Вальхалла

Вальхалла
(Героическая драма в одном действии).

Действующие лица.
"Афганец" – около сорока. Сержант. Без обеих рук. (Культи до середины плеч.)
"Вьетнамец" – Лет 55. Капитан. Без обеих ног. (Короткие культи или без них.)
"Чечен" – лет 25ти. Рядовой. Нет правой руки и левой ноги.
"Шпион" – лет 30-35. Правой ноги нет по колено. Нет левой руки.
Изя – лет 70-75. Нет правой ноги по колено и левой руки по локоть.
Санитар, Голос за сценой.
Около 2000го года.

Сцена первая.
На сцене четыре койки. Расстановка или  полукругом, или параллельно рампе. Тогда две крайние ближе, а две центральные в глубине. На трёх – груды тряпья, так что не понятно, что там кто-то лежит. Четвёртая (одна из стоящих у рампы) аккуратно, по-армейски застелена. Под кроватями больничные судна или горшки. В центре (сбоку) стол и четыре стула. На задней стене раковина и кран. У одной из кроватей в глубине инвалидное кресло на колёсах.
Открывается дверь.

Голос за сценой. – Вот ваша палата. Устраивайтесь. Правила и распорядок вам уже известны. Будут вопросы – соседи разъяснят. (удаляясь) Так что добро пожаловать в наш... (неразборчиво)

В дверь, опираясь на костыль, заходит мужчина. Правая нога от колена – протез. Левый рукав пустой, заправлен за ремень. За спиной вещмешок. Проходит в комнату, заглядывает под койки, видит судна и горшки, ухмыляется.

Шпион. – И хотел бы занять центровую шконку, а вот те хрен – все места у параши. Других нет.

Бросает мешок на застеленную койку. Садится на неё. Скрипят пружины. На койке на другом краю сцены у рампы гора тряпья начинает шевелиться, и оттуда показывается стриженая наголо голова.

Чечен. – О! Новенький. Привет.
Шпион. – Здорово. Ты кто тут будешь?
Чечен. – Я... это, рядовой. Чечен я.
Шпион. – Чечен? Что-то ты парень на абрека не тянешь.
Чечен. – Да не... Я русский, а Чечен – это кличка. У нас здесь у всех клички. У каждого по его войне.
Шпион. – Погоняло, то есть. А ты, значит, с чеченской. И с которой?
Чечен. – Да с первой ещё. В 96м у Бамута под мину угодил.
Садится на кровати, спускает ноги, и тогда становится видно, что у него нет левой ноги  и правой руки.
Шпион. – Смотри-ка. Так мы с тобой, как зеркальные близнецы. Два получеловека.

В это время на другой кровати тоже раздвигается скомканное тряпьё, и появляется ещё одна голова.

Афганец. – А так и должно быть. Здесь так палаты и комплектуют. Чтоб из двух обрубков один человек получался. Так санитаров меньше надо. А то вот собери в комнату одних безруких – кормить замучаешься. А так, глядишь, друг другу и помогут. А санитарам только и делов остаётся, что лоханку вкатить.

Садится резко на кровати, спускает ноги на пол, и тогда становится видно, что вместо обеих рук у него короткие культи.

Шпион. – Во как. Умно. Экономия, значит. А ты тогда к кому дополнением будешь?

Тот собирается ответить, но с четвёртой койки, на которой пока нет никакого движения, раздаётся голос.

Вьетнамец. – В каком чине, боец? Доложитесь по форме.
Шпион. – О! А здесь у нас кто?

Из груды тряпья сначала появляются две руки. Затем одна хватается за спинку кровати, вторая за раму и рывком вытаскивают наружу из-под одеяла тело. Человек садится на кровати. При помощи рук разворачивается лицом к залу, становится видно, что у него нет обеих ног.

Вьетнамец. – Капитан, лётчик, в.. (запинается). – Вьетнамец. И пока здесь старший по званию.
Шпион. (не вставая с койки) – Ну так старшим и останешься. Я, будем считать, что выше лейтенанта не поднялся.
Вьетнамец. – Где конечности оставил?
Шпион. – А вот это доложить не могу. У нас в... в этой... в разведке, разглашать не принято. Подписка.
Афганец. – ГРУшник, что ли?
Шпион. – Ну, вроде того.
Афганец. – Как же тебя величать будем? Разведчиком, что ли? Длинно.
Чечен. (смеётся) – Шпиёном!
Вьетнамец. – А что – хорошая идея, рядовой. Лейтенант – будешь Шпионом!
Шпион. – Кем я только не был. А чё – шпион, вроде теперь не западло.
Вьетнамец. – Ну, вот тебя и с крещением. Устраивайся.
Чечен. – Так ты... это... и вправду разведчик? Как Штирлиц? За границей работал?
Шпион. – Не могу, солдат, разглашать. Тайна, подписку давал.
Чечен. (не успокаиваясь) – И языки знаешь?
Шпион. – Да ботаю помаленьку на разных фенях. (и быстро, чтоб сменить тему) А кто тут до меня жил?
Афганец. – Старик один. Изя. Ещё в Отечественную полноги да полруки потерял. Ровно как ты, те же самые... Партизанил. А потом на Валааме, в инвалидном приюте жил, когда нашего брата с глаз долой из городов убрали, а после ещё и по лагерям разным помыкался. И общим, и для инвалидов.
Шпион. – Ааа... Знаю. Самые страшные. Один голимый беспредел. И что этот Изя – помер?
Афганец. – Исчез.
Шпион. – Что значит, исчез?
Чечен. – А вот так... Просыпаемся утром, дней пять назад – нет Изи, и коечка застелена, и никто ничего не говорит.
Афганец. – Да они тут никогда не говорят, если кто помер или переведён куда-то.

Открывается дверь. Санитар вкатывает кухонный стеллаж на колёсах. С него переставляет на стол тарелки.

Санитар. – Кушать подано, господа офицеры! (Смеётся) Жрать быстро, глотать не жуя! Через полчаса забираю тарелки. (Мурлыча под нос военный марш, укатывает тележку)
Шпион. – Весёлые тут у вас вертухаи.
Афганец. – Тут всяких хватает. Один другого забавнее, уроды.

Чечен помогает Вьетнамцу пересесть в инвалидное кресло и подкатывает его к столу. Афганец подходит сам, ногой отодвигает стул, садится. Шпион, сидя на койке, внимательно наблюдает, затем последним садится за стол между Вьетнамцем и Чеченом. С другой стороны стола между ними сидит Афганец, и они вместе его кормят. Вьетнамец ложкой кормит его супом, а Чечен отламывает и даёт кусочки хлеба. Всё это молча. Медленно гаснет свет. Слышен только стук ложек о железные миски, и как с хлюпаньем втягивают суп.

Сцена вторая
В комнате трое. Вьетнамец читает, сидя на кровати. Чечен за столом пишет письмо, высунув от напряжения кончик языка. Шпион, лёжа на кровати, крутит в пальцах колоду карт, пытается манипулировать, роняет. Карты рассыпаются по одеялу, он чертыхается, собирает и пытается снова.

Шпион. – Слышь, а куда это Афганца повели?
Вьетнамец. (не отрываясь от книги) – На медкомиссию. Регулярное освидетельствование. Раз в год. Так положено.
Шпион. – О! А что проверяют? Не отросли ли у него руки за год?
Чечен фыркает.
Вьетнамец. – Тебе ещё смешно. Мальчишка. Ещё насмеёшься. У тебя всё впереди.
Шпион. – Слышь, капитан. А как это Афганец обе руки там оставил? И обе так одинаково обрезаны? Граната, что ль в руках рванула? Так вроде у него всё остальное цело.
Вьетнамец. (откладывает книгу) – Нет, не граната. В плен попал к душманам. Растянули его верёвками между деревьев и рубанули обе. Они б и ноги ещё отрубили, и яйца с членом, и у дороги такой обрубок бы и выставили – любили они так делать. Но тут наши налетели. Успели на вертушке в госпиталь довезти. Спасли.
Шпион. – Спасли... Спасатели, мля... да уж – историй тут у вас наслушаешься. И ведь, главное-то, ни за хрен собачий пострадал парень. Беспредел творится. Полный беспредел.
Вьетнамец. – Что значит «ни за хрен»? Он исполнял свой интернациональный долг!
Шпион. (откладывает карты, садится на кровати) – Долг... Это я понимаю. Вот ты мне, капитан, пайку сахара проиграл и не отдаёшь. Вот это – я понимаю, долг. А вот что такого задолжал этот парень, который двадцать лет тому назад был сопливым щенком, и кому он был должен, и за какие долги его послали туда, где чужим, что пришли на их землю с оружием, отрубают руки и яйца? А? Кому он, пацан, ещё не поживший, столько задолжать успел? А этот сопляк деревенский (кивает в сторону Чечена), за чьи долги своими конечностями расплатился? За тебя я не говорю – ты сам полез, с тебя и спрос другой. Тебе счёт выставить некому.

Вьетнамец вспыхивает, собирается ответить, но тут дверь пинком распахивается, и входит Афганец. Разговор обрывается.

Вьетнамец (хмуро) – Ну что, продлили?
Афганец не отвечает. Проходит, садится за стол.
Шпион. – Может, сыграем? Пока ещё обед привезут...
Чечен. – А давайте. Я уже письмо дописал.
Шпион. – А ты всё с девками переписываешься? Головы им морочишь? Рассказываешь про трудности службы, и как ты к ним после дембеля приедешь? И фотки свои старые посылаешь? Дурачок.
Чечен. – Да пошёл ты.
Афганец. – А ты не злись. Шпион правду говорит. Тебе не девчонкам молодым сказки впаривать надо, а бабу взрослую найти, деревенскую. Ты ж сам-то не городской?
Чечен. – Нет. Из-под Пскова я.
Афганец. – Ну, вот. Бабу нормальную, зрелую. Русские бабы – они же добрые, сердобольные. И напиши всё честно, что, мол, так и так, пострадал за Отечество, но зато всё остальное у меня работает исправно. И в хозяйстве пригожусь, и опять-таки ночью полезен буду. Я и сейчас по два раза в сутки кончаю и бужу товарищей по казарме громкими криками.

Все смеются.
Чечен. – Да ну вас. Сам бы такие письма и посылал. Я тебе напишу.
Афганец. (криво усмехнувшись) – Да я вроде как в хозяйстве и не к чему...
Шпион. – Ну так играть будем?

Все садятся к столу. Шпион одной рукой ловко раздаёт.

Вьетнамец. – Вот настропалился. И сдаёт и передёргивает, и всё одной рукой.
Шпион. – А ты меня на мухлеже поймал? Нет. Ну и не гони. (разглядывает свои карты, напевает)  Инвалид, инвалид. У меня нутро болит. (Обращаясь к Вьетнамцу) – Так за Афганца ты метать будешь? Или хочешь, я сыграю, честно.
Вьетнамец. – Знаем мы твою честность. Я уж сам его карты подержу.
Играют. Вьетнамец смотрит свои карты, делает ход. Потом берёт карты Афганца, показывает ему, смотрит сам и делает ход за него. Приоткрывается дверь.
Санитар. –  Эй, Шпиён, подойди сюда.
Тот кладёт карты на стол, потом подумав, убирает их в карман халата, кряхтя разворачивается.
Шпион. –  Ща. Бегу, скачу, вот только ногу одену и помчусь. Спринтера, бля, нашли.

Ковыляя подходит к двери. Невнятный разговор. Возвращается с большим пакетом.

Шпион. – Ну что, братва, гуляем. Я порядок знаю. Вот: хоть и с запозданием, но проставляюсь.

Достаёт из пакета две бутылки водки, хлеб, полпалки варёной колбасы, сигареты.

Чечен. – Ух ты!
Афганец. – Силён Шпиён. Профи. И тут уже и ходы нашёл, и агентуру завербовал.
Шпион. – Давай, Чечен, мечи посуду. Да дверь чем-нибудь подопри – нам тут лишние рты ни к чему.

Чечен приносит из тумбочек стаканы, пару мисок, стелет на стол газету. Вьетнамец нарезает хлеб, колбасу. Шпион скусывает пробку, разливает.

Шпион. – Ну, за знакомство.
Капитан сначала даёт выпить Афганцу, потом выпивает сам.  Шпион сразу наливает по второй.
Шпион. – Ну, а меня с новосельем.
Быстро выпивает, не дожидаясь остальных.
Афганец. (задумчиво) – А я сейчас, когда внизу был на комиссии, видел – снова этот Гелендваген подъехал.
Чечен. – А... этот. Как его Изя называл? – «Фашистский броневик»?
Афганец. – Броневик не броневик, а проходимость у него, как у моего БМП, и по шоссе всем фору даст.
Шпион. – Это чей же будет? Главврача, что ли? Или директора этой богадельни?
Вьетнамец. – Нет. На нас столько не наворуешь.
Шпион. – Ну, не скажи, начальник. Ты ведь сюда, на их счёт свою капитанскую пенсию перевёл?  Перевёл. И все остальные перевели. А народу тут... Есть, что распилить...
Афганец. – Не наш это. Генерал из округа. Большой. Пузатый. Приезжает часто – охоту страсть любит, а здесь охотничье хозяйство знаменитое,  леса, зверьё. Вот они его тут вместе со здешним егерем и развлекают. А внизу, кстати, для него персональные апартаменты выстроены – с пять наших палат, с камином. И жрачка отдельная, генеральская, а уж сестрички такие, которые на наш этаж и не поднимаются.
Шпион. – Так вроде не сезон ещё – какая охота?
Афганец. – Ты не врубился, Шпион. Он Генерал! Какой сезон? Он сам и сезоны, и времена года назначает.
Чечен. – А помните, Изя предлагал этот джип угнать и в лес к партизанам двинуть?
Вьетнамец. – К каким ещё партизанам? Вы чё охренели все? Нет никаких партизан уже!
Чечен. – А Изя говорил – есть!
Афганец. – А ружья они из машины не вынимают. И карабин. Так там в чехлах и лежат. И патронов целый ящик. Только водила у них за часового и ещё один салага посменно рядом или в машине дремлют, пока генерал парится да куражится. Он тут обычно дня на три зависает. Пока приезд, банька да девки, потом охота, потом обмыть добычу.
Шпион. (задумчиво) – Карабин, говоришь...
Афганец. – Угу. И патронов ящик.
Вьетнамец.(встревоженно) – Вы о чём это, бойцы?
Шпион. (повернувшись к Вьетнамцу.) – Слушай, капитан, а ты сколько тут уже безвылазно, не выходя на волю паришься?
Вьетнамец. – Не твоё дело, лейтенант!
Афганец. – Да какие уж тут секреты. Я шестой, а он уж все восемь тут отсидел, а до того по каким только приютам ни валялся.
Шпион. – Ни хера себе. Я столько даже за банк не огребал.
Вьетнамец. – В смысле?
Шпион. – Да так. Было одно дело... секретное.
Вьетнамец. – Крутишь ты что-то, Шпион, темнишь.

Тот не отвечает, открывает вторую бутылку, разливает.

Вьетнамец. (поднимает стакан, хочет сказать тост) – А давайте мы бойцы выпьем за нас, за то, что мы всё же выжили, за то, что мы здесь...
Шпион. (дурашливо поёт) – Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Чечен прыскает, даже мрачный Афганец улыбается. Вьетнамец сбивается, замолкает, все выпивают. Чечен поит Афганца. Все уже пьяны.

Вьетнамец. – Шпион, слышь, ты прекрати кривляться. Ничего святого! Да выжили, а это значит и победили! Да, мы что-то потеряли, но в чём-то и стали сильнее. Притом буквально сильней. У меня сейчас руки знаешь какие накаченные – подковы гнуть могу!
Афганец. – Ага. Видел я, как ты дрочишь. Мощно!
Все смеются.
Шпион. – А ты не завидуй, Афган, денег вон подкопи или выиграй, да санитарке заплати – она тебе и подрочит. Или вон салагу припаши, поможет.
Чечен. – Ах ты, сука рванная!
Пытается напасть на Шпиона. Тот смеясь уворачивается.
Шпион. – Да ладно. Пошутил я.
Вьетнамец. – А ну хватит! Развоевались. Разойдитесь по койкам! Солдат, угомонись.
Шпион. – Во, слышишь – что старший по званию командует?
Чечен. – А чего он заводит и, вообще, чё он на Изину койку улёгся, сука? Изя, может, ещё вернётся!
Афганец. – Оттуда не возвращаются.
Чечен (упрямо) – А Изя говорил, что возвращаются. Что там, на Вальхалле Один выдаёт им новые руки и ноги и возвращает их обратно на землю.
Шпион. – Где выдают? Кто приделывает ноги?
Чечен. – Один, ну это их еврейский бог на Вальхалле – это место такое, куда попадают убитые и раненые в бою. Может, Изя там... А может, он там попросит ...(и тише)... и вернётся за нами.
Шпион. – Ну, тебе, солдат, этот еврей голову и заморочил.
Чечен. – Да не твоё дело, Штирлиц хренов! Тебя спросить забыли! Изя человек был!
Шпион. – Да ладно, ладно. Развоевался салага. Никто твоего Изю не обижает, только закрутил он тебе мозги своими сказками. Надо ж такое придумать – ноги ему пришьют...
Чечен. – Борзый ты больно. Не боишься, что придушу ночью?
Шпион. – Не... Не боюсь. Каждый из вас знает, что смерть – это избавление. И чтобы меня придушить – ты, калека, любить меня должен, а ты меня ненавидишь. Так зачем тебе меня от мучений избавлять? А? (повернувшись к Вьетнамцу) Скажи, капитан, когда тебя сбили, и ты по вьетнамским джунглям полз, как Маресьев, ты, если б знал, что тут окажешься, полз бы? Или там бы и застрелился?

Капитан не отвечает. Шпион  поворачивается к Афганцу.

Шпион. – Слышь, Афган. Пойдём на воздух, что ли. Покурим.
Вместе выходят.

Сцена 3.

Утро. Первым просыпается Чечен. Стараясь не шуметь, встаёт и ковыляя выходит из комнаты. Проходит несколько секунд, и из-за сцены доносятся стук дверей и голоса.

Голос. – Ты чё тут делаешь? Не видишь, написано – туалет для персонала! Ты ж вроде только хромой, а не слепой? У тебя там в палате горшок персональный под койкой стоит. Вот в него и сри! Чё ты сюда припёрся?!
Чечен. – Да я просто будить никого не хотел. Спят ещё все, да и пахнет в комнате после... И потом же всё равно выносить.
Голос. – Ах, какие мы чувствительные! Пахнет барину... воняет ему! Ты что – городской, что ли, «москвач»?
Чечен. – Да нет, деревенский я, из-под Пскова.
Голос. – Ну вот и ковыляй к себе в палату, пскопской, и гадь там! Понял? Пошёл!

Открывается дверь, и Чечен влетает в комнату, явно получив пинок, и с трудом удерживается на ногах.

Шпион. – С облегченьицем, герой.

Тот не отвечает. Ковыляет к своей койке, ложится, отворачивается от всех. Шпион встаёт, идёт к раковине, наливает в большую алюминиевую кружку воды и опускает самодельный кипятильник. Разрывает зубами упаковку чая. Когда вода закипает, высыпает её всю в кружку. За это время просыпаются остальные. Вьетнамец, сидя на койке, делает зарядку. Афганец встаёт, подходит к Шпиону, смотрит, что тот делает.

Афганец. – Чифирь?
Шпион. – Ага. Напиток богов. Этих... как их – Одинов. Любишь?
Афганец. – Да я всего раз в жизни пробовал. В учебке ещё.
Шпион. – Ну что, инвалидная команда! Почифиряем? У нас там ещё хлеб-колбаса вроде оставались. Чечен, хватит себя жалеть. Открывай тумбочку, давай сюда жратву.

Все садятся за стол, так же как и в предыдущем действии. Шпион разливает чифирь. Горячо. Все дуют, с хлюпаньем пьют.

Шпион. – А у Гелендвагена у этого коробка автомат?
Афганец. – Конечно. Ну, там ещё и раздатка есть, чтоб на пониженные переключать, когда по грязи или, допустим, по песку.
Шпион. – Автомат, значит. То есть, вести можно и одной ногой.
Афганец. – Конечно. И одной рукой. Рядом только на соседнем сидении кто-то должен быть, чтобы приборы переключать, да раздатку, если нужно.
Вьетнамец. – Ты о чём это, боец? Ты что задумал?
Шпион. (не обращая на него внимания, поворачивается к Чечену) – А ты кем в армии был? Специальность какая?
Чечен. – Да рядовой я. Обычный стрелок.
Шпион. – Во... стрелок. То есть, стрелять умеешь.
Чечен. – Обижаешь. Из чего угодно. Я в роте на стрельбах одним из лучших был.
Вьетнамец. – Вы что обсуждаете? Вы что – охренели все?
Шпион. (наклоняясь вперёд над столом) – Слышь, братва. Я ж эти места знаю. Нам, главное, до слободы пригородной добраться. А там у меня всё схвачено. Там и хаза есть, и кореша верные. Там не пропадём. А тачку эту фашистскую сразу в гараж упрячут и или разберут или переправят так, что никто и не найдёт никогда. Мы за неё лавэ получим столько, что на пару лет привольной жизни хватит. И на водку, и на девок. А там видно будет. И чтоб никаких больше Афганцев да Чеченов – (обращается к Чечену) ты кто? У тебя имя есть? Тебя мамка как звала?
Чечен. – Санька, я.
Шпион. – Вот Санькой и будешь! А то Чечен он, смех один.
Афганец. – А как? Там же охранник этот стоит, водила.
Шпион. – Того, который на стрёме, беру на себя, и не пикнет.
Афганец. – Ты чё, убивать своих же...
Шпион. – Да что ты мелешь? Зачем мне мокрое на себя вешать? Не волнуйся. Я его так отключу, что часок поспит, и будет как новенький. Ну, поболит немного головка... А то, что он там – так это нам и надо. Ключи же у него.
Вьетнамец. – Хорошо вас там в разведке учат...
Шпион. – В разведке... в клетке так учат, понял? В клетке! Да уж... попал я... Думал тут отсидеться, отдохнуть... Да только здесь у вас хуже, чем на зоне. Беспредел один. Короче. Кто на эту – как там её ваш Изя называл – Вал.. Валю...
Чечен. – Вальхаллу.
Шпион. – Во-во... кто на Вальхаллу хочет – пошли. А нет – счастливо вам гнить тут дальше.

Встаёт. Подходит к своей койке. Вытаскивает из тумбочки собранный вещмешок. Смотрит выжидающе на остальных. Первым встаёт Афганец. Босой ногой приподнимает матрас на своей кровати и вытаскивает из-под него вещмешок. Видно, что мешок не пустой, собран. Шпион поднимает мешок и одевает его на Афганца. Следующим вскакивает Чечен. Суетливо вытаскивает из-под матраса пустой вещмешок, мечется по палате, кидает в мешок всё подряд: что-то из тумбочки, какую-то посуду со стола. Забрасывает мешок за спину. Выпрямляется, замирает. Все поворачиваются к Вьетнамцу, который молча сидит у стола. Пауза. Тот поднимает голову.

Вьетнамец. – Ну и? Куда вы бойцы без командира денетесь? Две руки на троих. Картой пользоваться не умеете. Машину одной рукой по очереди поведёте? А ружья как заряжать собираетесь, мудилы однорукие? Рядовой! Где мой вещмешок?

Все бросаются собирать его вещи, пересаживают его на коляску. Медленно гаснет свет, и высвечивается изнутри дверной проём. В нём силуэт человека на протезе и с пустым рукавом.

Изя. – Ну что, хлопчики, готовы? Тогда пошли.

Занавес.