Розовый торт с сюрпризом

    — Знаешь, что самое сложное в браке? — Люси, сидя на кухонном стуле, уставилась на Эдварда, который с невозмутимым видом намазывал масло на тост. — Это не то, что ты забываешь вынести мусор. И даже не то, что ты оставляешь носки в гостиной. Самое сложное — это устроить тебе сюрприз на день рождения, когда ты ненавидишь сюрпризы.
    Эдвард поднял бровь, не отрываясь от тоста.
    — Я не ненавижу сюрпризы. Я просто считаю, что они — это способ замаскировать отсутствие оригинальности.
    — О, спасибо, мистер Йельский университет, — Люси фыркнула. — Ты всегда знаешь, как поднять мне настроение.
    — Всегда пожалуйста, — он улыбнулся, откусывая тост. — Но если ты хочешь устроить мне сюрприз, убедись, что он не включает в себя клоунов. Или воздушные шары. Или, не дай бог, клоунов с воздушными шарами.
    — Не переживай, — Люси встала, подмигнув. — У меня есть план.
    Эдвард посмотрел на нее с подозрением.
    — Это тот же план, который ты называла «идеальным» на прошлой неделе, когда пыталась испечь торт и чуть не сожгла кухню?
    — Нет, — Люси гордо подняла подбородок. — Это новый план. И он безупречен.
    Эдвард вздохнул. 
    — Я уже чувствую, как это закончится.
    — Ты просто не ценишь мои усилия, — Люси бросила ему взгляд, полный драматизма. — Но я все равно сделаю это. Потому что я — твоя жена. И потому что я люблю тебя.
    — А я люблю тебя за твою… настойчивость, — Эдвард улыбнулся, но в его глазах читалось легкое беспокойство.
    План Люси был прост, как гениальная идея, которая приходит в голову в три часа ночи. Она решила устроить для Эдварда вечеринку-сюрприз в их доме, пригласив всех соседей и друзей. Но, как это часто бывает с планами Люси, все пошло не так с самого начала.
    Первой проблемой стал мопс Черчилль. Миссис Паркер, всегда готовая помочь, обещала присмотреть за ним, пока Люси готовилась к вечеринке. Но Черчилль, видимо, решил, что его миссия — саботировать все приготовления. Он умудрился стащить пакет с воздушными шарами и разорвать его, оставив Люси с кучей резиновых обрывков и одним целым шаром, на котором было написано «С Днем Рождения, Папа!».
    — Отлично, — Люси вздохнула, глядя на хаос в гостиной. — Теперь у нас есть один шар, который напоминает Эдварду, что он стареет.
    Следующей проблемой стали близнецы Чен. Эми и Алекс, всегда готовые к шалостям, решили «помочь» Люси украсить дом. В результате половина гирлянд оказалась на люстре, а вторая половина — на мопсе Черчилле, который теперь выглядел как ходячая новогодняя елка.
    — Эми, Алекс, — Люси попыталась сохранить спокойствие. — Может, вы лучше поиграете на улице?
    — Но мы хотим помочь! — хором ответили близнецы, улыбаясь так мило, что Люси не смогла на них злиться.
    — Хорошо, — она вздохнула. — Но только не трогайте торт.
    Торт. Это была отдельная история. Люси решила, что испечет его сама, чтобы показать Эдварду, как она заботится о нем. Но, как обычно, что-то пошло не так. Торт вышел кривым, а крем, который должен был быть белым, стал розовым из-за того, что Люси перепутала пакетики с пищевыми красителями.
    — Ну и что, — Люси сказала себе, глядя на торт. — Он будет уникальным.
    Когда все было готово (или почти готово), Люси позвонила Эдварду, чтобы сообщить, что у нее «срочное дело» на работе, и попросила его задержаться в офисе подольше. Эдвард, конечно, заподозрил неладное, но решил не задавать лишних вопросов.
    Вечером, когда Эдвард вернулся домой, Люси встретила его у двери и завязала ему на глаза повязку.
    — Ты что, опять купила новую картину? — спросил Эдвард, позволяя Люси вести его в гостиную.
    — Нет, — Люси улыбнулась. — Это сюрприз.
    — Я же говорил, что ненавижу сюрпризы, — пробормотал Эдвард, но Люси сделала вид, что его не услышала.

    Когда повязка соскользнула с глаз Эдварда, в первое мгновение комната показалась ему размытым калейдоскопом цветов и форм. Он моргнул несколько раз, позволяя взгляду сфокусироваться на деталях: гирлянды, свисающие с потолка причудливыми узорами, создавали почти театральную атмосферу, а одинокий воздушный шар с надписью «С Днем Рождения, Папа!» покачивался в углу, словно потерявшийся актер массовки. В центре композиции возвышался торт — настоящий триумф современного искусства, где розовый крем соперничал по экспрессивности с работами абстрактных экспрессионистов.
    — С Днем Рождения! — раздался многоголосый хор, и гости начали появляться из, казалось бы, невозможных мест, словно участники изысканно срежиссированного театрального представления.
    Миссис Паркер элегантно выплыла из-за портьеры, держа Черчилля, опутанного гирляндами, как рождественскую елку на параде. Ее появление было столь грациозным, что даже Черчилль, несмотря на свое положение живой новогодней инсталляции, умудрился сохранить достоинство.
    Мистер Родригес эффектно возник из кухни, балансируя подносом с чимичурри и бокалами вина, его движения напоминали отточенную хореографию аргентинского танго. «В Буэнос-Айресе, — прокомментировал он свое появление, — мы всегда выходим из кухни с угощением. Это традиция!»
    Месье Дюбуа и его жена Элен материализовались из-за книжного шкафа, где они, судя по всему, провели последние десять минут, споря шепотом о том, является ли их укрытие достаточно символичным для профессора французской литературы. «Книжный шкаф, mon amour, — шептал месье Дюбуа, — это метафора культурного наследия!»
    Близнецы Чен, к всеобщему изумлению, поднялись по лестнице, ведущей в подвал, с видом фокусников, только что выполнивших сложный трюк. «Мы прятались за банками с краской!» — гордо объявила Эми. «И за старыми чертежами Флетчера!» — добавил Алекс, вызвав мимолетную панику на лице Эдварда при упоминании его архивных проектов.
    Миссис Чен появилась из гостевой ванной комнаты, где она, очевидно, провела последние минуты, пытаясь предугадать, куда могут направиться ее дети в поисках укрытия. «Простите, — пробормотала она, — я должна была убедиться, что они не устроят научный эксперимент с жидким мылом».
    Каждое появление сопровождалось особым звуковым эффектом: скрипом половиц, шелестом портьер, приглушенными восклицаниями и, в случае с Черчиллем, задумчивым сопением, которое, казалось, выражало его философское отношение к происходящему.
    Эдвард окинул взглядом этот импровизированный флешмоб, и на его лице отразилась сложная смесь эмоций: от профессионального восхищения хореографией появлений до легкой тревоги за сохранность своих архивных чертежей в подвале.
    Его взгляд остановился на Люси, которая стояла, нервно теребя край своего любимого синего платья — того самого, которое она надевала на их первое свидание.
    — Это... — он сделал паузу, подбирая слова, — определенно неожиданно. Особенно торт, который, я полагаю, претендует на место в Музее современного искусства?
    В воздухе повисла тишина, наполненная ожиданием. Свет настольной лампы отбрасывал мягкие тени на стены, создавая почти кинематографическую атмосферу.
    — Я знаю, что ты не любишь сюрпризы, — Люси шагнула вперед, ее голос слегка дрожал. — Но я подумала... иногда даже самый упорядоченный архитектор нуждается в небольшом хаосе в своей жизни. — Она попыталась улыбнуться. — К тому же, розовый — это новый черный, разве ты не читаешь модные журналы?
    Эдвард посмотрел на торт, потом на Черчилля, который, казалось, изо всех сил пытался сохранить достоинство под весом праздничной мишуры, и наконец снова на Люси. В его глазах появился тот особенный блеск, который она научилась распознавать за пять лет брака — смесь нежности и восхищения.
    — Это... — он сделал шаг к ней, — абсолютно, совершенно, восхитительно катастрофично. И именно поэтому это лучший сюрприз в моей жизни. — Он обнял ее, шепнув на ухо: — Потому что только ты можешь превратить хаос в искусство.

    Месье Дюбуа, который к этому моменту уже успел откупорить бутылку изысканного бордо (урожай 1982 года, как он не преминул сообщить всем присутствующим), занял стратегическую позицию у камина. Его твидовый пиджак с заплатками на локтях придавал ему вид университетского профессора, готового начать лекцию — чем он, собственно, и занялся.
    — Mes amis, — начал он, поднимая бокал с видом человека, готового произнести речь на открытии Сорбонны, — вы знаете, что традиция празднования дней рождения имеет глубокие корни в истории французской революции? — Он сделал драматическую паузу. — Каждая свеча на торте — это метафорическое воплощение угасающей монархии! Когда мы задуваем свечи...
    Элен, его жена, элегантно закатила глаза и присоединилась к миссис Паркер, которая все еще вела неравную борьбу с гирляндами на Черчилле. Мопс, казалось, смирился со своей судьбой и теперь с философским спокойствием наблюдал за происходящим.
    — Mon ch;ri, — прервала она мужа, — может быть, сначала выпьем за именинника?
    Мистер Родригес, колдовавший над своим легендарным чимичурри (рецепт которого, по его словам, передавался в семье из поколения в поколение, хотя все знали, что он нашел его на YouTube), поддержал разговор:
    — В Аргентине мы говорим, что количество задутых свечей равно количеству желаний, которые непременно сбудутся. — Он улыбнулся, помешивая соус. — Хотя лично я считаю, что главное желание — это хороший соус к мясу.
    — Интересно, что вы упомянули про желания, — оживился Эдвард, входя в свой режим Йельского выпускника. — В академических кругах существует теория...
    — Дорогой, — Люси мягко положила руку ему на плечо, — давай сегодня обойдемся без научных трактатов о происхождении традиции задувания свечей? У нас есть торт, который ждет своего момента славы.
    Близнецы Чен, Эми и Алекс, воспользовались всеобщим отвлечением на речь месье Дюбуа для проведения своего «научного эксперимента» с тортом. Их маленькие пальчики уже почти достигли розового крема, когда миссис Чен, обладающая поистине материнским шестым чувством, материализовалась рядом с ними.
    — О небеса! — воскликнула она, хватая близнецов за воротники. — Что я вам говорила про эксперименты с едой?
    — Но мам, — начала Эми.
    — Мы хотели проверить, — продолжил Алекс.
    — Вязкость крема! — закончили они хором с абсолютно невинными лицами.
    Когда наконец пришло время задувать свечи, Эдвард обнаружил, что розовый торт украшен надписью «С днем рождения, мистер Йель!» выведенной изящным почерком кондитера. Он посмотрел на Люси, которая пыталась сохранить невинное выражение лица.
    — Маленькая месть за утренние комментарии про оригинальность? — спросил он с усмешкой.
    — Я бы сказала, — она подмигнула, — это креативное переосмысление концепции именинного торта. Разве не этому учат в Лиге Плюща?
    Поздним вечером, когда соседи разошлись, а розовый торт был наполовину съеден, Эдвард и Люси сидели на веранде, наблюдая за светлячками в саду.
    — Знаешь, — сказал Эдвард, — я действительно ненавижу сюрпризы.
    Люси напряглась.
    — Но, — продолжил он, — я люблю, как ты их устраиваешь. Даже когда все идет не по плану. Особенно когда все идет не по плану.
    — Правда? — Люси посмотрела на него с надеждой.
    — Правда. И знаешь что? Розовый торт был на удивление вкусным.
    — Это потому, что его испекла миссис Чен, — призналась Люси. — Я только украсила.
    — А я-то думал, почему он не подгорел, — усмехнулся Эдвард.
    Где-то вдалеке месье Дюбуа все еще объяснял своей жене символическое значение свечей на торте, а мопс Черчилль, наконец освобожденный от гирлянд, мирно спал на крыльце дома миссис Паркер, видя во сне, вероятно, торты без розового крема.

    На следующий день в кабинете доктора Стена:

    Кабинет доктора Стена всегда казался Люси странным сочетанием строгости и уюта. Сегодня послеполуденное солнце проникало сквозь жалюзи, создавая на стенах полосатый узор, удивительно напоминающий гирлянды, которые все еще украшали их гостиную. Эдвард, как обычно, сидел прямо, словно проглотил линейку, в то время как Люси устроилась в кресле, подтянув ноги под себя — поза, которую ее муж называл «непрофессиональной».
    Доктор Стен, неторопливо протирая очки (привычка, которую он приобрел за годы практики, когда нужно было выиграть время для более деликатной формулировки вопроса), посмотрел на своих пациентов с едва заметной улыбкой.
    — Итак, — произнес он, возвращая очки на переносицу с той же тщательностью, с какой археолог обращается с древними артефактами, — как прошел праздник?
    Люси и Эдвард обменялись взглядами — тем особенным способом, который супружеские пары оттачивают годами, безмолвно решая, кто будет отвечать первым.
    — Удивительно хорошо, — наконец произнес Эдвард, разглаживая несуществующую складку на брюках. — Хотя я должен признать, сочетание розового торта и философствующего француза создало довольно... сюрреалистическую атмосферу. Месье Дюбуа, кажется, до сих пор уверен, что раскрыл тайную связь между Французской революцией и традицией задувания свечей на торте.
    — И слава богу, что обошлось без клоунов, — вставила Люси, поправляя прядь волос. — Хотя близнецы Чен почти справились с этой ролью. Их теория о «вязкости крема» была довольно... инновационной.
    Доктор Стен сделал пометку в блокноте, и Люси была почти уверена, что там появилась фраза «избегание клоунов — прогресс?».
    — Что вы чувствовали, когда события начали отклоняться от первоначального плана? — спросил он, постукивая ручкой по блокноту с той особой терапевтической интонацией, которая предполагала глубокий подтекст.
    Люси замерла, ее рука застыла на полпути к волосам. В кабинете повисла тишина, нарушаемая только тиканьем старинных часов на стене.
    — Странно, но... — она медленно опустила руку, словно собираясь с мыслями, — именно неидеальность сделала вечер идеальным. — Она усмехнулась. — Боже, это прозвучало как одна из тех мотивационных цитат, которые я обычно критикую в своих статьях.
    Эдвард резко повернулся к жене, едва не опрокинув стоящий рядом с креслом цветок в кадке.
    — Прошу прощения? — его брови взлетели вверх с такой скоростью, что это могло бы установить новый олимпийский рекорд. — Ты это записала? Мне нужно это задокументировать. Возможно, заверить у нотариуса?
    — О, прекрати! — Люси шутливо толкнула его локтем, но в ее глазах мелькнуло что-то похожее на гордость. — Я вполне способна признавать свои ошибки. В отличие от некоторых, кто до сих пор считает, что в Йеле учат идеальному способу складывания полотенец.
    Доктор Стен наблюдал за этим обменом репликами с видом энтомолога, обнаружившего новый вид бабочек.
    — Интересно, — произнес он задумчиво, — как часто наши ожидания идеального становятся препятствием к принятию реального? Возможно, в этом есть определенная...
    — Только не начинайте философствовать, как месье Дюбуа! — простонала Люси, откидываясь на спинку кресла. — Я до сих пор слышу его монолог о символическом значении свечей в контексте постмодернизма.
    — Кстати, о месье Дюбуа, — оживился Эдвард, и в его глазах загорелся тот особый блеск, который появлялся каждый раз перед длинной исторической справкой, — вы знали, что традиция праздновать дни рождения восходит к...
    — Эдвард! — одновременно воскликнули Люси и доктор Стен с таким синхронным ужасом, что это могло бы стать отличным номером для цирка.
    Доктор Стен посмотрел на часы, пряча улыбку. До конца сессии оставалось еще пятнадцать минут, и он был почти уверен, что это будет одна из тех встреч, которые он потом запишет в свой личный дневник наблюдений под заголовком «Почему я люблю свою работу».