Тамплиер. Глава Пятая. Часть Первая

  ГЛАВА ПЯТАЯ

  Армия неприятеля подошла к стенам Газы. Ни одна из уловок защитников не сработала— Саладин  слишком долго был воином, осадил немало городов, не раз  был осажден сам.  Город Газа лишь казался легкой добычей — они могли просто въехать в него, словно город сдавался добровольно. Однако с башни над широко распахнутыми городскими воротами и опущенным через ров подъемным мостом развевались черно-белое знамя рыцарей-тамплиеров и их штандарт с изображением матери Иисуса, коему они поклонялись как богу. Именно эти знамена следовало принимать во внимание прежде всего. Мысль о том, что тамплиер сдастся без боя, была до нелепости наивна; особым же для себя оскорблением Саладин посчитал то, что их командир решил, будто они смогут добиться успеха с помощью такого нехитрого трюка.
 Саладин раздраженно отмахнулся от подъехавших к нему эмиров с идиотскими предложениями о ряде молниеносных атак. Он решил придерживаться первоначального замысла. Они поступят так, как он запланировал изначально и не станут менять тактики из-за призывно открытых ворот.
  Арн  в сопровождении мастера над оружием Гвидо де Фарамондом и знаменосцем Армандом поднялся на крепостной вал, напряженно вглядываясь в ряды приближающейся армией неприятеля. Город был готов к бою – улицы расчищены от мусора и всевозможных жаровоспламеняющихся предметов, окна забиты деревянными ставнями или затянуты вымоченными в уксусе шкурами,. Беженцы укрылись в каменных зернохранилищах, которые специально освободили для этого, заполнив пустующие склады внутри крепости; жители затаились по домам, или сплачивались в группы ополченцев, взяв на себя ответственность за тушение пожаров.
   Город Газа был выстроен на холме, полого спускавшимся к морю в направлении крепости и гавани. На вершине холма высились городские ворота, так что любому неприятелю пришлось бы атаковать гору. Меж городскими воротами и воротами крепости на берегу путь был свободен и широк, как тренировочное поле для конных игр. На стенах на значительном расстоянии друг от друга стояли турецкие лучники, разбавленные редкими фигурами сержантов в черном, давая понять, что защита на удивление скудна. Между тем, две сотни сержантов,  вооруженных арбалетами, сидели, прислонясь спинами к стенам под бруствером, так что снаружи их не было видно. СтоилоАрну отдать приказ, в мгновение ока силы обороны Газы увеличивались вдвое.
  За закрытыми, но не запертыми на засов воротами крепости ожидали в седлах восемьдесят рыцарей-тамплиеров, готовых ринуться в атаку.
   Арн надеялся, что армия неприятеля предпочтет наступление не единым фронтом, а контратаками небольших отрядов. Возможно, какой-то эмир в жажде славы не сможет удержаться и выкажет храбрость, чтобы получить щедрую похвалу самого Саладина. Возбуждение и страх  чаще других чувств обострялись перед атакой.
   Если мамелюки ринутся в открытые ворота, им дадут возможность войти в город, пропустив примерно четыреста всадников, и воспользовавшись толчеей и давкой, захлопнут ворота. Оказавшись в тесноте, сарацины не смогут использовать скорость, как преимущество, и тогда рыцари, ожидающие в крепости, атакуют неверных, изрубив их в фарш, а сержанты с городских стен направят свои арбалеты вниз, расстреливая неприятеля. Враг лишится десятой части своей силы уже в первый час. И тогда любой, кто начал осаду, получит впоследствии серьезные неприятности. На самом деле, это был не хитроумный план, а скорее благочестивая надежда. Каждый понимал, что одурачить Саладина почти немыслимо.
 — Быть может нашим  рыцарям стоит на время рассредоточиться? – предложил мастер над оружием.
 — Да, но они должны оставаться в состоянии повышенной готовности, может представиться иная возможность. – ответил Арн, не выказывая голосом ни надежды, ни разочарования.
Гвидо де Фарамонд кивнул и поспешил прочь.
— Пойдем! — Арн обратился к Арманду, выводя его на бруствер рядом с башней у городских ворот, и они мгновенно оказались в виду неприятеля, встав под черно-белым стягом. Возвышаясь над равниной, Арн был единственным  рыцарем  в белом среди всех защитников Газы, кого могли увидеть мамелюки.
 — Они не попали в нашу ловушку.  Что будет дальше? – спросил Арманд.
 — Для начала Саладин продемонстрирует нам всю свою мощь,  потом произойдет небольшая рубка, которую не стоит воспринимать всерьез, — сказал  Арн. — У  нас будет спокойный первый день и погибнет только один человек.
 — Кто-то погибнет? – озадачено нахмурился Арманд.
 — Молодой человек вроде тебя, — с грустью отвечал Арн. — Смелый юноша, поверивший, что у него появился шанс завоевать великую славу и впервые принять участие в великой битве. Храбрец, который верит, что с ним Бог, хотя Бог уже отметил его, как человека, который сегодня погибнет.
  Арманд не отважился переспрашивать. Его командир Арн произнес это так, словно мыслями находясь за много миль отсюда, и его слова означали порой совсем не то, что кажется на первый взгляд. Именно в такой говорили возвышенные рыцари-братья.
   Вскоре внимание Арманда захватила драма под стенами города, где Саладин, как точно предрек его господин, демонстрировал мощь своей армии. Впереди шеренгами по пять на пять на резвых скакунах промаршировала мамелюкская кавалерия, их форма золотом отливала на солнце. Проезжая мимо возвышенности, где стояли тамплиер и его сержант, они потрясали копьями и поднятыми луками. Их парад длился около часа, и хотя ближе к концу Арн сбился со счета, он был уверен, что вражеская кавалерия насчитывает более шести тысяч бойцов. Это была самая многочисленная конная армия, которую когда-либо приходилось видеть Арманду — она казалась непобедимой, особенно с тех пор, как он узнал, что эти сверкающие золотом всадники лучшие солдаты  Саладина. Вместе с тем Арманд заметил, что это демарш не обеспокоил его господина. А когда парад, в конце концов, завершился, Арн улыбнулся сержанту, удовлетворенно потирая руки. Он начал разминать пальцы, как всегда делал перед тренировкой с длинным луком, стоящим у ворот, рядом с пивной бочкой, наполненной более чем сотней стрел.
 — Они выглядят неплохо, Арманд, как, по-твоему? – возбужденно спросил Арн.
  — Такой огромной армии я не видывал никогда в жизни, — осторожно  ответил Арманд; он не хотел соглашаться, что они выглядят неплохо.
 — Да, ты прав, — согласился   Арн. – Но мы не собираемся гоняться с ними по равнине, а они, похоже, думают, что мы так и поступим. Мы останемся здесь, и им с их лошадьми сюда не добраться. Этот демарш должен в основном поддержать моральный дух воинов Саладина; но пока он не спешит показать нам свою истинную силу. Думаю, покажет, и очень скоро.
   Арн выглянул из-за бруствера, пытаясь оценить обстановку. Арманд потянулся за  командиром и тоже посмотрел вниз. Он не смел признаться, что ему трудно представить, как воинство Саладина будет выглядеть в своей истинной силе.
  Все же их ожидало некое подобие атаки. Мамелюки ускакали, и теперь занялись расседлыванием лошадей и обустройством лагеря. Под стенами Газы остался отряд примерно в пятьдесят всадников, и намерения их были очевидны. Потрясая оружием, выкрикивая свои гортанные боевые крики, они помчались во весь опор к открытым воротам, натягивая луки.
  Газу окружал достаточно глубокий ров, преодолеть который можно было лишь по подъемному мосту у ворот города. Ров на восточной стороне был утыкан заостренными кольями, и любой, рискнувший  въехавший в него на полной скорости, был бы пронзен насквозь вместе со своей лошадью.
  Не доезжая моста, всадники остановились и затеяли шумный спор. Внезапно один из наездников дал шпоры коню и помчался во весь опор, отпустив поводья, подняв лук и натягивая на скаку тетиву, как умеют делать лишь сарацины.  Арманд посмотрел на командира - тот стоял неподвижно, лишь невесело усмехнулся, вздохнул и покачал головой.
  Целью всадника был, несомненно, он, человек в белом плаще, единственный в зоне его видимости, и он пустил стрелу. Она просвистела рядом с головой Арна, но он и бровью не повел.
   Всадник развернулся и на бешеной скорости припустил назад, подъехав к своим, где его встретили громкими криками и легкими похлопываниями копьями по спине. Новый наездник был уже наготове, он галопом проскакал тем же путем, но промахнулся гораздо сильнее, чем первый лучник, хотя оказался смелее, подъехав ближе.
   Спасая жизнь, сарацин понесся назад, и пока готовился третий всадник, Арн приказал сержанту принести его лук и несколько стрел, Арманд повиновался и тут же запыхавшись, прибежал обратно, держа в руках лук.
 — Прикрой меня щитом слева, — приказал  Арн, поднял лук и наложил стрелу на тетиву. Арманд выжидал, пока всадник снизу приблизится и приготовится стрелять.
  Молодой эмир прогрохотал по доскам настила моста, бросил поводья, приготовил лук к стрельбе, и Арманд с готовностью прикрыл командира щитом, в то время как сам Арн прицелился и выпустил стрелу.
 Она пронзила основание горла врага, отбросив его назад. Молодой сарацин упал, поливая землю кровью, фонтаном хлынувшую изо рта. По тому, как дергалось в пыли его тело, было понятно, что он умер до того, как успел рухнуть на землю. Его конь, оставшись без седока порскнул в открытые ворота, и продолжая свой бег по главной улице, скрылся из виду.
-Это был он, тот, о ком я говорил — в голосе Арна сквозило сожаление. — Так  предначертано, что только ему одному суждено погибнуть сегодня.
— Я не понимаю, господин, — оборонил Арманд. — Ты   сам говорил мне, что я всегда должен спрашивать, если что-то не пойму.
 — Ты правильно сделал, что спросил, — ответил  Арн прислонил лук к каменной стене. - Спрашивай обо всем, и тогда ты сможешь научиться чему-то новому. Это лучше, чем претворяться, будто знаешь больше, чем есть на самом деле, только потому, что твоя гордость запрещает тебе показать свое невежество. Скоро ты станешь одним из нас, а брат никогда и ничего не скрывает от брата, никогда и ничего. Значит, вот как это бывает. Те молодые эмиры отлично знают, кто я, и что я неплохо стреляю из лука. Поэтому тот, кто выезжает против Аль Гути, храбр, а тот, кто еще и выживет при этом, благословен Богом за храбрость. Да, так они считают. А наивысшая доблесть — выехать  против Аль Гути третьим; именно тогда все будет решено, согласно их вере. Видишь, четвертого желающего не нашлось, просто невозможно подъехать ближе, чем первые три. Любой, кто сделает это, погибнет просто забавы ради. Отвага, и все что воображают об отваге неверные и христиане, все -таки менее важно, чем честь. Многие считают, что нерешительность то же самое, что трусость. Но посмотри, как нерешительны они сейчас. Они хотели поиздеваться над нами, однако сами оказались в незавидном положении.
 — Возможно теперь, когда их товарищ мертв, они захотят отомстить за него? – спросил Арманд.
 — Если они не глупцы, то не станут делать ничего. Если они трусливо попытаются атаковать все разом, чтобы вернуть его тело для надлежащего погребения, тогда поднимутся наши арбалетчики, и мы разом перебьем их всех. Передай лучникам приказ быть наготове!
   Арманд тут же повиновался, и сержанты с арбалетами возвели курки и приготовились по команде выскочить из-за брустверов, обрушив смертоносный дождь болтов на группу всадников, если те осмелятся атаковать.
 Но молодые эмиры казались нерешительными и не спешили атаковать, возможно,  догадываясь о западне. Стены Газы, защищаемые немногочисленными турецкими лучниками, казались подозрительно безобидными, напоминая собой ловушку.
  Приказав привести пойманного мамелюкского скакуна, Арн спустился по каменным ступеням, взял коня под уздцы и провел через городские ворота, остановившись у тела убитого им юноши. Мамелюки, напряженные до предела и готовые к атаке, молча наблюдали за ним, в то время, как Арманд, стоя на городской стене, приготовился отдать приказ направить арбалеты на всадников, если те решатся напасть.
  Арн перекинул тело погибшего через седло и, осторожно привязал его, чтобы оно не соскользнуло, обмотав стремена вокруг одной руки и одной ноги. Развернув коня в направлении безмолвной наблюдающей группы сарацин, он легонько хлопнул его по крупу и пусти рысью. Развернувшись на пятках и не оглядываясь, Арн медленно возвращался к воротам.
   Ни один сарацин не пытался выстрелить ему в спину.
 Вернувшись к сержанту в превосходном расположении духа, он был встречен Гвидо де Фарамондом, его мастером над оружием, который, возвратившись из крепости, сердечно пожал руку Арну и обнял его.
  Мамелюки забрали останки погибшего товарища и теперь неспешно ехали прочь, чтобы похоронить его в соответствии с их обрядами. Арн и мастер над оружием наблюдали с беззаботными лицами за удаляющейся мрачной процессией.
  Арманд почувствовал себя глупцом, недоумевая, зачем его господину понадобилось рисковать жизнью и не мог взять в толк удовлетворения старших братьев о того, что счел пустой и глупой бравадой. Он полагал, что Арн  безответственно рисковал жизнью, особенно теперь, когда нес ответственность за жизни остальных.
 — Прости, мой господин, но у меня еще вопрос..
 — Я слушаю. — весело  улыбнулся Арн. — Ты не понимаешь, зачем я сделал это?
 — Да, мой господин.
 — Ты подумал, что я глупо рисковал своей жизнью?
 — Мой господин, это именно так и выглядело.
 — Ни чего подобного. Если бы они подъехали ко мне, то оказались в пределах досягаемости наших арбалетчиков и большинство из них пали бы, не успев наложить стрелы на тетивы своих луков. Я надел двойной слой кольчуги, поэтому их стрелы застряли бы в слое войлока, и я бы вернулся похожим на ежа. Конечно, это было бы неплохо. Но нам пришлось довольствоваться вторым вариантом.
 — Боюсь, я опять ничего не понял, — ответил  Арманд, пока два брата-рыцаря по-отечески улыбались.
 — Сейчас наши враги мамелюки, – объяснил мастер над оружием – Скоро ты станешь одним из нас, Арманд, и тебе необходимо научится хорошо разбираться в силе и слабости твоих врагов. Умение ездить верхом и безумная отвага - это их сильная сторона, а слабость в их разуме. Они верят в духов и переселение души от одного тела к другому, они даже камни в пустыне наделяют душой; они верят, что отвага мужчины есть его суть, и во многое другое. Они уверены, что тот, кто проявит наибольшее мужество, одержит победу в войне.
 — Понимаю, — смущенно кивнул Арманд, хотя они видели, что он все еще пребывает в раздумье.
— Для них число три на войне священно, — продолжил объяснение Арн. — в каком-то смысле это логично: в битве на мечах третий удар самый опасный. И вот теперь третий всадник мертв. Их враг, которого сарацины называют Аль Гути, продемонстрировал им величайшее мужество, этого они не ожидали; мамелюки разнесут эту новость по лагерю сегодня же ночью, и по их вере выходит, что эту войну выиграю я, а не их султан. Теперь нам остается ждать следующего шага Саладина, думаю, он что-нибудь предпримет до наступления темноты.