5. Пепел на языке

Лукас очнулся в тишине.
Слабый, рыжеватый свет дрожал на стенах, будто лампа висела на ветру. Воздух был тяжёлым — воняло пригоревшей кашей, пеплом и дымом от костра. Где-то рядом потрескивали дрова. Всё вокруг напоминало шатёр: углы провисали, полог колыхался от сквозняка.
Он приподнялся. Голова звенела. Всё ощущалось чужим — как будто он проснулся внутри сна, и сам сон смотрел на него в ответ.
Он не знал, где находится. Но чувствовал: это не начало сна — и не его конец.

Перед ним — костёр. Над костром — котёл с паром. За огнём — фигуры…
Первый, кого он заметил, был явно не местный: высокий, светлокожий, в дорогом сюртуке, с массивным жёлтым перстнем на пальце. Лицо — чиновничье, привыкшее подписывать указы и прижимать перстень к сургучу, а не сидеть в дымных шатрах. Он смотрелся здесь как ошибка — будто выпал из другого времени.
Рядом сидели, похоже, местные. Кожа — тёмная, закопчённая, словно впитала века огня. Волосы — спутанные, жирные, как будто их не мыли никогда. В прядях торчали перья, кости, обугленные бусины. И у одного, кажется, свисал целый венок из глаз — стеклянных или настоящих, было непонятно. Они спорили, перебивая друг друга, сыпали словами — грубо, отрывисто. Иногда переходили на ломаный язык, будто нарочно — чтобы чужак понял ровно столько, сколько нужно.
Один особенно бурно размахивал руками, снова и снова тыкая пальцем в сторону Лукаса.
Он вздрогнул. Сердце ударило чаще.
— Что за дичь… — прошептал он. — Во что я вляпался?.. Или… в кого? Она меня в это втянула…
Спор постепенно затих.
Один из аборигенов извлёк из мешка несколько неровных, грязных кусков жёлтого металла — и связку тёмных деревянных дощечек. Каждая была потрескавшейся, обугленной по краям, покрытой вырезанными знаками. Руны или символы — древние, словно выжженные изнутри.
Белый перегнулся через костёр. Взял кусок металла, внимательно осмотрел, прикусил — кивнул. Когда же дощечки легли перед ним, он замер.
Секунды тянулись. Он смотрел на руны, словно пытался в них что-то разобрать. Поджимал губы, слегка кивал, делая вид, будто читает. Но напряжение в плечах выдавало его.
Один из шаманов подошёл ближе, не произнеся ни слова. Наклонился — и спокойно перевернул дощечку.
Все всё поняли: чиновник «читал» её вверх ногами.
Внутри него что-то сжалось. Губы дёрнулись — то ли в попытке оправдаться, то ли от унижения. Однако вместо слов шаман вложил в его ладонь нож. Лезвие было коротким, тёмным от ржавчины, с кривым резом.
Чиновник замер.
В каждом его движении читалось сопротивление: напряжённая шея, сжатые челюсти, взгляд, метнувшийся к выходу. Он колебался. Долго.
Лукас смотрел, и в груди поднималось холодное, тягучее ощущение.
Это не была просто сделка. Это была продажа.
Они спорили не о золоте.
Они спорили о нём.
Он был товаром. Объектом.
Он не знал, кем оказался здесь и почему, но чувствовал себя — лишённым имени, воли, сути.
А потом прозвучала фраза.
Белый мужчина резко ткнул пальцем в его сторону и произнёс, почти вызывающе:
— Я — граф! А она — графиня!
Лукас не мог повернуть голову. Не мог смотреть туда, куда хотел. Но понял всё телом.
Он смотрел снизу вверх.
В его руках ощущалась мягкая игрушка.
Он чувствовал ткань не на груди — а у горла.
— Я… в девочке? — прошептал он. — Чёрт…
Мир поплыл. Паника накрыла, как туман. Он не знал, как оказался здесь — но теперь знал точно:
Он не наблюдал со стороны.
Он был внутри.
Копчённый резко подошёл. Не говоря ни слова, он взял его руку — твёрдо, но без ярости. Поднёс палец к своему ножу и сделал быстрый, уверенный надрез.
Кровь выступила мгновенно.
Затем он опустил палец чиновника на дощечку и медленно провёл по вырезанным символам.
Руны едва заметно засветились — тускло, как дыхание углей. На миг — и потухли.
После этого абориген сделал надрез на собственном пальце и повторил тот же жест, проведя по той же линии, словно замыкая контракт.
Он поднял дощечку на уровень глаз и застыл, будто вслушиваясь в тишину дерева.
Руны вспыхнули снова — чуть ярче, чем прежде. И тут же угасли.
Шаман кивнул.
Он передал дощечку белому.
Всё. Сделка была заключена.
Лукас похолодел. Он не сразу понял, что именно пронзило — слово? интонация? Но всё встало на место.
Графиня.
Это она. Женщина-призрак. Инквизиторша. Он видит её — ребёнком.
— Чёрт… — выдохнул он. — Это она. Это точно она…я в ней…
Мысли крошились. Висках стучало. В глазах плыло. Всё это — не его. Или уже его?
Чувства — за стеклом. Видны, но недосягаемы.
Это не воспоминание. Это реальность, только из какого-то прошлого…
И тогда Лукас увидел её.
В старом, потрескавшемся зеркале в углу шатра, частично прикрытом тряпкой. Кто-то из копчёных только что отодвинулся от него — и в отражении мелькнуло лицо.
Девочка. Маленькая. Забившаяся в угол, сжимавшая плюшевого зверя.
Она не плакала.
Была тишиной. Той, в которой дети уже поняли: слёзы — бесполезны.
Лукас почувствовал это не умом — телом. Её страх прошёлся дрожью по его груди. Ладонь вспотела. Сердце билось мелко. Она прижала игрушку не к груди, а к горлу — будто он мог защитить, если придётся кричать.
— Скажи что-нибудь… — прошептал он. — Ну же… Пожалуйста. Скажи им, что ты не вещь.
Молчание.
Губы девочки оставались сомкнутыми. Взгляд — в пол.
— Ты же понимаешь, что они тебя продали, как вещь сейчас? — голос Лукаса надломился. — Или… ты всё ещё веришь, что отец заберет тебя с собой?
Изнутри — отклик. Тихое, безоговорочное да.
Он закрыл глаза. Его трясло.
— Это же предательство… — прошептал. — Ты слышишь? Это всё обман. Он уйдет и не вернётся. Сделай хоть что-нибудь… Чёрт… я не могу просто смотреть…Что это за бред, зачем мне это все…
Он замер.
— …Я бы никогда не отдал никого. Правда.
Потрескивание пламени. Тишина.
И вдруг — её взгляд. Он медленно поднялся. Прямо на белого мужчину у огня. Несколько секунд. Без слов. Без слёз.
Потом — она сказала.
Едва слышно. Почти мысленно:
— Я не вещь.
Лукас вздрогнул.
Внутри неё — отклик. Она ещё здесь. Её голос жив.
Но в шатре уже начиналось другое движение.
Один из шаманов бросил в котёл что-то тёмное. Запах стал горьким, пряным.
И тогда Лукас увидел — они смотрели не на девочку. На мужчину.

Он стоял в стороне. Лицо бледное, напряжённое. Пальцы в кулаках побелели.
— Она ещё ребёнок, — сказал он. — Зачем ей это зелье?
— Она может вспомнить, — отозвался шаман. — Лучше не рисковать.
Отец молчал. Затем вдруг шагнул вперёд.
— Нет. Я передумал. Я забираю её.
Он потянулся к дочери —
и она, вдруг ожив, рванулась к нему.
Впервые за всё это время — тихо. Просто шаг. Один.
Как будто её сердце решило: он меня заберёт.
Но шаманы встали между ними. Один с ножом, другой с посохом.
— Сделка уже завершена, кровью — сказал один из них.
— Земля отдана, — добавил второй. — А её больше нет.
Девочка остановилась. Как будто и не двигалась вовсе.
И отец — опустил руки.
На несколько секунд повисла тишина.
Он заговорил, не поднимая головы:
— Вы… вы обещали. Сказали, что я буду её видеть.
Шаман слегка кивнул, как будто это очевидно:
— И вы будете. Никто вам не мешает.
— Но… если она выпьет зелье… она ведь меня не вспомнит?
— Нет, — просто ответил шаман. — Так и должно быть.
Отец вскинул взгляд:
— Вы пообещали, что я её буду видеть!
— Обещал, — спокойно подтвердил шаман. — Видеть — будете.
Он сделал паузу, потом добавил:
— Но мы с вами не обсуждали… будет ли она помнить вас.
Он взял её с дрожью. Посмотрел на дочь — будто в последний раз.
И вдруг, на миг, в треснувшем зеркале в углу, он снова увидел её отражение. Лицо.
Маленькое, бледное, но спокойное.
В её мыслях этого он не услышал но во взгляде читалось: «Я не понимаю, зачем это… Но если тебе так надо — я всё сделаю. Я же хорошая, правда?»
Лукас вздрогнул. Будто кто-то вонзил нож между рёбер.
— Нет… — прошептал он, почти беззвучно.
Но всё уже происходило.
Он поднёс чашу к её губам.
— Прости… — выдохнул он.
Она взяла её спокойно. Как воду. Выпила.
И всё.
Слово «папа» стёрлось. Внутри стало пусто.
Отец ещё секунду стоял. Потом развернулся и пошёл к выходу. Медленно. Шаг за шагом.
Лукас чувствовал: она должна была закричать.
Папа, не уходи. Папа, не оставляй меня…
Но — тишина. Ни звука.
Просто подошёл копчённый человек, взял её за руку.
Она пошла. Спокойно. Без взгляда назад.
И в этот миг Лукас понял — он уходит. Связь рвётся.
Перед глазами начали мелькать белые пятна, как если бы кто-то щёлкал слайды — быстро, не давая разглядеть.
Голоса удалялись, становились глухими, как сквозь толстое стекло. Образы — рассыпались, растворялись, исчезали.
Кадры исчезали один за другим. Последний — её спина, уходящая за полог.
Он больше не с ней.
Мир потемнел.
Он очнулся в пустом кинозале.
Пустые кресла. Белый, потрёпанный экран.
Он долго стоял, не двигаясь. Потом закрыл лицо ладонями.
Она всё забыла.
А он — нет.
***
Медленно приходя в себя, Лукас понял, что всё ещё здесь — в том же зале. В воздухе висел холод и тонкий запах плёнки.
Он огляделся и вздрогнул: у входа стояла она.
Не «Инквизиторша». Уже меньше похожа на призрак — «Графиня».
— Ну тут, честно, не нужно профессорского ума… — пробормотал он, — девочка — это она. Пазл сложился. Спасибо, что не по кускам.
Она молчала. Просто стояла. Будто ждала.
Он глубоко вздохнул, подтянул на плечах плед, как будто надеялся спрятаться в нём от всей этой мистики, и устало сказал:
— Надеюсь, ты сейчас позовёшь меня спать… Расскажешь мне добрую сказку на ночь… А не показывать очередной кошмар. А то с утра я и правда буду похож… если не на призрака, то хотя бы на не выспавшегося монстра. Ну, или как минимум на себя в понедельник.
Она всё так же молчала. Но развернулась и пошла.
Лукас вздохнул:
— Ну ладно… давай уже докончим это.
Он поправил плед, как мантру, сжал его покрепче — и пошёл за ней.
Лукас увидел, как она нырнула куда-то в темноту — будто в подвал. То ли дверь, то ли скрытый проход. Он шагнул следом.
Подземный ход напоминал катакомбы. Стены — потрескавшиеся, влажные. Потолок сужался арками, как в древнем храме. В самом конце — массивная дверь, высеченная из цельного камня. Её опутывали цепи, и на каждой висел тяжёлый ржавый замок.
На поверхности камня светился шаманский знак. Он не был нарисован — скорее, пульсировал, будто дышал.
Лукас остановился. Грудь сжалась. Он оглянулся — лестницы уже не было. Только гладкая стена. Позади — пустота.
А рядом — графиня. Молча. Неподвижно.
— И... зачем мы здесь? — хрипло спросил он. — Это что, там твой дом, ты там живешь?
Он подошёл, дёрнул один из замков — тот не шелохнулся.
— Ну да. Дверь, цепи, магический знак… Осталось только чтобы ты сказала: «Откроется лишь тому, кто готов узнать правду», — пробурчал он.
Но она ничего не сказала. Просто шагнула — и прошла сквозь дверь. Без звука. Как дым. Словно у неё был пропуск в каждый уровень реальности.
Он остался один. Подошёл, приложил ладонь — дверь была холодная, глухая, как ледяная плита.
— Конечно… тебе легко. Ты же призрак.
Он уже собирался отступить, когда из двери — будто из воды — медленно вынырнула её рука. Белая, полупрозрачная. Тонкие пальцы тянулись к нему.
Лукас замер.
— Серьёзно?.. Опять?..
Он стоял, не двигаясь. Смотрел, как её ладонь будто звала. А внутри — привычное чувство: тревога, сомнение, усталость.
— Чего я вообще полез?.. — выдохнул он. — Ни герой, ни шаман. Просто ботаник с вечным «а что, если…». И вот я здесь. Зачем? Просто стало любопытно…
Ненавижу себя за это.
Он посмотрел вниз.
— Сколько раз я уже переходил… и что нашёл? Страх. Пустоту. Очередную загадку вместо ответа.
Он смотрел на её ладонь. И на свою.
Может, не стоит.
Может, хватит уже играть с тенями.
Хватит быть тем, кто идёт туда, где всё заканчивается вопросом.
Он опустил взгляд… и тут же — как будто кто-то щёлкнул внутри — всплыл её образ. Яркий, точный. Слишком живой.
Лили.
Как тогда, в зеркале. Лежащую в гробу. Бледную. Одинокую. С бумажкой во рту…
Сквозь пыль, отражения и недосказанность.
Он отогнал образ. Но он всплыл снова. И снова. Ярче, чем прежде.
— А если это не просто видение?.. — прошептал он. — А если она уже там?..
Он сжал кулаки.
— И если я не пойду… она действительно окажется в этом чёртовом гробу. Совсем. Одна.
Он чувствовал, как начинает дрожать — не от холода, а от мысли, что может предать.
Не выбрать, не дойти.
Пропустить.
Опоздать.
— Не хочу об этом думать… — пробормотал он. — Не хочу. Лучше… лучше уже идти за призраком.
Он закрыл глаза. Вдохнул.
— Ну ладно, — сказал он почти с усмешкой. — Думаю, хуже уже не будет. После всего, что уже было…
Он на мгновение задержал дыхание, словно собираясь с силами.
Подтянул плед на плечах — неловко, но будто это могло его защитить.
Затем — одним пальцем, точно и решительно — поправил очки, упёр их меж глаз, до самого упора.
Как ботаник перед прыжком в ад.
И только тогда — протянул руку.
Коснулся её ладони.
Сразу — вспышка.
Внутренний толчок. Тело вздрогнуло и задрожало, как будто внутри включился какой-то древний механизм.
В ушах зазвенело. В глазах поплыли белые пятна.
Он почувствовал лёгкое тепло, движение воздуха — как будто за дверью что-то ждало.
Не добро. Не зло. Просто — пустота.
И тогда — её прикосновение.
Едва ощутимое, как бриз. Пальцы сомкнулись на его — прохладные, но живые.
Он замер. И начал двигаться.
Медленно, почти не веря, он проходил сквозь дверь. Сквозь неё. Сквозь саму грань реальности.
— Щекотно… — выдохнул он. — Щекотно, чёрт побери…
И шагнул вперёд.
***
Склеп был низкий, прохладный, влажный — стены из старого, пористого камня впитывали каждое дыхание. Пахло пылью, плесенью и чем-то тяжёлым, сладко-разлагающимся. Слабый свет пробивался сквозь щель в потолке, ложился пятном прямо на саркофаг в центре. Каменный, потрескавшийся, украшенный стёртыми символами и свежими цветами, словно кто-то совсем недавно пытался сделать вид, что здесь ещё помнят.
Лили стояла над ним, морщась, заглядывая внутрь. Что-то тронула, что-то осмотрела — нащупывала путь, искала способ... уйти. Или спрятаться. Или понять, какого чёрта вообще тут происходит.
И в этот момент Лили услышала шаги.
Глухие, приближающиеся.
Мужской голос. Обрывки фраз...
— Чёрт, — выдохнула Лили, обернувшись.
Ни укрытия. Ни времени. Только саркофаг — широкий, глубокий. Проклятое ложе.
Она судорожно огляделась.
— Только не это… — прошептала.
Лечь на кости какой-то знаменитой мёртвой бабы? Великолепно. — Коммерс вояж, мать его… — выдохнула она.
Промелькнула мысль: может, ну его? Просто выйти. Сдаться.
Ну и пусть арестуют. Может, даже накормят. Спать уложат в нормальную постель, а не в эту костяную ванну.
Она приоткрыла саркофаг ещё больше — с резким скрежетом, от которого по спине побежали мурашки, — и тут же прикрыла нос рукой.
— Фу. Какая гадость, — прошипела сквозь пальцы. — И вонь… просто мерзость.
Запах ударил в лицо волной: сырая ткань, плесень, что-то прелое — и сладковатое, как от подгнивших фруктов.
Она поморщилась, но всё же заглянула внутрь.
— Судя по свежим цветам… — пробормотала она, — здесь кто-то важный. Очень мёртвый, но всё ещё, видимо, с поклонниками.
Наверняка известная в узких кругах. В мёртвых...
— Видимо, меня тут точно не ждали… — буркнула она.
Окинула саркофаг взглядом, прикидывая: где тут менее отвратительно лечь? Слева вроде только рёбра… Справа — о, отлично, череп.
Ну шикарно. Только бы не задеть его волосами.
А то потом вонять будет неделями.
Никогда не избавлюсь от этого запаха… вот прям никогда. Запах смерти — он въедливый. Особенно в шампунь.
Она скривилась, будто уже чувствовала, как запах въедается в корни волос.
Времени не было.
Лили неловко перелезла через край и влезла внутрь. Что-то под ней хрустнуло.
— Вот чёрт… — прошипела она. — Кажется, я ей рёбра сломала. Надеюсь, её дух не воскреснет… и не придёт за мной.
— Ой… прости… — шепнула в пространство. — Я не хотела. Простите… эээ… ваше… не знаю… какое у вас там звание… мадам?.. графиня?.. бабуля?..
Она двигалась осторожно, будто залезла в ванну, набитую ядовитыми змеями.
Кости были холодными. Холодными, как злопамятство.
Под спиной что-то кололось.
Из рукава выскользнула бумажка — она едва успела перехватить её дрожащими пальцами.
Скелет молчал.
Лили глубоко вдохнула, как перед прыжком в воду, и подтянула крышку саркофага.
Медленно. Без звука. Почти нежно.
Последнее, что она увидела, — прозрачный силуэт в дверях.
И… крышка сомкнулась.
Темнота.
***
Лукас оказался по ту сторону.
Тишина. Каменные плиты под ногами. Воздух — густой, с привкусом ладана. Слабый свет просачивался сквозь трещины в потолке, будто пытался попасть сюда из прошлого.
Он сделал шаг. Плиты под ногами были холодными, но не злыми. Всё вокруг было чужим — но не враждебным.
И первым, что он увидел, был саркофаг.
Мир казался глухим, ватным. Ни звука, ни дыхания. Он посмотрел на руки — прозрачные. Лёгкие.
Дышать не хотелось. Да и, кажется, не нужно было.
Он повертел кистью, присмотрелся к своему силуэту.
— Фух… — выдохнул. — Пронесло. Похоже, в этот раз я нормальный призрак, а не в чьём-то теле.
Он усмехнулся.
— Да. Вот так меня и запомнят: «Первый в истории призрак с чувством собственного удовлетворения.». Надеюсь, это занесут в анналы загробной психологии.
Он прошёл в центр зала, осмотрелся — и заметил цветы. Свежие. Или слишком хорошо сохранившиеся. Кто-то явно заботился.
Он подошёл ближе. Потянулся к одному стеблю, хотел поправить — и замер.
Пальцы прошли сквозь цветы, как сквозь дым. Он нахмурился, наклонился к кувшину, попытался поднять — и снова: мимо, кувшин остался нетронутым.
Он провёл ладонью по воздуху — и только воздух дрогнул в ответ.
— Ну да, — пробормотал он. — Какой из меня флорист. Я даже вазу взять не могу.
Он сел рядом, опираясь локтями на колени, глядя на небрежно разбросанные цветы.
— Эх… Последний ботаник в гробнице. Без рук. Великолепно.
Он посмотрел на саркофаг.
— Не знаю, зачем она меня сюда притащила… Может, это её гроб, ну и что? Я что, должен её спасти? Или ей скучно? Хотела, чтобы я лёг рядом?..
Он помолчал, разглядывая мрамор.
— Ну нет. Лечь — это уж точно не мой путь. Не сегодня.
Он встал, отряхнул невидимую пыль.
— Думаю, пора идти. Она всё равно не здесь. Снова исчезла. Как всегда. Графиня…
Он развернулся — и вдруг…
Саркофаг скрипнул.
Медленно. Зловеще. Крышка начала сдвигаться.
Лукас подпрыгнул от неожиданности:
— Божечки! Это ещё что за чертовщина?! Там же сейчас какой-нибудь мертвец полезет! Или дух! Или зомби!
Он сделал шаг назад, потом замер.
— Так. Стоп. А чего это я, собственно, боюсь?
Он опустил взгляд на свои прозрачные руки.

— Я ж теперь сам призрак. Так что, технически, я — свой. Могу кого угодно напугать сам.
Он выпрямился, поправил невидимый пиджак.
— А вообще… если это будет призрак, и не особо страшный — почему бы и не познакомиться?
— Вдруг… там симпатичная душа, разделяющая интерес к ботанике?
Взгляд скользнул по цветам у саркофага.
— Ну, хотя бы к Paphiopedilum rothschildianum.
Он усмехнулся.
— Венерин башмачок Ротшильда. Его почти никто не любит — говорят, капризный. А я всегда считал: просто не всем открывается. Только тем, кто умеет ждать.
Он пожал плечами, почти про себя:
— Всю жизнь ждал человека, который скажет: "О, у тебя ротшильдианум? Редкость. Идеальный экземпляр."
И не моргнёт.
И не спутает с петуньей.
Он махнул рукой, как будто отгонял мысли.
— Ладно… бред. Но вдруг.
Он отступил чуть в сторону, вскинул брови и торжественно произнёс:
— Вперёд, неведомая тень! Покажись миру! Лукас готов к знакомству… с любой формой потусторонней жизни!
Он уже начал придумывать реплику для знакомства…
…и тут — из саркофага показались глаза. Живые. Испуганные.
— Только бы не демон, — прошептал он. — Боюсь их до чертиков… ну, в прямом смысле.
Лукас застыл.
— Только бы не демон… Только бы не демон… — бормотал он.
И в следующее мгновение — крик.
— ААААААА! — закричала Лили, отползая вглубь саркофага, будто хотела вжаться в камень.
— АААААА! — взвыл в ответ Лукас, резко отшатнувшись и проскочив сквозь какой-то кувшин, который даже не шелохнулся. Он замахал руками, лихорадочно изображая жестами «тише!», и по инерции протянул ладонь к её лицу — но та тут же рассыпалась в воздухе, как дым.
— Господи… — выдохнула Лили. — Ты меня до смерти напугал, Лукас!
— А ты меня — что, нет?! — огрызнулся он.
Он шумно выдохнул, пытаясь прийти в себя:
— У-у-у… Фух. Не демон. Просто Лили.
Задумался, хмыкнул:
— Всё, понял. Демоны — ерунда.
— А вот испуганная женщина в саркофаге — это кошмар наяву.
Она прищурилась.
Он попытался опереться на стену — и тут же едва не потерял равновесие, пройдя сквозь неё плечом. Быстро выпрямился, будто ничего не произошло, старательно сохраняя невозмутимый вид.
— Никак не привыкну, что я — пустота, — пробормотал он себе под нос и сделал вид, что просто размял плечи.
— Ты сейчас… провалился сквозь стену?
— Всё под контролем, — отрезал он с достоинством.
— Подожди... тут же свет… Совсем тусклый… О боже…
Она вгляделась — и снова отшатнулась.
— Ты же… ты же…
Лукас поднял руки примирительно.
— Тихо-тихо, да. Я призрак. Всё в порядке. Ну, относительно.
— Ты призрак?! — Лили, почти шёпотом, но резко. — ТЫ ПРИЗРАК?!
— Ну да. А как ты думала сюда попасть? Это ведь не музей.
— Ты… призрак… — повторила она, прикрывая рот ладонями. Глаза метались по сторонам — выхода не было.
— Я что, уже умерла?.. Или сплю? Или вообще... что тут происходит?!
Лукас сделал шаг ближе, заметив, как у неё начала подниматься паника.
— Это не то, что ты думаешь! Я тебе сейчас всё объясню — я не злой, не липкий, не в цепях… я даже почти не прозрачный!
Но Лили не слышала.

— Нет. Нет-нет-нет… — забормотала она всё быстрее. — Выпустите меня отсюда! Хватит мне ваших квестов! Хватит этих эмоциональных горок! Я уже на всю оставшуюся жизнь накаталась! Просто… выпустите!
Она прижалась к стенке саркофага, будто хотела снова спрятаться.
Лукас метнулся вперёд, рефлекторно протянул руку, чтобы встряхнуть её — или хотя бы дать лёгкую оплеуху но рука спокойно прошла сквозь её щёку.
Но рука спокойно прошла сквозь её щёку.
— Ну шикарно… — пробормотал он. — Даже шлёпнуть нельзя.
— С... со мной всё в порядке, — добавил он чуть громче. — Послушай меня. Моё тело — оно там. За дверью. Стоит себе. С ним всё хорошо. Я просто… ну, временно — дух. Так вышло.
Лили прищурилась, глядя на него, всё ещё не веря.
— А моё тело где? — спросила она вдруг, очень тихо.
Лукас замер.
— Что?
— Где моё тело, Лукас? Я... Я же тоже... Я тоже не осталась лежать там? Я не мертва?!
— Нет! — поспешно выдал он. — Нет-нет, всё нормально. Я уверен, ты — живее всех живых. Просто… ты сюда пришла. Как-то. По-своему. Ты не такая, как я. У тебя есть… вещественность.
— Ага, конечно, — буркнула Лили. — Пролезла через кладбищенское зеркало прямо в гроб. Вещественность такая… вполне материальная. С хрустом рёбер. Угу.
— Ты знаешь, — Лукас почесал затылок — я вообще-то ещё больше удивлён. А ты как сюда пробралась? И… почему ты… ну… нормальный человек?!
Лили выдохнула, прикрывая глаза, и буркнула, не дожидаясь объяснений:
— Ой, простите, что не дохлая.
— Ты издеваешься? — прищурился Лукас.
— Ты выглядишь… ну, совсем как…
Она махнула рукой вверх, как будто показывая направление в "тот свет".
— Ты уже — всё, тю-тю. Там?
— Нет. — спокойно ответил Лукас. — Так надо. Так получилось. Долго объяснять.
— Как призрак-бомж? — усмехнулась Лили.
— Примерно. — кивнул он. — Я призрак-новичок. Только учусь.
— Я минуту назад чуть не умерла от страха!
— Вот, отлично. Уже ближе к нам.
— К кому ещё к нам? Ты что несёшь?! Не хочу я к вам…
— Ну, вообще-то… здесь есть ещё один призрак. А ты думала, я сам всё это освоил?
Он на мгновение замолчал. Потом тихо добавил:
— Она меня… научила.
— Кто “она”? — напряглась Лили. — Стоп. Нет. Не отвечай. Не надо. У меня перегруз по эмоциям. Не показывай, не рассказывай. Всё. Хватит.
Лукас пробормотал:
— Я вообще-то пришёл тебя спасать…
— Меня?! — переспросила Лили. — Ты, призрак, пришёл меня спасать? Ну да… я же видела тебя, лежащего в этом саркофаге, с бумажкой во рту. Вот этой. — Она вытащила скомканный желтоваты обрывок и показала. — Да, очень похоже. Ну и хорошо. Спас — спасибо. Теперь, пожалуйста, выпустите меня отсюда.
Лукас фыркнул, не собираясь замолкать:
— Серьёзно? Я тут душу из себя вытянул — в прямом смысле! — а ты…
— Ой, я что, душу твою задела? — перебила Лили, прищурившись. — Если она у тебя вообще есть в призраке…
Она фыркнула, схватилась за край крышки и потянулась:
— Ладно. Я, пожалуй, вылезу. Пока ещё можно.
Закатила глаза, но голос прозвучал спокойнее:
— Дай руку. Помоги вылезти отсюда.
Лукас протянул ладонь. Лили схватилась — и рука рассыпалась в воздухе, как дым.
Она застыла.
— Ты… ты реально призрак. О боже.
— Ну, да. Прости. Забыл опять. Только привыкаю к своей… э-э… полупрозрачности.
— Супер. Просто чудесно.
— А ты вообще, чего здесь делаешь? — спросил он, будто невзначай.
— Отдыхаю. Моё любимое место. Только тапочки забыла... белые, да. — пробурчала Лили, подтягиваясь ближе к выходу.
— Ну и денёк, — буркнула Лили. — В следующий раз просто напишу завещание.
Лукас неловко поправил невидимые очки, замер, потом вдруг заговорил как школьник, пойманный на шалости:
— Слушай, Лили… Можно тебя… попросить об одном… ну… маленьком одолжении?
Она прищурилась.
— Только не говори, что хочешь, чтобы я достала что-то изнутри. Я туда больше не лезу.
— Нет-нет! — заторопился он. — Просто… тут… цветы…
Он показал на рассыпавшийся букет, будто на что-то глубоко обидное.
— Они лежат. Как попало. Беспорядок. Меня прям трясёт. А у меня… руки…
— Ну, дырявые они, понимаешь?
Лили долго смотрела на него.
— Не верится, что я это слышу, — пробормотала Лили. — Ты только что едва не свёл меня с ума, а теперь хочешь, чтобы я… собирала букет?
Она уставилась в пол. Потом — на Лукаса. Потом — на цветы.
— Господи… — выдохнула. — Это худшая квестовая линия в моей жизни.
Но всё-таки подошла. Присела на корточки. Подняла пару стеблей.
— Вот так?
— Не зли меня, Лукас.
— Молчу, молчу! Просто… спасибо.
Лили собрала цветы. Потом осмотрелась, нашла старый кувшин, прошла к углу, где под потолком блестела тонкая струйка воды, набрала.
— Всё. Готово. Ты теперь будешь спать спокойно?
— Даже… слегка умиротворённо, — сдержанно кивнул Лукас.
— Надеюсь, это не заразно, — буркнула Лили.
Лили отряхнулась и направилась к двери.
— Ну всё. Я пошла.
— Вряд ли выйдет, — хмуро бросил Лукас.
Она потянула за ручку — и тут же замерла.
— О, тысяча чертей… — пробормотала. — Я забыла. Если ты дух — выбираться можно. Если нет…
— …то остаёшься здесь, — закончил за неё Лукас.
— Не зли меня, Лукас.
— Молчу, молчу!
И в этот момент — щелчок. Глухой, будто поворот ключа. За дверью.
Следом — голоса. Приглушённые. Слов не разобрать, но кто-то приближался.
Лукас резко вскинул руку:
— Стой. Мы не можем.
— Что ещё?! — Лили прижалась к двери, не сводя с него глаз.
— Там… живые, — прошептал Лукас. — И они идут сюда.
Лили моргнула. Медленно повернулась к нему.
— Ты. Сказал. Жи-вы-е? — выдала она по слогам. — Ты это серьёзно?
Она приложила ладонь ко лбу, как будто проверяла температуру:
— Великолепно. Я застряла в склепе с призраком, который боится живых. Это уже не квест — это трагикомедия.
Лукас сделал обиженное лицо.
— Они... другие. Я это чувствую.
— Ой, не начинай!
***
Генри проваливался в тепло.
Не сразу — сперва было мягкое, тянущее ощущение, будто кто-то нёс его вниз, сквозь вату, жар и пыль. Где-то далеко — скрип, шаги, шелест травы… ветер скользил по лицу лёгкими, почти ласковыми дуновениями.
Потом пришли запахи: дым, копчёное мясо, палёные волосы. Всё перемешалось, как в дурном сне — густо, липко, с привкусом страха.
Он открыл глаза — и не увидел ничего.
Тьма. Лишь редкие белые пятна, словно снег на выключенном экране.
Он уже почти поверил, что ослеп… но понял: на глазах повязка. Грубая ткань, мокрая от пота. Пахла странно: жасмин, корица… и что-то ещё — горькое, как жжёная трава.
Но главное — не в ткани.
Слова.
Он услышал их — неясно откуда.
Будто всплывали изнутри, не голосом, а мыслью. Чужой. Но звучавшей в нём самом:
«Ну пусть буду с повязкой… хоть всю жизнь. Но её я не предам.»
Вокруг — крики. Плач. Хриплые женские голоса, срывающиеся на вой. Кто-то пел, кто-то выл. Всё сливалось в ритм, будто его дыхание тоже стало частью ритуала.
Он чувствовал жар снизу. Под кожей — пульсация, как будто сама земля дышала вместе с ним.
Он попытался пошевелиться. Сначала — рукой, потом ногой. Тело не слушалось. Попробовал дёрнуться — и понял: не может.
Попытался двинуться сильнее — но только почувствовал, как что-то грубое врезается в спину.
Дерево.
Он замер.
Это был деревянный столб — шероховатый, с занозами, впившийся в лопатки.
Он был привязан. Плотно, надёжно, так, что не чувствовал земли под ногами.
Он висел.
Как мясо, выставленное на ритуал.
И вдруг — звук. Треск. Факел.
Он не видел, но чувствовал: пламя рядом. Оно дышало ему в лицо. Обжигало — но не касалось.
И тогда — странное ощущение.
На языке — горечь. Резкая, сухая. Сначала он не понял, откуда. А потом ощутил: язык высунут.
Он улавливает пепел. Настоящий, тёплый.
Он будто ловит его… как будто хочет.
Зачем я это делаю? — мелькнуло. — В чьём теле я сейчас?
Кто-то подошёл. Женщина. От неё тянуло ароматом — пряным, горьковатым, тревожным.
— Всё могло быть иначе… — прошептала она. — Ты мог быть моим. Я бы спасла тебя.
Она поцеловала его. И горечь на языке — будто смазалась. Стала мягче. Притупилась. С её губ на его язык упал пепел — сухой, но уже не такой чужой. Как тоска по несбывшемуся.
Он вдыхал, и с каждым вдохом пепла становилось всё больше.
— Пусть твоя графиня знает… — добавила она. — Я была последней, кто коснулся твоих губ.
Шаги. Голоса. Кто-то выкрикнул:
— Он отрёкся! Он отверг обряд! Он предал титул, знак и имя!
— Ты недостоин быть в племени шаманов. Ты лишён знака Высшего круга.
— Подержите его!
Он не мог закричать. С него сдёрнули одежду. Чувствовал, как обнажился лоб. И знал — это его знак. Его гордость. Теперь — его приговор.
Металл зашипел. Кожа треснула. Боль врезалась в кости.
И тогда он услышал их.
Вокруг него, в полукруге на плато, сидели 29 шаманов. Их головы были опущены. На лицах — маски. Они не говорили. Только мерно стучали посохами по бубнам, и этот глухой, застывший ритм был страшнее крика.
И среди всего — мысли.
Не свои. Чужие.
И вдруг — всё стихло.
Треск факелов, шелест ветра, удары бубнов — всё оборвалось. Осталась только тишина.
Густая, древняя, как ночь.
И тут, откуда-то из глубины — голос.
Низкий, дрожащий, как старая древесина,
и в то же время — звучащий сквозь воздух, как гром.
На ломаном, странном языке. Но Генри понимал. Понимал не словами — смыслом.
— Вы ослушались богов.
Вы прервали круг.
Вы прикоснулись к запретному.
Имя Мерцала больше не с вами.
Вы навлекли гнев. Нарушили кровь.
И за это — потеряете всех, кто был вам дан.
Огонь не примет ваших тел.
Прах не примет ваши кости.
Вода не заговорит с вами.
Останется только ветер — и даже он отвернётся.
Вам дано слово. Для последнего прощания.
Кто желает говорить?
Тишина.
Огонь потрескивал. Ветер шептал.
И вдруг — голос. Резкий, молодой, как выстрел.
— Вот она… Плато мучеников.
Отсюда немногие уносят себя живыми. Или уносят вообще.
Если это мои последние минуты — пусть будут не зря.
Отец говорил: «Нет выхода — выйди красиво».
Я… вот так и сделаю.
— Я! Я хочу сказать!
Генри вздрогнул. Это был не его голос.
И в то же время — он звучал из его горла.
Кто-то внутри, тот, чьим телом он был сейчас, прорвался наружу.
Голос заговорил:
— Братья… Послушайте.
Неважно, где вы сейчас. Неважно, что будет потом.
Важно лишь одно…
Я не помню, как мы выбрались.
В какой-то момент всё вокруг вспыхнуло огнём, а затем превратилось в гудящий белый свет — как будто ты оказался внутри огромного барабана, в который кто-то снаружи изо всех сил колотит. Потом всё стихло. Не сразу — сначала был оглушающий звон в ушах, тошнота, ощущение полной дезориентации.
Но в конце концов наступила тишина.
Я стоял на холме. Или на чём-то похожем.
Под ногами — чёрные, раскалённые камни.
Ветер поднимался снизу — тёплый, горький, пропитанный запахом копчёного мяса, смолы и чего-то такого, чему не хотелось бы давать имя.
Внизу тянулся лес.
Вернее, то, что от него осталось.
Огонь медленно ползал по земле, как хищник — сытый, но не ушедший.
Ветки потрескивали, шипели, сыпались углями.
Сквозь дым проглядывали тела. Много тел.
Некоторые лежали спокойно, словно просто уснули.
На других застыла искажённая гримаса ужаса — как у тех, кто так и не понял, что произошло.
Я помню одно: я поднял меч, разрезая дым, и вдруг откуда-то, будто из самой земли, донёсся глухой стук.
Бубны. Или барабаны.
Сначала — еле уловимый, как вибрация в костях.
Потом — всё настойчивее.
Как зов.
То ли где-то совсем рядом кто-то действительно бил в барабаны — хотя я никого не видел.
То ли звук шёл изнутри меня.
И я начал видеть их.
Сначала — один. Он поднялся, шатаясь, весь в крови.
Опёрся на меч, воткнутый в землю, как на трость.
Потом — другой. Он нёс кого-то без сознания на плечах, но просто стоял. Не падал.
Затем ещё один. Его держали под руки, он казался обмякшим, как тряпичная кукла… но его ноги всё равно стояли.
И — женщина. Вся в саже, с перевязанным глазом, растрёпанная.
Она поднялась. И выпрямилась. Твёрдо. До конца.
Я не сразу понял, что они делают.
Они просто стояли — молча, поодаль друг от друга, каждый в своей точке, но всё равно… как будто вместе.
Первый поднял голову. Медленно, с усилием, словно ему этого совсем не хотелось, но было необходимо.
Он высунул язык. Сначала это показалось странным, даже пугающим.
Он мотал головой, будто пытался поймать что-то ртом — возможно, воздух, возможно, вкус. Может, просто жаждал глотка воды.
Мне показалось, он потерял ориентацию. Не осознаёт, где находится. Или что с ним что-то не так — физически, психически.
Но вскоре я понял: он ловит пепел.
Следом за ним это сделал тот, кто стоял рядом. Потом ещё один. И ещё. Один за другим — они поднимали головы и высовывали языки навстречу ветру.
И вдруг это перестало выглядеть безумно.
В этом был смысл.
В этом была сила.
Это выглядело как ритуал. Как молчаливый манифест.
Мы выжили.
Мы стоим.
Мы не сломлены.
Мы всё ещё чувствуем.
Я продолжал смотреть. До конца не понимая, зачем. Пока сам не ощутил.
Порыв ветра, тёплый, сухой, донёс до моего лица пепел. Он лёг на кожу, на губы, на язык — едва заметный, лёгкий, как пыль.
И тогда я понял.
Он хотел почувствовать его вкус.
Запомнить.
Как последнее, что осталось от битвы.
Пепел был горьким. Сухим.
Напоминал пыль от сгоревшего письма. Тонкую, крошечную, но с послевкусием чего-то важного.
Я почувствовал, как поверхность языка стала шероховатой.
И в этот момент до меня дошло:
Я жив.
Я здесь.
Я вышел.
Не все… но я.
И, возможно, этого достаточно.
Я не знал, что делать. Просто… высунул язык. И стоял.
С закрытыми глазами.
Пока пепел медленно падал на губы, в рот, внутрь.
И это казалось правильным.
Позади кто-то спросил:
— Что ты творишь?..
Я не обернулся.
Сказал:
— Это… знак.
— Знак чего?
— Что мы прошли. Что всё закончилось. Что мы остались.
— И?..
— И мы теперь другие.
Пепел — это то, что осталось от огня.
Если ты его чувствуешь — значит, сам не сгорел.
Они молчали. Потом я услышал, как кто-то подошёл ближе.
И мы просто стояли.
Языки наружу. Глупые. Грязные. Живые.
Пока над нами медленно падал вкус жизни.
Горький.
Пустой.
И абсолютно настоящий.
Тишина опустилась вновь — вязкая, глухая, как дно старого колодца.
Пепел всё ещё падал, оседая тонкой вуалью, и каждый вдох был пропитан горечью. Горечью обещания. Или прощания.
И тогда, будто из самого неба, вновь раздался тот голос — древний, медленный, как трещина в скале, высекающая истину:
— Кто ещё желает говорить?
Молчание. Никто не ответил.
Снова — тот же голос, чуть тише, будто окончательно завершая обряд:
— Слово — принято.
Огонь — услышал.
Прах — сохранит.
Ветер — унесёт.
Вы — свободны.
И в этот миг Генри почувствовал: что-то внутри него рвётся наружу. Живое. Чужое. То, что говорило вместо него — теперь не хотело уходить.
Где-то позади — стук. Медленный, тяжёлый.
Посох о землю. Посох о землю.
Как будто кто-то отбивал приговор. Не времени — судеб.
И тогда он понял. Это не просто ритуал. Это — казнь.
И он — в ней.
Не зритель. Участник. Возможно, жертва.
Генри захотел вырваться. Закричать. Вернуться.
И закричал — не сдерживая себя:
— Верни меня обратно! Я уже верю! Слышишь?! Верю во всё, что ты скажешь! Верни меня!
И тут — вспышка.
Не света. Не огня.
Вспышка ощущения.
Будто его резко рвануло назад, как если бы сон, устав быть сном, сам выплюнул его в реальность.
Повязка всё ещё была на глазах.
Но под ней уже было что-то другое.
Он очнулся резко.
Комната. Кресло. Тьма.
Воздух — сухой, пряный, будто им давно никто не дышал.
Во рту — пепел. Губы потрескались. Во лбу — глухая, гудящая боль, словно след от чего-то, что проникло глубже мысли.
— Выпей чаю, — спокойно произнёс Хозяин. — Успокой духов.
Генри, не раздумывая, схватил чашку. Жадно пил, захлёбываясь, будто сам себя возвращал — глоток за глотком — в этот мир.
Глаза были распахнуты, зрачки расширены, дыхание сбивчивое.
— Что это было… — выдохнул он. — Где я… кто они?.. Эти шаманы… и… она?..
Хозяин посмотрел на него пристально, чуть склонив голову. Внутри каждого страха есть тот, кем ты был до него. 
— Хочешь знать, кто такая графиня? — сказал он. — И зачем двадцать девять шаманов сидели в молчании?
Он не стал ждать ответа.
— Ну?
Генри замялся.
— Да… нет… Я не знаю…
Хозяин кивнул, медленно, как будто уже всё понял.
— Тогда пусть решают духи, — произнёс он, строже, почти ритуально. — Выпей ещё. И будь готов.
Он протянул вторую чашку.
Генри взял её обеими руками. И выпил. Не отводя взгляда.
Хозяин поднял руки, чтобы хлопнуть… один раз… второй…
У Генри чуть сердце не остановилось. Он резко зажмурил глаза.
Когда он очнулся, он шёл. Сам. По странным тёмным коридорам. Полы — земляные. Стены — гладкие, будто глиняные. Впереди — мерцание.
— Это не сон, — говорил где-то рядом голос Хозяина. — Нет. Это Переход.
Генри трогал себя, как безумец: руки, грудь, живот. Всё на месте. Живой. Он вздохнул с облегчением.
— Я живой…
Хозяин шёл рядом. Шаги его были бесшумны. А чайник на груди тихо позвякивал, как будто подтверждал каждое слово.
— Тогда слушай…
И он начал рассказывать. Бред? Сказку? Историю?
А Генри шёл. Всё глубже в коридоры. Всё глубже — в правду.
Они резко остановились у какой-то массивной двери, обвитой цепями, покрытой ржавыми замками. Хозяин сел перед ней в позу лотоса и жестом велел Генри сделать то же.
В темноте, чуть поодаль от двери, он вдруг заметил безмолвную фигуру. Она стояла неподвижно, укрытая пледом — будто статуя в заброшенном музее.
— Профессор?! — Генри вздрогнул. — Вы что… вы что тут делаете?
Хозяин повернул голову, помолчал… а потом — нарушая весь свой мифический образ слепца — медленно поднял руку и приподнял повязку на одном глазу.
— Ет чтобы у меня зелье скисло… — пробормотал он, — я думал, мне померещилось. А нет. Этот «Хвост Мудрости в очках»… он не здесь.
— Как это не здесь?! — Генри нахмурился, подошёл и положил руку на плечо Лукаса.
Кожа под пальцами была холодной. Неживой. Каменной. Как у восковой фигуры.
Генри резко отдёрнул руку.
— Он... он мёртвый? — прошептал он, вглядываясь в пустой, не мигающий взгляд профессора.
— Нет, — ответил Хозяин. — Он между мирами. Застрял.
— Господи… — прошептал Генри. — Что за чертовщина творится в этом месте?..
Он сделал шаг назад, тяжело дыша. — А как его вернуть? Что мы можем сделать?!
Хозяин посмотрел на него почти ласково. Потом вздохнул и добавил: — Поверь, он сейчас не меньше твоего в ужасе. Просто выражает это молча.
Он махнул рукой в сторону двери: — А у нас с тобой — другая миссия. Не переживай. Он ещё вернётся. Сам. В нужный момент.
Так что не отвлекайся — слушай меня.
Он вздохнул и повторил:
— Эта комната — священна. Никто, кроме меня, не входил в неё годами.
Затем достал связку ключей, каждый — с ладонь длиной, ржавый и кривой. Он плюнул на первый, вставил — замок щёлкнул. Второй — плевок, щелчок. Генри наблюдал, как один за другим замки сдавались, а цепи дрожали, будто боялись.
— Слюна — знак жизни. Без неё сюда мёртвым нельзя, — бросил Хозяин, продолжая ритуал.
На последнем ключе он задержался. Плюнул с нажимом, как будто скреплял клятву.
— Этот откроет не только дверь… но и то, что ты потом будешь просить забыть.
Он повернул ключ. Цепи с глухим звоном упали, дверь заскрипела, распахиваясь медленно, будто нехотя.
— Готовься, — сказал Хозяин. — Дальше только интереснее.
— А может, не надо?.. — выдохнул Генри. — Я и так сегодня чуть от страха не умер. Мне уже хватило — с головой.
Хозяин не обернулся. Только негромко, почти нараспев, произнёс, как заклинание:
— Кто слишком боится обжечься — так и остаётся сырым.

***

Сначала — глухие голоса за дверью. Словно кто-то спорил. Или отдавал приказы.
Потом — звон. Металлический. Связка ключей.
Лукас резко поднял голову.
Огляделся. Паника. Прятаться было некуда. Ни за чем. Ни под чем.
Остался только саркофаг.
— Ну конечно, — прошептал он. — Конечно. Всё как по нотам. Почему бы и не закончить день в гробу?
Он повернулся к Лили:
— Нам нужно… лечь. Вдвоём. Прямо сейчас.
— Ты с ума сошёл?! — Лили отшатнулась. — Я туда больше не полезу, хоть убей!
— У нас нет выбора…
— У меня вообще-то муж! — прошипела она. — И я ни с кем — подчёркиваю, ни с кем — ложиться не собираюсь!
Она ткнула пальцем в его грудь «сквозь него».
— Особенно! В гробу! С полупрозрачным! Престарелым! Ботаником!
Лили прищурилась:
— Ты предлагаешь мне лечь с тобой, чтобы притвориться трупом?
— Да. Именно. И только притвориться, ни чего большего… Честное полупрозрачное.
В этот момент снаружи послышался щелчок замка и шаги.
Лукас замер, прислушался.
— Слышишь?.. Кто-то открывает дверь.
— И что?!
— Ну… если нас найдут, то прибьют…
— Тебе-то точно нечего бояться, — фыркнула Лили.
— Ага, а вот моё тело, между прочим, всё ещё стоит за дверью. Без меня. — спокойно сказал Лукас.
Я не знаю, что они с ним сделают, если поймут, что оно… ну, пустое.
Лили замолчала. Несколько секунд уставилась на него, как на философскую проблему.
Лукас, не дожидаясь ответа, с деланным изяществом взмахнул рукой в сторону саркофага:
— Ну… дамы вперёд.
— Какая галантность, — фыркнула Лили. — Вот так всегда. В гроб — пожалуйста, проходите, мадам. А в автобусе — сразу морда кирпичом и взгляд в окно.
Она выдохнула.
— Ты — самый невнятный и вежливый призрак-джентльмен в моей жизни, с которым я вот так спокойно согласилась лечь рядом.
Она прикрыла глаза, потом добавила:
— И ты, я так понимаю… ещё и сверху будешь?
Лукас опешил:
— Что?.. Нет!..
— Нет, всё, не продолжай! — вскинулась Лили. — Не хочу даже фантазировать. Ложись, молчи… и пусть это будет просто кошмар.
Пауза. Потом Лили с горечью:
— Хотя если это сон — он уже слишком логично построен для сна.
— Я могу шевелиться очень тихо, если надо… — пробормотал Лукас.
— Не надо! — прошипела Лили. — Просто... не вибрируй, ладно?
— Понял. Принял. Без вибраций.
— Благодарю. Теперь ложимся.
Они улеглись. Тихо. Почти смиренно.
— Боже-боже-боже... — пробормотала Лили, укладываясь на бок. — Я ни разу в жизни не пряталась в гробу. Тем более — с призраком. Тем более — на чьих-то костях. Это вообще... нормально?..
— Можно просто назвать это археологической реконструкцией. Полевой. — отозвался Лукас.
Пауза. Тишина. Каменное ложе.
Он чуть повернулся к ней, шепча почти с улыбкой:
— Ну что, ляжем поудобнее? Или ты пока не готова к серьёзным отношениям?..
Лили закрыла глаза.
— Если ты сейчас пошутишь про “семейный склеп” — я укушу.
Тишина.
— Лукас?.. Вы где?.. Вы куда-то исчезли… — прошептала Лили в темноту.
— Где-где… здесь. Я же всё-таки призрак — могу проходить сквозь материал. В вас, если точнее. Простите, места тут немного.
Лили захлебнулась воздухом:
— О боже… Я чуть не спросила: ты что, вошёл в меня?..
— Технически — так и есть. Мы просто делим объём. Компактно, но искренне.
— Ты вообще слышишь, как это звучит?!
— Я старался без двусмысленностей… Но, да. Вышло объёмно.
— Вылезай. Немедленно.
— Не могу. Если вылезу — нас заметят. Конспирация накроется.
— Ты же мог пройти через стену?!
— А, точно… Простите. Забыл, что я призрак. Мне всего двадцать минут как... ещё не привык. Мой косяк.
— Я тебя сейчас придушу!
— Поздно. Мне это уже не грозит.
— Или, если точнее: «не ощущается».
Лили срывается на шёпот-крик:
— Ты чего вообще творишь?! Ты же... ты же во мне!
— Ну не специально же! У гроба, между прочим, скромная квадратура.
— Ты слышишь, как это звучит?!
— Я стараюсь… Я правда стараюсь выбирать формулировки без двойного смысла. Но, увы… снова объёмно.
Он замолкает на секунду, потом с конфиденциальным видом добавляет:
— Ну и… между нами, призраками — ну, почти призраками — я не люблю ходить сквозь стены. Там… щекотно.
— Щекотно?! — Лили вжимается в стенку. — Ты серьёзно сейчас?!
— Да. Будто кто-то шепчет тебе прямо в кости. Брр. Очень специфично.
— ААА! — Лили резко подаётся вперёд. — А ну выходи из меня!
— Не могу, — хихикает Лукас. — Если вылезу — нас тут же заметят. Мы же… инкогнито. Гробовая маскировка.
— Да. Будто кто-то щекочет под мышками. Очень неприятно.
— Мне сейчас призрак-ботаник читает лекции. Что там и как…в загробном мире…
— Просто делюсь опытом. Вдруг пригодится. Мы ведь теперь… своего рода коллеги по мраку.
— Спасибо, конечно, но я экскурсию в загробное — пока — не заказывала.
— Хорошо-хорошо. Всё. Тишина.
— Просто потерпите меня чуть-чуть. Обещаю: ёрзать сильно не буду. Только слегка. Туда-сюда.
Хи-хи…
— ЧТО?!
— Ну… я ж теперь часть вашей ауры.
— Я тебя в ауре закопаю.
— Мы уже закопаны. Так что — ты не вовремя.
Лили закрыла глаза и тяжело выдохнула:
— Если я выберусь отсюда — я никому об этом не расскажу. Потому что мне самой никто не поверит. Даже я себе.
— А я поверю, — спокойно ответил Лукас. — Мы теперь, как-никак… одногробники.

Отель 29,5 Шаманов...
https://author.today/reader/346499