ЛЮСЯ

   В нашем дворе жила девочка Люся. А наш двор чем был знаменит?
   Да тем, что в основном это были коммунальные квартиры, и почти в каждой жило по три семьи.   Поэтому все жильцы этого дома номер шестнадцать, наверное, и получились такие общительные, разносторонние, веселые и отзывчивые.
   Мне тогда так казалось. Но если у кого-то что-то плохо, то знают тоже сразу все.
 Или почти все.
    Почему я пишу о Люсе?  Из-за нее мне первый раз, как говорится, «дали по морде». Вернее даже не из-за нее, а за нее.
   Люся жила в крайнем двенадцатом подъезде, и почти ничем не отличалась от других девчонок – просто она была светлая и ужасно похожа на молодую Галину Польских.
 Косички, озорной взгляд, не худая и не полная, загорелая веселая девчонка.
Но всегда приходит время, когда мальчишки и девчонки глядят друг на друга иначе, не как на соперников и непримиримых врагов из другого лагеря, а уже заинтересованно,
хоть пока ещё и неосознанно. Смею думать, что все же мы втайне симпатизировали друг другу. И уже начинали мы бросать друг на друга те скромно-нескромные взгляды.
   В школе мы учились в разных классах. Она иногда смотрела из окна, выходящего во двор, то ли, между прочим, наблюдая за играющими в ножички ребятами, то ли просто так.         
    И вот однажды в разговоре между ребятами я слышу слово. Матерное слово. И говорят его по отношению к Люсе. Я никогда не отличался драчливостью, отчасти потому что был  худым шкетом, да и мама не одобряла. Но здесь я подошел к Толику, который сказал это слово, и потребовал объяснений.  Толик, который был ещё ниже меня ростом, осклабился и сказал:
 - Да что ты ее защищаешь, б… она и есть б…                - А ты что так говоришь, знаешь что-то?               
  -Да мне Сашка Иванов говорил…               
   Саня Иванов считался во дворе авторитетом, его негласное слово и мнение многого стоило. С нами он почти не общался, мы видели его издали, когда он проходил в свой подъезд, изредка разговаривая о чем-то с некоторыми избранными мальчиками. Про него говорили, что он и бандит, и связан с блатными, и уже принимал участие во взрослых драках.                Тем не менее, мне это не понравилось. - Ну и что? Он что, сам с ней…ну… был…?         Но Толик заладил: Сказали тебе – б… значит …и все!                Я не выдержал и сильно пихнул Толика в грудь, Толик упал, ударившись о песочницу, встал, заныл, заплакал и отошел, шепча себе под нос какие-то угрозы.               
   Через пару дней он улыбаясь, по – заговорщицки, подошел ко мне во дворе и сказал весело: - Пойдем за дом, что покажу…
    Мне стало интересно и он привел меня за дом, где за посадкой шумела Ленинградка,  тут стояло несколько лавочек. На одной сидел Саня Иванов:
  -  Ты что Толика обижаешь?  Нехорошо…- и он без предупреждения сунул мне кулаком в лицо. То ли удар получился несильным, то ли я не ожидал его так скоро, но мне было совсем не больно.
 - Ну вот, ты теперь знаешь – наставительно продолжал Саня, что Толика нужно уважать и думать, что говоришь.
    Не понимая, видимо, почему я не плачу и прошу пощады, он пожал плечами и отошёл  от нас. Но вот тут у меня накатили слезы. Не от боли, а от обиды и бессилия. Вокруг виновато суетился Толик, который думал, что мне слишком сильно досталось, но я не видел: ни его, не слышал ни шума трассы, а потом вообще, казалось, не ощущал ничего. Меня прорвало.  Нарыдавшись вволю, я посидел в одиночестве на той же лавочке, сделал выводы и пристал к Петровичу, чтобы он отвел меня в секцию бокса. А с Толиком  мы и до этого не дружили.
Потом, повзрослев, я прочитал у Визбора… «что честь должна быть спасена мгновенно»…
   Я не знаю, что стало с Люсей, но я ей благодарен…

(из книги " Недетские рассказы")