Тамплиер. Глава Четвертая. Часть Четвертая

 ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
 Поблагодарив конунга, аббатиса встала и, объяснив, что долг зовет вернуться в обитель, молча и сурово взглянула на Сесилию Россу.  Конунг понял молчаливое требование настоятельницы, обменялся взглядом с невестой, та покачала головой, и он согласно кивнул.
— Желаем тебе доброй ночи, Рикисса, — отрезал конунг. — Что касается Сесилии дочери Альгота, мы бы хотели, чтобы она провела ночь с нашей нареченной, дабы никто не усомнился, что Кнут этой ночью не оказался в ее постели.
   Не веря ушам своим, аббатиса оторопела на мгновение, судорожно соображая, стоит ли ей согласиться и уйти или остаться и высказать  возражение.
 —Ибо все мы знаем, — невозмутимо вмешался Биргер Броса. — какое  несчастье может постигнуть Сесилий, если обрученных не будут строго держать поврозь до свадебного пира. И как бы тебе, Рикисса, не было приятно, что Господь позволит именно тебе на целых двадцать лет опекать обеих Сесилий, наш конунг порадовался бы этому чуть меньше.
  Биргер Броса, как всегда, улыбался, но его слова сочились ядом. Глаза аббатисы вспыхнул огнем, кровь ударила в голову и она приготовилась к ссоре, но конунг поспешил вмешаться.
 — Уверяем тебя, можешь не волоноваться этому поводу, – сказал он. — Ибо  наш архиепископ дал свое благословение на то, что мы сейчас постановили и организовали. N’est ce pas, mon cher Stephan? {Не так ли, мой дорогой Стефан?}
 —Comment {Каким образом (фр.)}? Oh… naturellment…uh, ma chere Mere Rikissa… {конечно… моя дорогая матушка Рикисса} это как сказал его величество, мелочь, сущий пустяк…
   Архиепископ принялся поглощать третью порцию жареного ягненка, он поднял бокал с вином, изучая его, словно все уладилось наилучшим образом. Не сказав ни слова, аббатиса развернулась на каблуках и скорым шагом метнулась к двери, громко топая по дубовому полу.
   По правде говоря, конунг и его сотрапезники были рады избавиться от особы, само присутствие которой не располагало к беседе по душам, а потребность в откровенности была столь же велика, сколь потребность облегчит мочевой пузырь в сосновых ветвях на улице, неумолимо дававшая о себе знать. Аббатиса являлась помехой, тут уж ничего не попишешь.
   Но и с двумя юными девами, чьи ушки были бы опалены нет-нет да промелькнувшим крепким словцом подвыпивших мужчин, дело обстояло не намного лучше. А разговор обещал затянуться на всю ночь.
    Конунг объявил, что постели для девушек приготовили в комнате на верхнем этаже, и что на ночь перед дверью будет выставлена стража, дабы злые языки не имели повода для сплетен. В их последнюю ночь перед долгой разлукой, Сесилии хотели сказать друг другу все, что было не высказано за несколько проведенных вместе лет, чтобы в будущем не сожалеть, что они что-то упустили. Они вежливо поклонились и направились к лестнице, ведущей наверх, когда на пути у них вырос Биргер Броса, откашливаясь и указывая на свой плащ. Сесилия Росса вспыхнула и сняла его. Он, забавляясь,  повернулся к ней спиной и она накинула ему на плечи потрепанный синий плащ со львом.
   Вскоре девушки, оставшись лишь в нижних рубашках,  устроились в уютных кроватях среди постельного белья и толстых шкур, находя ночь теплой и приятной. К одной из бревенчатых стен крепился канделябр с сальными свечами, сгоравшими дольше восковых.
    Они полежали бок о бок, глядя в потолок и держась за руки. На скамье рядом с кроватью лежал величавый королевский плащ небесно-голубого цвета с тремя сверкающими коронами, как напоминание о  чудесных событиях, произошедших за день. Обе были так поглощены этой мыслью, что ни одна не произнесла ни слова.
   Вечер только начинался, снизу до них доносились шум и смех мужской компании, оставшейся без женщин. Почитая большой честью разделить ужин с конунгом, мужчины отдавали должное доброму застолью с живостью и энергией.
 — Интересно, одолел ли архиепископ за четвертую порцию ягненка, - хохотнула Сесилия Бланка. — Хотелось бы мне знать, так ли он простодушен, каким кажется. Ты видела, как он отмахнулся от матери Рикиссы, словно в его вино собирается упасть муха?
 — Конечно, видела и он вовсе не прост, — ответила  Сесилия Росса – Он не хотел показывать, что зависит от малейшей прихоти конунга и  принимать решения против настоятельницы, поэтому и сделал вид, что существует муха. Арн всегда хорошо отзывался об архиепископе Стефане, хотя именно он приговорил нас обоих к такому суровому наказанию.
— Как же ты наивна, моя самая любимая подруга. — вздохнула Сесилия Бланка.
— Почему ты так думаешь, дорогая Бланка?
 — Росса, ты должна научиться рассуждать как мужчина, ты должна думать, как думают они – так, как думают все мужчины, носят ли они на голове корону ярла или держат епископский посох. Вам с Арном вынесли несправедливый приговор. Биргер Броса сказал правду, многие совершают такой же грех и совсем не несут наказания. Вас обоих осудили слишком строго, это же ясно, как день, неужто ты не понимаешь?
 — Но зачем им это?
— Рикисса. За всем стоит эта ведьма. Я была в Гудхеме, когда твоя сестра Катарина, та еще штучка, уговаривала Рикиссу сплести свою паутину. Арн, которого, как ты говоришь, так сильно любишь, Фолькунг и друг Кнута сына Эрика. Рикисса намеревалась разрушить их отношения; она хотела причинить вред другу конунга и посеять раздор между ними. Арн отличный фехтовальщик, никто не мог победить его; о нем рассказывали удивительные истории. Архиепископ хотел воспользоваться его умениями.
— Но зачем  архиепископу и отцу Генрихи понадобился фехтовальщик?
 —Моя дорогая любимая подруга! – нетерпеливо выпалила Бланка. - Не будь ты глупой гусыней, как говорила фру Хелена. Епископы и другие прелаты постоянно говорят о том, что мы должны посылать людей на войну в Святую Землю и те, кто возьмет на себя Крест, попадет в Рай, как будто у нас мало своих войн. И все же их призывы не имеют успеха. Ты знаешь кого-нибудь, кто взял Крест и сделал это добровольно? И я не знаю. Но им подвернулся Арн и они, конечно, впоследствии вознесли немало благодарственных молитв по этому поводу. Иногда истина бывает сурова и жестока. Если бы об Арне сыне Магнуса не заговорили после поединка в Аксквалле, как о герое из саги, был бы он обычным человеком, как все, вы бы получили в наказание не двадцать лет, а от силы года два.
 — Ты  начала рассуждать как королева. И теперь ты решила поупражняться на мне? –немного помолчав, спросила Сесилия Росса. Она была глубоко уязвлена предположением подруги.
 —Да, я пытаюсь научиться мыслить, как королева. Вероятно, из нас двоих я больше подхожу для этой роли.
 — Так вот почему тебе удалось уговорить их пригласить меня на пир. Между прочим, когда матушка Рикисса пришла забирать меня, она выглядела так, словно вот-вот лопнет от злости.
 — О, с этой ведьмы станется. Нет, я начала с обычной хитрости и ласки. Но, оказалось, Кнута не очень тронули мои объятья. Думаю, мне предстоит еще многому научиться, прежде чем меня признают настоящей королевой.
 —Значит, это Биргер Броса решил, чтобы меня пригласили?
 —Он и только он один. В нем ты найдешь защитника, знай это. Когда он укутал тебя своим плащом, он не просто хотел укрыть тебя от холода.
  Они помолчали. Взрывы смеха эхом теперь отдавались от досок пола. Казалось, чкоролевский плащ, лежащий рядом, заставил их стать чем-то большим, чем просто самые близкие подруги. И хотя час был не поздний, ночь когда-то закончится, как заканчиваются все ночи, даже ночь в карцере. И они расстанутся очень надолго, быть может, навсегда. Несомненно, им было о чем поговорить, помимо борьбы за власть.
 —Как, по-твоему, он красивый мужчина? Он остался таким же, как  был? – наконец заговорила Сесилия Росса
 —Кто? Кнут? Да, хотя раньше он, конечно, был моложе и красивее. Прошло уже несколько лет с тех пор, как мы виделись, и даже тогда мы встречались не часто. Он все еще высок и достаточно силен, и хотя еще не старик, но его волосы начинают редеть, и скоро он станет похож на монаха. Он точно не старик из Линчёпинга, но я, безусловно, выбрала бы кого-нибудь получше. И он не такой умный, как Биргер Броса. В общем-то, меня могли сосватать с кем-нибудь и того хуже. Поэтому я вполне довольна.
 — Ты довольна?
 — Должна признаться, да. Но важно не это. Главное в том, что он конунг.
 — Выходит, ты его не любишь?
 — Как Деву Марию или саги? Нет, точно нет. А зачем мне любить его?
 — И ты никогда не любила?
— Нет. Но однажды мальчик на конюшне… Ах, мне тогда было пятнадцать. Мой отец застукал нас вместе и произошел отвратительный скандал. Мальчика выкинули за ворота, перед этим его выпороли, но он поклялся, что однажды вернется с огромной свитой вассалов. Я проплакала четыре дня, а потом мне подарили новую лошадь.
 — Когда я выйду отсюда, мне будет тридцать семь лет. –прошептала Сесилия Росса, хотя они могли говорить достаточно громко, их никто не мог услышать.
 — Тогда, возможно, впереди у тебя останется большая часть жизни. Ты можешь прийти ко мне или к конунгу. Ты моя самая лучшая подруга на всю жизнь; это единственное, с чем настоятельница ничего не сможет поделать.
— Я выйду отсюда, если только вернется Арн. Иначе я высохну и остаток жизни проведу в монастыре. – чуть громче сказала Сесилия Росса.
 — Хочу спросить тебя - ты действительно любишь Арна сына Магнуса? Или он просто мостик, который перенесет тебя через пропасть под названием Гудхем? Ты любишь его так же сильно как Богородицу или как саги?
 — Очень люблю. Я люблю его так сильно, что иногда мне становится страшно, ведь это грех - любить человека больше Господа. Я всегда буду любить его, и когда пройдут эти проклятые двадцать лет, я все равно не перестану любить его.
 —Возможно, тебе не просто это понять, но я тебе очень завидую - помолчав, сказала Сесилия Бланка, крепко прижав к себе подругу.
 Они обнялись, прижавшись щеками, у обеих навернулись слезы. Наконец, их прервала необходимость, которая всегда появляется после застолья. Сесилии Бланке пришлось встать и справить нужду в деревянное ведро, предусмотрительно поставленное под кроватью.
  — Я должна задать тебе два вопроса как самой близкой своей подруге, — продолжила Сесилия Бланка,  забравшись под овчину. — Каково это – иметь сына и в то же время не иметь его? И в самом ли деле мучительно, как говорят многие женщины, родить ребенка?
 — Так много вопросов за один раз, — улыбнулась Сесилия Росса. — Отказаться от сына так тяжело, что я заставляю себя думать о нем только в молитвах. Моего сына зовут Магнус, его воспитывает Биргер Броса, а его жена Бригита заменила моему мальчику мать. Он такой крошечный и такой прелестный. Быть вдали от него - несчастье гораздо большее, чем терпеть издевательства матушки Рикиссы. И все же я счастлива, что его воспитывает такой хороший человек, дядя Арна. Ты думаешь, я немного не в своем уме? Это трудно понять?
 — Вовсе нет, я верю, все так, как ты говоришь. Но каково родить?
 — Не рано ли ты начала волноваться; у твоей спальни выставили стражу и предприняли все меры предосторожности?
 — Не смейся, пожалуйста. Да, я волнуюсь. Уверена, я рожу много сыновей. На что это похоже?
 — Что я могу сказать? У меня это было только однажды.. Ты хочешь узнать, больно ли это? Да, невыносимо больно. Ты хочешь узнать, чувствуешь ли радость, когда все закончится? Да, невероятное блаженство. Узнала ты от опытной женщины что-нибудь такое, чего еще не знаешь сама?
— Интересно, если любишь отца своего ребенка, боль не такая сильная? — задумчиво спросила Сесили Бланка, то ли всерьез, то ли в шутку.  - Если так, то пора влюбиться в нашего конунга.
  Захохотав, девушки крепко обнялись, точно как в ту ночь, когда из карцера притащили полуживую Сесилию Бланку.
 — Я уверена и  всегда буду помнить, что ты спасла мне жизнь. Я промерзла тогда до костей, и мне казалось, моя жизнь – мерцающий голубой огонек, который вспыхивает перед тем, как погаснуть навеки, — прошептала Сесилия Бланка на ухо подруге.
-Твое пламя сильнее, — сонно ответила Сесилия Росса.
   Они заснули, но пробудились, когда пришло время утренних восхвалений. Обе вылезли из постели и, пошатываясь, начали одеваться, прежде чем вспомнить, что ночуют в доме для гостей, а внизу все еще слышатся крики поднабравшихся мужчин.
  Девушки вновь забрались под овечьи шкуры, но сна уже как не бывало. Свеча догорела дотла и стояла кромешная тьма.
   Они начали с того места, на котором остановились – заговорили о вечной дружбе и вечной любви.