Роковые цепи

Анастасия Николаевна с небольшой походной сумкой на колёсиках спешила к поезду «Москва–Сочи». Проводник с красными, воспалёнными глазами скрупулёзно проверял документы. Николаевна предпочитала бронировать нижнюю полку. Она вытащила из сумки бумажный пакет яблочного сока, поставила на столик, а первый том «Тихого Дона» Михаила Шолохова положила рядом. В пути предстояло провести почти десять часов. Мечталось ещё раз вдумчиво перечитать некоторые главы, в которых автор так широко и многогранно изобразил человеческую жизнь. Устроившись поудобнее, она открыла книгу и заметила, как из неё что-то выпало. Наклонилась, подняла, рассмотрела — это была фотография. Как-то весной одноклассник скинул её в WhatsApp. Настя решила при случае забежать в фотоателье на городском рынке, распечатать снимок и вложить в семейный альбом. Но куда потом сунула фотографию, вспомнить не могла. И вот нежданно-негаданно она сама себя проявила.
  За окнами сгущалась ночь. Пассажиры не мешали друг другу: кто слушал музыку в наушниках, кто листал файлы в телефоне. Колёса стучали, вагоны слегка покачивались в такт. Анастасия с интересом рассматривала изображение. На нём весело и непринуждённо улыбались школьные товарищи. Она хорошо знала эту компанию — ребята сумели сохранить тёплые отношения, несмотря на расстояние и годы. К сожалению, её самой на снимке не было. Внимательно присмотрелась к мужчине в первом ряду: седовласый, с пролысинами на висках, орлиный нос, надменный, колючий взгляд.
— О, знакомая личность! — беззвучно прошептала.
Этот властный взгляд вызывал смуту в душе. Долго, пристально всматривалась она в отталкивающий образ, и память стала возвращать её в те годы детства, что растворились в дымке прошлого.
  За побелёнными известью стенами школы весело звенел цветущий май. Завуч Тамара Матвеевна вошла в восьмой «А» класс, а рядом с ней — юноша выше среднего роста, худощавый, в чёрных брюках и белой рубашке с короткими рукавами. Учащиеся с любопытством разглядывали новенького. Настя скользнула по нему взглядом: он стоял расслабленно, смотрел прямо, открыто, но с вызовом. Бросилось в глаза, как уверенно он держался среди незнакомых людей. «Настойчивый, — мелькнуло у неё в голове. — Идёт к своей цели».
Помнила, как он рьяно начал утверждать свою значимость среди мальчишек. А те, словно слепые котята, с детской наивностью ловили каждое его слово и выполняли любые требования. Только Насте он был неприятен. Повелительные нотки в его голосе вызывали в её душе отторжение. Сагид Хасанов пытался казаться лидером, но слушал только себя. Он высокомерно высмеивал тех, кто робко ему противоречил. И сама Настя невольно попала под его влияние.
Анастасия Николаевна зябко повела плечами, словно пытаясь сбросить нахлынувшую тоску.
— Куда бы ни шла — он всегда оказывался рядом. Будто знал, где и когда я появлюсь.
Особенно это проявилось во время поездки к Чёрному морю. Дирекция хутора выделила автобус на семь дней. Жили в палатках, готовили на костре. Настю завораживали горы — белизна вершин, зелёный лес, наполненный щебетом птиц. Она вставала до рассвета и бродила с отцовским фотоаппаратом, любовалась восходом: золотые лучи, пробивающиеся сквозь вековые сосны, казались ей волшебными.
Но её преследовало чувство, будто за ней следят. То птицы встревожатся, то кусты зашелестят, то хрустнет ветка.
В тот день, когда она сидела в автобусе, углубившись в рассказ Гайдара «Судьба барабанщика», за спиной разгорелся скандал. Оглянувшись, увидела, как Сагид бьёт ногой одноклассника. Тот согнулся, закрыв лицо руками.
— Сагид, ты как дикарь! — крикнула Настя. — В твоей душонке одна желчь!
Попросила водителя открыть дверь и ушла к горной речке. В русле лежал отполированный валун, под которым журчала вода. Устроилась на нём, вдыхала смолистый аромат хвои. Вдруг со стороны гор донёсся рокот — и Сагид, словно из-под земли, схватил её за руку. Валун исчез под бурным потоком.
— Дура! — прошипел он. — Включай мозги!
Страха не было, лишь изумление перед мощью воды. Но, окинув его презрительным взглядом, она бросила:
— Герой? Я не просила меня спасать. Но... спасибо. Только не задирай нос.
     Проводник выключил свет, оставив лишь тусклый ночник. Анастасия отложила книгу, прислонила фотографию к пакету с соком и попыталась вспомнить тот вечер, после которого начались самые тяжёлые дни.
    Перед учебным годом, в августе, она вышла из библиотеки с томиком Чехова. Сагид резко шагнул ей навстречу.
— Ты как ищейка! — вздрогнула Настя.
— Мама хочет с тобой поговорить. Идём.
— Зачем? Я её не знаю.
— Тебе трудно уважать старших? — его голос стал приглушённым.
Он не пускал её, и, видя его горящие глаза, она сдалась:
— Хорошо, но ненадолго.

     В доме сидела вся семья: родители за столом, старший брат с женой на диване. Настя вежливо поздоровалась и села на край стула придвинутый  Сагидом, и настороженным взглядом обвела присутствующих. У неё было такое ощущение, что они её пристально рассматривают. Мать его — Фатима, женщина довольно тучная, сложила смуглые пухлые руки на груди и не отводила от Настиного лица чёрного агата глаза. И не моргая, с непонятной растянутой улыбкой на лоснящемся, как наливное яблоко, личике молчала. Худоба отца придавала ему сходство с учебным пособием в кабинете биологии. Живой скелет — подумала Настя. Отец сосредоточенно ковырял спичкой в левом ухе и изредка ладошкой стучал по нему. Молчаливая пауза затянулась. Насте сильно захотелось встать и бежать из этого странного дома. Ей казалось, что она потеряла счёт времени, заблудилась в темноте и не может найти дороги назад. Ощущение непонятного стыда даже годы не смогли стереть из памяти. Помнит, как в голове монотонно прокручивалась острая мысль: — зачем я здесь, что им от меня нужно? Ей казалось, что и время замерло в стенах неуютного дома, где не прослушивались ритмичные удары стрелок часов. Но когда наконец-то Сагид тронул за руку и повёл к выходу, на улице вздохнула с наслаждением полной грудью. Ей хотелось спросить: — Зачем ты меня пригласил? Но Сагид не дал ей даже рта раскрыть, в него будто бес вселился. Он яростно кричал, в его голосе звенели высокие ноты досады, обиды, отчаяния. Настя стояла в полном недоумении. — Ты почему строила с себя заумную. Сидела, как в рот воды набрала. В твоей голове, наверное, одни буквы и цифры? Настя просто испугалась дикой вспышке его необузданного гнева на ровном месте. Но больше всего удивили глаза, в которых плясали зигзаги молний и бурлило нескрываемое презрение. Она так же не сдержалась и крикнула в ответ: — Да пошёл ты лесом! И, сорвавшись с места, побежала домой. Хотелось стать под струи летнего душа и смыть с себя их ухмылки, липкие взгляды и просто стереть этот вечер из памяти. Ей тогда показалось, что на неё вылилась бочка дёгтя. — За что? — твердила в отчаянии.
Вскоре последовала интригующая цепь событий. Местные ребята почему-то тайком вечерами зачастили к её дому, шёпотом предлагали дружбу. Словно боялись, что кто-то грозный, могущественный услышит. Она им отказывала, чтобы снова не наступить на те же грабли. Да и не нравились эти парубки. Ей было просто смешно, как кавалеры резко очнулись от литургического сна, засыпали с опозданием предложениями руки и сердца. А сама стала их имена вносить в личный дневник. И ужаснулась, когда количество поклонников перевалило за двенадцать человек. Вот тогда и вспомнила материнское предупреждение: — Смотри, Настька, не гневи небеса! За переборы Бог даёт недоборы. Когда выберешь наконец того, с кем под венец, а он-то и окажется хуже демона. Анастасия Николаевна почувствовала, что холод проникает в каждую клеточку тела, села, укутала плечи одеялом и некоторое время смотрела на пробегающие столбы с фонарями за окном. Пассажиры мирно спали. Грузный мужик на верхней полке заливисто похрапывал. Она снова перевела взгляд на фотографию, продолжая вести с Сагидом молчаливый диалог. — Сагид, ты не был героем моего романа! Тот юноша, которого я полюбила страстно, впервые в жизни, уехал, окончив восьмой класс, с родителями на другое место жительства. И больше моё сердечко никого не принимало, в нём поселилась грусть и пустота.
В девятом классе подруга Светка, с которой сидели за одной партой, часто оставалась у Насти ночевать. У неё разгорался любовный роман с парнем из параллельного класса, Сенькой Фокиным. Они облюбовали лавочку за двором под раскидистым кустом сирени. А когда подружка не приезжала, Сенька стал частенько сам приходить к Насте в гости. Помнит, как в районном центре праздновали день города. Фокин пригласил. Настя согласилась, но не понимала, почему Светка не поехала с ними? Расспрашивать не стала, зачем лезть в душу. Если не говорят, значит, адвокаты не нужны. Катались на каруселях, ели мороженое, просто бродили по городским улицам. Фокин повёл в фотоателье и предложил сфотографироваться на память. К её удивлению, чаще стал дарить небольшие сувениры и даже как-то преподнёс пластинку любимого ею певца — Ободзинского. В один из вечеров Фокин снова пришёл но сам. Уверял, что сегодня обязательно будет и Светлана. Моросил мелкий августовский дождь. Но подружка задерживалась. Тогда они вдвоём решили непогоду переждать в летней кухне. Сидели на диване, разговаривали до петухов. А Светлана не приходила. И вдруг Сенька предложил: — Давай, что ли, поцелуемся! Настя помнит, как резко ему ответила: — Целоваться с тобой не стану, не умею, ещё не научилась. Сенька как-то неоднозначно хихикнул и смущённо сказал: — Не бери в голову, я пошутил! Перед рассветом мать Насти зашла в кухню и увидела их спящими по разным местам, но одетыми. Сенька лежал животом вниз на диване, уткнувшись носом в подушку. А дочь, положив голову на руки, сидя на венском стуле за столом. Помнит Анастасия, как проснулась, увидела удивлённую мать. А с утра по хутору, словно бурный поток, поползли слухи, одна противоречивее другой. И бывшие ухажёры изменили к ней отношение. Если ей приходилось проходить мимо группы парней, то они начинали громко смеяться или свистеть ей в след. — Помнит Анастасия Николаевна горькие свои слёзы, пропитавшие подушку. Помнит мучительные, бессонные ночи. И тогда дала себе зарок: — с этой минуты не реагировать на слухи и сплетни. Пусть плетут интриги, если языки чешутся. Видела, как переживали вместе с ней и родители. Но волнующую их тему не затрагивали. Ждали, что их дочь сама всё расскажет, объяснит. Однажды Настя развешивала на верёвку бельё во дворе и напевала песенку — льёт ли теплый дождь — в этот момент вошла соседка. — Надо же, она ещё и поёт? И, не скрывая удивления, обратилась к матери: — Смотри, Варька, как бы твоя певунья в пелене тебе внучонка раньше времени не принесла. Анастасия Николаевна помнит, как долго ждала этого визита первой местной сплетницы. И вот она со жгучими новостями пожаловала. Анастасия помнит и этот миг, как смотрела на неё с вызовом и нервно заливисто хохотала, но, спохватившись, увидев строгий взгляд матери, гордо вскинув голову с жгутом каштановых волос на затылке, собранным в хвост, с вызовом спросила:
— С чего бы это? У меня даже и жениха-то нет. — Как это нет! — А парень, каждый вечер пороги обивает. Лавочку уже штанами отшлифовал до блеска. — А этот?! — небрежно отмахнулась Настя. — Так он парень подружайки — Светки. — Так-так, — с разочарованием протяжно пропела и покачала головой соседка. — Вот незадача! А нашито бабы тебя за него уже и просватали. Судачили, как в автобусе вместе куда-то вы ездили, словно голубки ворковали. Всё в нашем хуторе решили, что вы заявление в загс подали. Ведь не зря же он у тебя ночует? Анастасия Николаевна этому эпизоду улыбнулась. Лишь сожалела об одном: что и Светка поверила сплетням, дружба их разладилась. Но Настя не стала оправдываться, перед ней решила так: — Если они любят друг друга по-настоящему, помирятся, и всё само собой уладится. Но сплетни долго ещё будоражили хуторок и не давали Насте радоваться жизни. Учебный год десятого класса подходил к концу. Предстояли экзамены. Настя всё свободное время уделяла учёбе. Окончив школу, рванула в город. Училась, работала. Встретила хорошего парня, вышла замуж. Через два года у них родился первенец. Фокин сбежал куда-то на север за длинным рублём. И вот однажды, когда сынишке было уже лет пять, ехала к родителям. Летом иногда привозила малыша на парное молоко и ягоду малину. Рейсовый автобус укатил на десять минут раньше, вышла на переезд, чтобы добраться попутной. Удача подвернулась: остановилась Нива тёмно-вишнёвого цвета. Ещё две женщины разместились сзади, а ей пришлось сесть рядом с водителем. В машине было грязно, да и сам он не блестел чистотой. Настя смотрела на него с удивлением и думала: «Река рядом, вымой четырёхколёсного друга и себя заодно с мылом и мочалкой. И был бы парень хоть куда!» Но водитель крутил руль, что-то мурлыкал себе под нос и всё поглядывал на пассажирку. И вдруг воскликнул: — Настя, не узнаёшь? Я ведь твой одноклассник. Санька Соловьяненко. Анастасия помнит, как расширились её глаза, и подумала: «Вот так новость, этот толстопуз грязнуля ещё и одноклассник». Видела, что Саньку распирала радость от неожиданной встречи. Он говорил, говорил и выдал на гора главную новость. — А ведь я тебя любил. Как уехала, сильно переживал. Она тогда засмеялась: — Как это ты любил? Я даже и не догадывалась. Что это за любовь такая тайная? В это время они остались в машине вдвоём, пассажирки вышли на нужной остановке. Он свернул на обочину и с удивлением воскликнул: — Так Хасанов всем пацанам запрещал к тебе подходить на пушечный выстрел. Обещал ноги переломать. Он такой, если сказал, сделает. Настала очередь и Насти удивляться:
— Запрещал?! Кто давал ему такое право — распоряжаться чужими судьбами? — Сдвинув брови и нахмурив грозно лоб, она вышла из машины. Было обидно, что вновь Сагид, спустя много лет, возник словно факир в её новой жизни.
— Понятно! — Покачав кудрявой лохматой головой, Санька улыбнулся до ушей. — Ты, конечно, ни словом, ни духом? Эх, ты, учёная головушка… Он мстил тебе! Ты его отвергла? Он тебя на смотрины в свой дом водил? Но родителям его, увы, ты не приглянулась: "Норовистая, нам такая не нужна. Мы найдём скромную, покладистую" — так его мать, тётка Фатима, в магазине бабам о тебе судачила. Поэтому Сагид и подговорил Сеньку Фокина втереться к тебе в доверие… Но у того ничего не получилось!

Этот промах Сагида взбесил. Между ними были крутые разборки: Фокин задолжал ему какие-то деньги. А по хутору уже пошёл слух, что Настя «порченая».
— Я бы тебя взял в любом случае… — сказал Санька. — Сплетням не верил, зная твой бойцовский характер. Но ты так быстро уехала… Я с горя запил. Родители меня быстренько женили. Столько воды утекло — и вот ты снова рядом.
От услышанного её захлестнули обида и боль. Те ночные слёзы, словно извержение вулкана, вырвались наружу. Её зелёные глаза излучали не только гнев, но и презрение.
— Получается, Фокин ходил ко мне по приказу? Надо же… Предал дружбу и свою пассию Светку. Ради чего? — с тягучей печалью в голосе прошептала Настя.
Соловьяненко пытался что-то добавить, но в её душе всё словно свернулось в стальной тугой кокон.
— Конечно, неприятно осознавать, что ты оказалась разменной монетой… Хотя он сам себя наказал. Женился на какой-то приезжей в один день — и лишь имя ему осталось, как у тебя: Настя. Но и для меня результат плачевный… Ты теперь принадлежишь другому.
Она вспомнила с тоской, как Санька произнёс эти слова — вырвавшиеся из самого сердца. Фотография будоражила воспоминания, как тогда в доме Хасановых кто-то «перекрыл воздух», и снова нахлынула волна безысходности.
Настя мысленно анализировала тёмную сторону поступка Сагида, о которой раньше и не догадывалась. Перед её глазами всплыл образ Саньки: его голубые глаза смотрели на неё, наполненные счастьем.
— И он стал мне неприятен… Знал, но не предупредил. Струсил? — Горечь, словно острая заноза, осела в сердце.
Прошло пятьдесят с хвостиком лет, но звенья событий срослись в одну цепь, плелась вокруг её девичьей чести долгие годы.
Сагид не учёл главного: вся грязь, которую он лил на её имя, слетала сухой шелухой — и оседала на его мелкую, мстительную душонку. Но он и не догадывался, какую чёрную энергию выпустил. Ведь именно его детям, внукам и правнукам придётся разрывать заржавевшие подлостью звенья, которые он так тщательно ковал. Эта подлость будет рушить надежды потомков рода Хасановых. Таков закон жизни.
И снова в ушах звучит Санькин сладостный голосок:
— Зачем так расстраиваться? Всё давно быльём поросло.
Тогда Настя молча смотрела на поля озимой пшеницы и стаи барашковых облаков в июльском небе. В голове крутились события прошлого. Она перевела взгляд на Саньку и с иронией подумала: «Видно, не зря хуторские парубки под покровом ночи караулили её у ворот, предлагая руку и сердце. Они поняли: Сагид проиграл, а я — выстояла.»
Вздох облегчения вырвался из её груди: — Как хорошо, что вовремя уехала!
    В окно вагона через плотные шторы пробивался солнечный свет. Анастасия Николаевна отрешённо наблюдала за мелькающими пейзажами: полустанки, сёла, деревья в лесополосах, словно застывшие в полудрёме под небесным теплом. Ей казалось, что они прислушиваются к перестуку колёс, затаив дыхание.

— В эту поездку не прочитала ни страницы… — подытожила Анастасия Николаевна. — Но теперь точно поняла: "Тихий Дон" был созвучен моему горю. Да, Шолохов — гениальный психолог. Его роман — на все времена. Мало кто из классиков так тонко раскрывал изнанку души. Именно теневая сторона — жизненный стержень человека. Омут страстей глубок: у него двойное, а то и тройное дно. Благодаря Григорию и Аксинье она поняла, почему Сагид превратил любовь в орудие мести.
Анастасия Николаевна спрятала фотографию в книгу. Экскурс в прошлое закончился. Жизнь продолжается. На перроне Сочи её встречали самые дорогие люди: сын, дочь и внуки.

Август 2024 года.