Последнее слово

В морге всё происходит слишком внезапно. Буквально какое-то время назад ты ходил по улице, радовался жизни, а потом оказываешься здесь. Голова сильно болела – то ли меня крепко приложили, то ли сам ударился где-то. В любом случае, я уже мёртв.

Озираюсь по сторонам. Единственное ощущение – холодно. Холодно везде – холодное помещение прозекторской, практически ледяная каталка, на которой ты лежишь, холодные кафельные стены вокруг. Даже свет какой-то мертвецкий, холодный. Даже я холодный.

Неподалёку, чуть поводя головой, вижу таких же бедолаг как и я. Штук пять поблизости, может, ещё где-то есть. Лежат, двигаться практически не могут, разве что головой по сторонам водят и мычат себе тихонько.

К санитару подходит какая-то женщина лет пятидесяти.

— Фамилия, - резким басом спрашивает санитар.

— Крашеннинкова.

— Третий слева.

Они подходят вместе с санитаром к чёрному мешку. Лишь издалека вижу немного его лицо – бледное, худое, небритое.

— Ну? – недовольно торопит её санитар.

— Серёженька…ну как же ты… - она подбирает еле-еле слова, но на плач не срывается.

— Ну, Катюш…вот так получилось…

— Лимит исчерпан.

— Н-н-нет, подожди…

 Санитар застёгивает молнию. Его голос обрывается.

 Вдова тихонько вытирает слёзы и уходит. Мешок ещё какое-то время двигается, но вскоре затихает. Двое санитаров из соседней комнаты приходят за мешком и куда-то его уносят.

— И что, меня так же? – тихо прошептал я себе под нос.

Лежу на холодной каталке. Рядом – такая же каталка, только лежит чёрный пластиковый пакет. Видать мой.

— Фамилия, - раздался тот же бас санитара.

— Рожкова.

Это голос моей жены.

— Вон, прямо первый у коридора, - отвечает он ей.

— Наденька, посиди тут, - сказала она нашей дочке, сейчас я схожу к папе и вернусь, - её голос слегка дрожит.

— Я тоже хочу с папой поговорить! – чуть громко возражает Надя.

— Папа сейчас выглядит…не очень хорошо…

— Ну и что? Он же папа.

— Надюш, правда. Попозже увидишь папу. Он будет выглядеть получше.

Настя всегда предпочитала носить кроссовки. Никакого цокота каблуков в моём последнем пристанище. Она тихо подошла ко мне с правой стороны со слегка заплаканными глазами.

— Виталик, привет, - тихо улыбалась она, - подожди, много не говори. Мне сказали, что у тебя есть только возможность одно предложение, пусть оно даже будет длинным. Не трать слова понапрасну. Виталик, если ты не помнишь, то тебя сбила машина…

Теперь понятно, почему у меня болела голова всё это время.

— …но врачи тебя не спасли. Теперь ты…ну…здесь.

С левой стороны подошёл санитар в зелёном медицинском костюме. Его лицо было закрыто маской, но я видел, что он жевал жвачку.

— Витюш, я уж Наденьку не стала сюда звать…она только на похороны придёт…

«Попозже увидишь папу. Он будет выглядеть получше».

— …но всё, что ты скажешь, я передам.

В горле страшно пересохло. Возможно, задеты мышцы шеи и говорить очень сложно. Пытаюсь подобрать слова.

— Ну? – недовольно смотрит на меня санитар и поглядывает на часы.

В любом другом случае встал бы и дал ему по морде. Но не сейчас, к сожалению. Сейчас нужно сказать всё, что надо сказать и не ошибиться.

— Я вас обеих…очень люблю…передай Наденьке, что папа попр…попросил тебя слушаться…матери моей передай спасибо…за всё…и тебе спасибо…

— Лимит исчерпан.

Тьма приходит со звуком застёгивающейся молнии.