вот и проходная, вхожу внутрь, вертушка, охранник. Показываю охраннику свой пропуск, он нажимает педаль, и я через вертушку прохожу на территорию Ново-кемеровского химкомбината. Признаюсь, я был несколько ошарашен увиденным — это был как бы город в городе. Улицы, с проезжавшими машинами и тракторами, идущими, правда не многочисленными, людьми, а по краям улиц вдоль и поперёк, и даже сверху проходило множество труб разного диаметра. Некоторые трубы были укутаны утеплителем, некоторые образовывали как бы букву «П», проходя над дорогой. Улицы образовывали кварталы, в которых располагались таинственные для меня здания и сооружения. Два сооружения я узнал — это были градирни, над которыми постоянно кружил белого цвета пар, но что там, внутри них, понятия не имел, и не знал, что буду иметь к ним прямое отношение.  Почему я говорю о белом цвете, а потому, что в некоторых местах стояли высоченные трубы, из которых выходил, образуя в небе длинные шлейфы, то ли дым, то ли пар разнообразных цветов. Особенно выделялась вертикальная, высоченная труба из которой шел дым насыщенного жёлтого цвета. Этот дым я тоже узнал, его я видел с нашей дачи в 6 соток, находящейся за городом. Этот дым кемеровчане прозвали «Лисий хвост». Этот хвост тянулся над половиной города, чем дальше от трубы, из которой он исходил, тем шире он становился, но цвет бледнел. Где-то далеко от Кемерова рыжий дым растворялся в воздухе и исчезал. Позже на этой трубе установили фильтры и жёлтый цвет дыма ушёл в прошлое.
   Хотя мне и объяснили в отделе кадров как дойти до РСЦ, я всё равно потерялся, запутался на территории комбината. Стал спрашивать о нём у прохожих, и только третий человек подсказал мне, где находится нужный цех. Нашёл, это было одноэтажное здание с пристройкой в два этажа. На втором этаже несколько дверей, особенно привлекла дверь с надписью «Касса». Вот и дверь начальника цеха, помню его фамилию — Санжаревский. Постучал, вошёл, поздоровался, подал направление. Начальник посмотрел его и сказал: «Ну, что ж, пойдём покажу рабочее место».
   Мы спустились на первый этаж, минули дверь с надписью «Курилка» и вошли в довольно большое помещение, чуть не с половину гектара. В разных его местах работали столяры, плотники, станочники, слышались звуки пилы, стук молотков, два человека катили большую телегу гружёную досками. Санжаревский подвёл меня к молодому человеку, на шее которого проглядывала тельняшка. «Это бригадир, знакомьтесь, он расскажет о твоих обязанностях, если работа устроит — оформляйся», — сказал начальник и ушёл.
   Бригадир оторвался от работы, он большой дисковой, маятниковой пилой распиливал поперёк толстые доски, подвёл меня к столу, размером с два теннисных, за которым стояли четыре молодых человека, два парня и две девушки, усердно колотившими молотками. Работа была не сложная, но мудрёная. Надо было положить на стол две рейки, причём одну располагали под некоторым углом. Сверху на них прибивали дощечки разных размеров. Сначала прибивали которые короче, затем которые длиннее. Получалась скошенная решётка (щит) с поперечинами из дощечек шириной восемь сантиметров.
   Мне рассказали, что эти щиты используются для охлаждения горячей воды в градирнях и бывают они разных размеров, потому что градирни не цилиндрические, а сужающиеся к верху. Щитами же надо заполнить всё внутреннее пространство градирни. Сверху в градирню подаётся горячая вода она, падая вниз, разбивается о щиты, создаётся больше струй и капель, то есть образуется большая площадь для охлаждения. Снизу в градирню нагнетается воздух, поднимаясь в верх, он охлаждает падающую горячую воду. Охлаждённая вода собирается на дне градирни и используется для охлаждения греющегося оборудования по всему комбинату. Это как в автомобиле вода или тосол в радиаторе охлаждается вентилятором и встречным потоком воздуха при движении машины, охлаждённая жидкость не даёт перегреваться двигателю.
   Хорошо, пойдёт, подумал я, и пошёл в отдел кадров оформляться. Однако, не всё сразу! В отделе кадров мне дали «бегунок» в нём указывалось, каких врачей необходимо посетить — медосмотр. Далеко не надо было ходить, так как химкомбинат имел свою поликлинику. Посетил указанных врачей, которые на моей бумаге писали что-то вроде «годен». Затем я с «годной» справкой снова явился в отдел кадров и получил настоящий пропуск на территорию химкомбината с подписью и печатью. Трудовую же книжку у меня забрали.
   На следующий день, встав в 7 часов, я пошёл на конечную остановку, находившаяся рядом с домом, где я жил. Думаю, сяду в автобус и поеду на химкомбинат; как пройдёт первый рабочий день? Но не тут-то было! Время пиковое, народу на остановке тьма. Это в дневное время можно спокойно войти в автобус, а сейчас проблематично. Посадку и поездку опишу следующим образом.
   Удивительно, сначала на остановке организовывалась очередь, но как только подходил автобус, а он, въезжая на площадь перед остановкой, круто разворачивался, подъезжал к остановке, где его поджидала, желающих уехать масса людей, и всё смешивалось. Толпа людей элементарно штурмовала автобус, протискивались змеёй, работали и руками, и плечами лишь бы оказаться внутри него и не было различий мужчина ты или женщина, все не желали опоздать на работу. Сколько бы шофёр не говорил, что не поедет пока двери не закроются, люди не уступали и всячески цеплялись за всё, что могло удержать их в дверях, в том числе держась друг за друга. Тогда водитель, чертыхаясь запихивал, буквально впрессовывал висяков внутрь автобуса. Редко кто малодушничал и оставлял попытки уехать этим рейсом. Внутри автобуса «спрессованные», как селёдки в банке, не могли даже пошевелиться.
   Однажды меня так придавили к молодой девушке, что я своим телом ощутил все её молодые формы и она не возмущалась, терпя такую близость, а только моргала глазами. Ещё более напряжённо я себя чувствовал, когда, повинуясь зычному голосу кондукторши, сидевшей на возвышенном сидении у заднего входа в автобус: — «Готовьте деньги за проезд», пытался достать шесть копеек (столько стоил проезд в автобусе в то время). Я неимоверным способом правой рукой залез в свой карман за мелочью. Естественно, моя рука касалась тела девушки, а когда я стал поднимать руку для передачи денег кондукторше, то рука прошла по всем обводам тела девушки, В другой ситуации меня бы обругали или даже дали по мордасям, в данном же случае, девушка молча терпела такое и тоже просто моргала глазами.
   Со временем спрессованность уменьшалась, в том числе из-за призыва кондукторши: — «Проходите вперёд»; водитель открывал только заднюю дверь, возможно думая, что так будет соблюдаться очередь при посадке. Опять же странно, как только человек, продвинувшись вперёд по автобусу и почувствовав некую свободу, он останавливался. И голос кондукторши, с призывом о продвижении вперёд по салону, звучал несколько остановок. Кондукторша так же оповещала: — «Следующая остановка (например «Предзаводская») готовьтесь». На промежуточных остановках открывалась чаще всего передняя дверь, через которую люди выходили из транспорта, но были и такие, которые, стиснутые пассажирами, оказывались ближе к задней двери, выходили из неё. фантастическим образом протискиваясь.
   Ещё один обычный призыв кондукторши — это: — «Передняя площадка, передавайте деньги за проезд». Передняя площадка передавала деньги человеку, до которого мог дотянуться, тот передавал следующему и так далее, пока оплата не доходила до кондукторши. Она брала деньги, отрывала билет и передавала обратно вместе со сдачей, если таковую надо было отдать. Часто при путешествии денег они увеличивались в количестве и передавали не шесть копеек, а целую пригоршню. Тогда кондукторша отрывала целую ленту билетов, от которой сами пассажиры, передавшие деньги, отрывали, предназначенный им билет. Интересно, но «зайцев» не было, по крайней мере мне это не известно. Позднее кондукторов упразднили, а вместо них в автобусах установили «деньго-приёмники» — кассы-копилки, куда пассажиры всыпали плату за проезд, отматывали билет, который надо было закомпостировать, то есть продырявить. Появились контролёры, появились и «зайцы».
   Выйдя на остановке у химкомбината, я спешно шёл к РСЦ, думал: — «Как пройдёт первый рабочий день? Как меня встретят в цеху». Обошлось, однако, всё просто — поздоровались, познакомились. Несколько времени ушло на разные разговоры, а ровно в восемь часов началась смена. Я встал на указанное мне место за столом, подошёл бригадир с тетрадью, в которой перечислялись серии щитов и необходимое их количество. Выбрав нужное, он сказал, какие щиты я буду делать сегодня. Бригадир так же озадачил всю нашу небольшую бригаду. Я взял рейку, прибил на её конце небольшой чурбачок, обозначавший левый верх будущего изделия (при установке щита в градирне чурбачок сбивали). Эту, и ещё такового же размера рейку установил с внутренней стороны других, прибитых к столу реек, обозначающих как бы трафарет. Все будущие щиты будут получаться одинакового размера и формы. На две рейки, сверху до низу, прибиваю на некотором расстоянии дощечки шириной в восемь и толщиной около 1-го сантиметра. На каждую дощечку затрачиваю по четыре гвоздя, по два с каждой стороны.
   И пошла 8-ми часовая работа: чурбачок-брусок на рейку, две рейки на трафарет, раскладка дощечек, причём они не всегда были одинаковой длины, прибивка гвоздями, снятие щита и укладка его в стопку. И снова чурбачок на рейку и так далее, то есть все восемь часов с перерывами на 10 минут на перекур в 10.00 и 15.00 и перерывом на обед с 12.00 до 13.00. Да. работа не сложная и гвозди всего в пять, шесть сантиметров, но представьте, колотить их надо семь часов и ежедневно. На третий день работы у меня с непривычки опухла кисть правой руки. «Работай не кистью, а всей рукой», — советовали мне. Конечно, со временем и опухоль прошла и вколачивал гвозди и кистью. и с размахом всей руки, и левой рукой пробовал, и с пристуком, и с прискоком — разнообразил монотонную работу.
   Однако, сбивка щитов — это не вся работа, которую приходилось делать нашей бригаде, соответственно и мне. Чтобы изготавливать щиты нужны бруски и дощечки, а для этого нужны доски, а где их взять — на пилораме. К цеху подъезжал трактор «Беларусь» с прицепом, мы вдвоём (только парни, женщин не посылали) залезали в телегу, и тракторист вёз нас на пилораму. Пилорама находилась в противоположном конце химкомбината от главной проходной. Там были железнодорожные ветки, по которым в вагонах поступало нужное комбинату или вывозилась продукция, например: удобрения, азотная кислота, находящаяся в ж/д цистернах.
   У пилорамы склад сосновых, кедровых, лиственничных брёвен. Рабочие ломами перемещали брёвна из штабеля на специальные захваты, стоящие на небольших рельсах, подкатывали бревно к пилораме. Когда одно бревно заканчивалось (распиливалось), сразу вставляли следующее бревно. Пилы на пилораме крепились на разных расстояниях друг от друга, поэтому доски получались разной толщины. С краёв бревна получался горбыль, далее тёс, затем доски. Здесь напиливали и брус, и обрезную доску. Получившиеся из бревна изделия раскладывали по категориям.
   Нужные нам доски, большей частью        восьмисантиметровые по толщине, мы называли их просто восьмёрки, грузили на нашу телегу. Работа не из лёгких, так как доски были шестиметровой длины. Кедровые и сосновые доски как бы «легко» грузились, а вот доски из лиственницы были тяжеленными. Доску поднимали, один её конец клали на край телеги и за другой её конец заталкивали до упора. И тоже не всё просто, Когда телега наполнялась и свободного края не было, один из нас забирался на кучу досок в телеге, переходил к передку прицепа, поднимал одну из досок, нижний тоже брал эту доску и забрасывали её выше по штабелю. Доски потоньше прогибались в средине, а забрасываемый в телегу конец стремился куда-то к небу. Короче, заморочки с погрузкой были.
   Загрузив прицеп, мы отправлялись в обратный путь до нашего РСЦ. Ехали уже не в телеге, а залезали в трактор. Тесновато, конечно, но терпимо. Хуже было тому, кто сидел рядом с трактористом, потому что надо было не мешать ему и для этого приходилось сидеть на одной половине своей задней точке, да ещё закидывать левую ногу за правую, а правую руку закидывать на плечо напарника, удерживаясь за него, чтобы не свалиться на тракториста. Как-то так. Езда на тракторе «Беларусь» не сахар. Амортизаторов нет, и он всё время подпрыгивает, даже если дорога не сильно ухабистая. Может и повторюсь, несмотря на этот недостаток, трактор надёжный, многофункциональный: быстро пробежать по асфальту, что-то перевезти, вспахать и посеять — ему по плечу.
   Подъехав к РСЦ, мы разгружали доски у роликового транспортёра, честно говоря, скидывали их как придётся. Теперь следовало подавать доски внутрь цеха, для этого брали нужную по толщине (чаще восьмёрки, а если их не было шли и шестёрки — это допустимо, не строго) закидывали на транспортёр и тихонько толкали в цех до упора, который установил бригадир. Визг маятниковой пилы, отрезок нужного размера готов. Бригадир откладывает его, мы снова двигаем доску, бригадир отрезает. И так пока весь привезённый материал не будет перепилен. Как-то и мне пришлось поработать маятниковой пилой. Не тяжело, но страшновато. Тяну пилу за ручку, а она как бы сама вгрызается в доску и её надо даже придерживать. Обратно пила под воздействием пружины возвращалась сама, но её тоже надо было придерживать, чтобы не стукалась. Тоже работа не лёгкая, хорошо если кто-нибудь помогал забирать отрезанные части досок. В итоге большая часть помещения нашей бригады была заполнена штабелями досочных чураков разных размеров.
   У нас стоял распиловочный станок, с помощью которого из отрезков досок напиливали дощечки, используемые для сборки щитов охлаждения воды. Какая-то защита от опилок была, но всё равно, работающий на ней, был с ног до головы осыпан опилками. Глаза защищали специальными очками. Да и стучащие молотками тоже были в опилках, хотя и в меньшей степени — древесная пыль витала по всему цеху.
   Официально был перерыв в 10.00, в 15.00 часов. Девушки отдыхали по месту работы, а парни шли в курилку, даже не курящие. Например, я был не курящим, но шёл в курилку, там было интересно. Разные разговоры… Отличался один балагур (имя не помню) всех веселивший. О чём бы речь ни шла, он повернёт так, что все хохотали. Буквально через две, три минуты в курилке дым от папирос и сигарет стоял несусветный, но никто не уходил и не возмущался. Курилка! Там-то я начал курить, а дело было так. Захожу в курилку, присаживаюсь, слушаю говорящих, сам отвечаю на вопросы. Кто-то предложил папиросу.
— Закуривай — сказал он. — Я не курю — отвечаю. — А что так? Ну ладно, не хочешь не надо — произнёс предлагавший.
   Такие предложения и мои ответы на них продолжались и на следующий день и на следующий и через неделю и две. Почему-то считалось, что находящийся в курилке чуть ли не обязан курить. Через три недели я сдался, закурил и втянулся на целых десять лет. Родители, конечно, не то, чтобы возмущались, а призывали не курить, но я уже курил по-настоящему, в затяг, по-взрослому. Родители смирились. Отец, Иван Яковлевич, даже привёз из командировки венгерские сигареты пять пачек и все разные. Сам он не курил и подарил их мне. Я же дома иномарки не курил, а приберегал для работы. Там в курилке с гордостью доставал иностранную пачку сигарет, угощал ими находящихся в курилке.
   Люди закуривали, отмечали сладковатый, не русский запах заграничного изделия и не испытывали особого восторга. Привыкли к папиросам: «Беломорканал», лучшими считались прокопьевского производства или ленинградского, папиросы «Север», «Прибой»; к сигаретам: «Лайка», «Прима», «Астра». Через десять лет я бросил курить и не курил тоже десять лет, пока снова не закурил, но это, как говориться, другая история. Время перекура заканчивается быстро, снова надо к «станку». Некоторые не выдерживают долгого не курения и шли на хитрость. Надо как бы в туалет, а там втихушку, в форточку курили. Думаю, начальство наверняка знало, но репрессий не устраивало. Сами они курили у себя в кабинетах дорогие папиросы «Казбек» и в курилке не появлялись.
   Собранные щиты складывали в стопки и выносили на улицу, где их складировали. И это ещё не всё! Их, оказывается, надо было защитить от гниения. На улице стояло большое квадратное корыто, да ещё наполненное на половину водой. По началу я не знал зачем оно тут находится и иногда мешается. Узнал, когда бригадир сказал, что сейчас будем увеличивать срок службы щитов. Он выдал резиновые сапоги, прорезиненные комбинезоны, резиновые перчатки и противогазы, из большой бутыли влил в корыто раствор железного купороса. Нацепив выданное на себя, мы брали по два щита и топили в этом растворе. Когда бульканье прекращалось, щиты вынимали. Брали следующие, и так пока все щиты не были обкупоросины. Вот теперь они были готовы для отправки на градирни. Подготовленные таким образом щиты сушились естественным способом. При достаточном их количестве, щиты грузили на тракторную тележку и отправляли на градирню, где их разгружали рабочие, занятые на ремонте градирни.
   Иногда, если не успевали подготовить очередную партию щитов, работали и в выходные дни. Бригадир обещал, что за этот день будет повышенная оплата, но это было чистое лукавство, бухгалтерия начисляла как обычно. Вот случай. Обычно зарплату выдавали два раза в месяц. В аванс 30 рублей, а в получку выходило 120, 130 рублей. А однажды в получку мы получили по 90 рублей, несмотря на то что работали и в выходные. Чем руководствовалась бухгалтерия? Наверное, размером фонда заработанной платы, который не должен превышаться. По возмущались, пошумели и всё. Получили что начислили.
   Согласно статье 30 Закона СССР от 15.07.1970 №2-VIII, при пятидневной рабочей неделе работникам предоставлялись два выходных дня в неделю, а при шестидневной рабочей неделе — один выходной день.
   Работа в выходные дни запрещалась, но в исключительных случаях могла компенсироваться по соглашению сторон — предоставлением другого дня отдыха или в денежной форме в двойном размере.
   Защищали, то есть увеличивали срок службы, и гвозди. Для этого несколько килограмм гвоздей приносили в гальваническую мастерскую, где спецы наносили на них слой цинка или хрома, которые защищали металла от коррозии.
   Гальваническое цинкование металла — это процесс нанесения цинка методом электролиза. В электролитической ванне металлическое изделие выступает катодом, а цинковые пластины — анодом. При прохождении тока ионы цинка осаждаются на поверхности, формируя покрытие толщиной от 3 до 24 мкм.
    Конечно, совместная работа, да ещё за одним столом, сплачивала и сдруживала нас. Мы не просто стучали молотками, а вели и разговоры. Звучали анекдоты, кто-то рассказывал о том, как провёл выходные, другой о просмотренном новом фильме в кинотеатре «Москва», и т.д. Помню: Мизгирёв (позднее он поступил в Кемеровское Высшее Военное Училище Связи) и молодой пацан (имя не помню) затеяли спор — кто больше выпьет алкоголя, а затеял это Мизгирёв. После выходных все пришли на работу как надо, и Мизгирёв молодцом, пацан же был как бы помятым и задумчивым. Оказывается, они на каждого купили по бутылке водки и вина. Пили водку, а запивали портвейном! Вот дурачьё! От водки с пивом, смесь называется «Ёрш», можно очуметь. А у них водка с вином — «Поцелуй тёти Клавы». Это же гремучая смесь, от одного портвейна можно обалдеть, если всю бутылку выпить. У них же она так, для просто водочку запить. Куда ни шло «Северное сияние», водка с шампанским. А у них…!!! В добавок возраст выпивох ещё не большой, пацан-то и 9 классов не окончил. А Мизгирёв, видимо, в этом деле дока.
   Я же, до работы в РСЦ, алкоголь вообще не потреблял, но пришлось… Случилось это, когда в выходные, почти вся наша бригада, поехала в дом отдыха. Химкомбинат имел собственную турбазу, расположенную на правом берегу Томи в бору. Посещать её можно было бесплатно, следовало только показать пропуск на комбинат. Приехали, нас расселили по комнатам — всё чин чином. Кровати с постельным бельём, стол со скатёркой, полотенца, короче — гостиница.
   Освоившись, порешили пойти покататься на лыжах (дело было зимой), чтобы размяться, посмотреть на красоту зимнего леса, почувствовать его запах. Взяли лыжи, тоже бесплатно, и часа два, три катались, по проложенным до нас лыжням, по тихому сосновому бору. Вернувшись на базу, сдали лыжи, разошлись по комнатам, а что дальше? Скучно! Не помню откуда, но в нашей комнате на столе появилась водка и даже не одна бутылка. Бригада, кто приехал, собралась в нашей комнате, в том числе и девчонки, расселись вокруг стола с бутылками и закуской (помню консервы с названием «Завтрак туриста» — килька в томатном соусе вперемешку с перловой или рисовой кашей). Выпили, закусили и конечно же разговорились. Пригубили ещё понемножку, и разговоры пошли бойчей, громче. Говорили все, кто кому? Гам стоит, но кому надо услышит. Здесь и я впервые попробовал водку, но не много. Интересное стало состояние после её приёма. Я захмелел, тело стало какое-то непослушное, глаза закрывались, тянуло в сон, но я крепился и больше водку не пил.
   Вероятно, наш сабантуй был услышан и за пределами комнаты. Отворилась дверь, вошёл мужчина, представился. Он тоже работал на химкомбинате и тоже приехал отдохнуть, но он был один, а отдых в одиночку — не совсем отдых, вот он и зашёл к нам на «огонёк». Мы встретили его по-дружески — налили стакан водки. Он выпил, попросил чем-нибудь запить, и кто-то из наших шутников дал ему стакан, в котором тоже была водка. Гость выпил, немного вытаращив глаза, но шутку оценил. — Э-э-эх, нормально — сказал он. Дальше он стал как бы свой человек.
   Наконец, когда пить стало нечего, и разговоры закончились, все разошлись по своим комнатам спать. На следующий день, в воскресенье, встали: кто-то с бодуном в голове и теле, кто-то, кто покрепче, хорошо себя чувствовал. Я был больше в хорошем состоянии, потому что много не пил, но всё равно нечто неправильное мой организм чувствовал. Ещё раз покатались на лыжах и вечером отправились домой, куда я пришёл совершенно трезвым, усталым и довольным.
   Бригада наша не только работала и хорошо отдыхала, но и приносила пользу в виде сдачи крови. На призыв «Надо сдать кровь» откликнулись все. В назначенное время мы пришли в нашу заводскую поликлинику, где по очереди сдали по 200 граммов крови. Не помню, как другие, расскажу о себе. Сама процедура сдачи ничего особенного не представляла. Мы ведь были не больные и посещение больницы вызывало совершенно другие чувства. Чувства полезности и гордости — сейчас будем сдавать кровь. Её сдают не все, а мы сдадим!
   Каждого встречали приветливо и даже, можно сказать, нежно. Так и меня усадили в кресло по удобнее. Медсестра что-то подложила под левую вытянутую руку, что-то наговаривала или расспрашивала: «Как зовут? Где и кем работаю?» и т.д. Другая медсестра записывала мои ответы в журнал.
   Затем, с разговором о чём-то другом, медсестра воткнула мне в вену иголку с оранжево-красным шлангом (оказывается он так и называется «Шланг для переливания крови»), дала в эту руку резиновую грушу, от которой вторая половина шланга уходила в крове-приёмник. Она несколько раз нажала на грушу, дождалась, когда пошла кровь, убедилась, что всё идёт нормально и сказала: «Сжимайте и разжимайте грушу» и пошла к другому желающему сдать кровь. Таким образом, я стал сам себя обескровливать.
   В конце процедуры мне дали талон на бесплатный обед в комбинатовской столовой, выписали справку об освобождении от работы на два дня. Довольный, я бесплатно поел, пошёл на остановку автобуса и поехал домой. Примерно на середине пути я, вдруг, почувствовал нечто странное. Мысли начали путаться, руки слегка дрожали, тело становилось непослушным. С трудом дождался своей остановки, как пьяный дошёл до дома, поднялся на четвёртый этаж и буквально рухнул на кровать, где и пролежал два дня. Говорят, некоторые люди сдают кровь чуть ли не каждый месяц. Мой же организм и одной сдачи еле-еле перенёс. Больше я кровь не сдавал, разве что для анализов.
   Вернёмся к основной деятельности в ремонтно-строительном цехе. В конце работы, за 15 минут до её окончания, все принимались за приборку помещения. Щётками, мётлами очищали рабочие места от опилок и пыли, Деревянными лопатами сгребали и закидывали древесные отходы в большой ящик с ручками. Наполненный ящик двое выносили на улицу, где высыпали содержимое в отведённом месте. Сделав приборку, мы включали небольшой компрессор, воздушной струёй из которого, сдували с себя опилки. Однако, как ни старайся, мекая пыль оставалась за пазухой, под мышками, в волосах и т.д. Полностью избавиться от неё удавалось только дома под душем. А вот от чего не хотелось избавляться, так это от запаха свеже-пиленной древесины, напоминающей о лесе, сосновом боре, тайге.
   О работе в ремонтно-строительном цехе я, в то время, написал стихотворение, которое не сохранилось, затерялось за десятки лет в пучине моей памяти и жизни, а было оно на нескольких страницах. Помню только несколько строк из того сочинения, которые приведены в начале этого рассказа в качестве эпиграфа.
   Все фото из интернета            
   19 апреля/08 июня 2025 года.                Владимир Кривохижин