Записка 37. Сеня

Записка №37. Сеня

«И даже тот, кто шёл по лезвию, может дойти до Торы»
(из устной традиции)

Вообще говоря, личности моего отца всегда был присущ особый магнетизм. Люди к нему тянулись, даже самые неожиданные. Бывало, идём по Молдаванке — и вдруг какой-то люмпен в поношенном пальто обращается: «Браток, загубил я жизнь… а зачем, почему — кто ж его знает…» Отец выслушивал. Он не осуждал. В нём была такая внутренняя сила, что рядом с ним хотелось раскрыться и выговориться — как на исповеди.

В те времена, о которых идёт речь, меня ещё не было в проекте. А был Вова — двоюродный брат отца по маминой линии, сын Лизы, любимой тёти. Вова был наполовину осетин, но воспитан еврейской женщиной и впитал в себя одесское благородство. С ним отец дружил крепко. А третий в их компании — Сеня, широко известный на Молдаванке под кличкой Сеня-Псих. В молодости они были неразлучны.

Отправились как-то втроём в Батуми, к дальнему родичу — отцу Вовы. Отплыли на пароходе, по Крымско-Кавказскому маршруту: Одесса — Евпатория — Ялта — Сухуми — Батуми. Это было почти как алия, только не в Эрец Исраэль, а на юг.

Всё шло гладко, пока на пляже в Батуми группу молодых не насторожил южный темперамент Вовы. Под каким-то нейтральным предлогом его отвели в сторону.
— Что-то Вовы долго нет, — глянул на часы Сеня.
— Пойдём, — коротко кивнул отец.

Вова стоял в окружении нахохленных грузинских парней.
— Здорово, братва, — негромко проговорил Сеня. — У нас тут по любви всё, без обид. Мы — гости.
— А ты кто такой?
— Я Сеня. Одессит.
— А этот что, осетин?
— Он еврей. Мама у него — Лиза. Великая женщина. Ты у евреев спроси, она одна из самых уважаемых.
— А ты сам кто по крови?
— Я? Такой же. Молдаванка, еврейский двор. А на теле, вот, татуировки. Не от понтов, а от жизни.

Грузины всмотрелись. Наколки говорили за Сеню: «Не забуду мать родную», «Верность — не слабость», «Честь — в поступках».
— Значит, евреи вы? Ну, это другое дело! — произнёс старший в группе.
С евреями у них не было счётов. Евреи никогда не претендовали на грузинскую землю — и, значит, не было и повода к вражде.

Через десять минут на песке стоял ящик пива. Грузины достали шашлык, армянский лаваш. Кто-то даже затянул что-то про Тбилиси и золотые кольца.

Спустя годы я встречу Сеню в Америке. Не просто встречу — буду с ним общаться, дружить, записывать истории. Мы даже напишем совместно с Виктором Зонисом роман «Псих» — про Сеню. В Америке о нём писали в книге «Red Mafia», ведь он был фигурой серьёзной. Легендарной. Он был евреем не только по крови, но и по характеру: если уж делать, то на высшем уровне. Даже в теневой жизни он держал планку — знал меру, имел свою мораль. Он не был подонком. Он был человеком из школы, где даже шрамы — с философией.

Сеня сделал Тшуву. Вернулся. Начал соблюдать праздники, приходить в синагогу. Помнить, кто он.

Еврей, даже пройдя тьму, может выйти к свету.
И тогда его шрамы и наколки — не позор, а главы живого мидраша о возвращении.