Кому умирать молодым

По телеку шла литературная передача, выступал умный очкастый дядька, который хорошо поставленным голосом увлекательно раскрывал космические глубины творчества Шекспира. Виктор невольно заслушался, сейчас он был дома один, и ничто не отвлекало его. За окном стоял поздний вечер, и светила вовсю полная луна. Он любил слушать умных людей, когда те рассказывали об интересных вещах. Сам ораторским талантом не страдал, в обществе был весьма невзрачен и бледен, не Боря Гребенщиков с его внешностью, харизмой и умом. Тот когда куда-то приходил, сразу попадал в центр внимания. Не так было с ним: говорил он сбивчиво, как бы стесняясь своего гортанного голоса и восточной внешности; выглядел как ворона среди белокурых собратьев по цеху; его даже милиционеры постоянно останавливали на улице, требуя документы и прописку. Когда он им объяснял, что является коренным ленинградцем и что в этом городе родился и вырос, на лицах служителей закона появлялась недоверчивая ухмылка: «Хорош ленинградец с внешностью гастербайтера, то ли казаха, то ли китайца», но когда с гитарой в руках он появлялся на сцене, голос, внешность — все менялось, в нем просыпался древний языческий бог, который под визги поклонников вылезал наружу и покорял все вокруг. Заканчивалась песня, он сходил со сцены, наваждение прекращалось, а языческий бог куда-то исчезал, и он опять превращался в обычного человека.
Профессор по ту сторону экрана все еще апеллировал к космическим глубинам трагедии Гамлета, и он почувствовал некоторое раздражение, вспомнился недавний разговор со знакомым художником:
- Ты, Витя, пойми одно: в искусстве все фуфло, и мы с тобой тоже фуфло, тут главное, ни что у меня на холсте, а что у тебя в голове. Черный квадрат Малевича — это великое произведение двадцатого столетия или фуфло стопроцентное, которое может намалевать любой дурак, даже такие придурки, как мы с тобой, и самое интересное, что оба варианта верны.
- Разве так бывает?
- Еще как бывает, все зависит от того, с какого диапазона ты смотришь на Творца и его творение, все остальное — это бла, бла, бла… Запомни, все человеческое искусство вышло из Гомера, все написанное, нарисованное, снятое после - все это идет оттуда. Хочешь понять искусство — читай Гомера - у него боги похожи были на людей, а люди - на богов, иногда даже не поймешь, где бог, а где человек. Единственная разница - боги бессмертные, а люди смертные, этим они и отличались, но были еще и герои, представители людского рода, от богов они отличались тем, что были смертными, от людей тем, что им был неизвестен страх смерти. Веками искусство  рассказывало о героях, создавалось вокруг героя, без героя не было бы никакого  искусство, потому что искусство без  героя все равно что свадьба без невесты или тело без позвоночника. Потом сказали, что никаких героев нету, их выдумали люди в своем стремлении быть ближе к богам, что на самом деле все люди более или менее одинаковы, безо всякого божественного начала и надо показывать их именно такими, какими они и есть т.е. двуногими насекомыми и вот тогда искусство умерло, превратилось в фуфло, потому что если ты сегодня покажешь героя, он будет выглядеть фальшивим и неестественным, а если вместо героя покажешь двуногое насекомое, ну... насекомое оно и есть насекомое.               
- Почему нету героя? Знаешь, я восточный человек и плохо понимаю все эти западные штучки.
- Потому что быть героем, никого и ничего не бояться - весьма опасно, и люди понимают это: умирать-то никому не охота. Чтобы создавать нечто значительное, ты должен рассказать о герое, а чтобы в твоего героя поверили, ты сам должен стать героем, а это страшно. Актриса, играющая роль Анны Карениной может так вжиться  в свою роль, что в финальной  сцене оно и вправду бросится под поезд.  Конечно, после этого в ее игру все поверят, но оно-то уже будет мертвая - кто на это пойдет?
- Если роль Анны Карениной  будет играть сама Анна Каренина, для нее такой поступок было бы естественным?
- Разве что, -  хмыкнул художник.   
Виктор выключил телевизор и остался один с самим собой. «Ну да, если посмотреть с шекспировских высот, то некоторые мои стихи ничуть не хуже, к примеру, вот это...», - он взял гитару и стал наигрывать знакомую мелодию:
«Я смотрю из чужого окна на чужое небо
И не вижу ни одной знакомой звезды.
Они говорят, им нельзя рисковать,
Потому что у них есть дом,
В доме горит свет,
И я не знаю, кто из нас прав,
Меня на улице ждет дождь,
Их ждет дома обед.
Закрой за мной дверь,
Я ухожу.
Закрой за мной дверь,
Я ухожу.»
Если вдуматься, в этих строках такой Гамлет сидит, что король Лир отдыхает, но если я скажу это вслух, все, даже мои друзья и поклонники, посмотрят на меня словно на идиота. Я и буду выглядеть как идиот.
Виктор вздохнул, отложил гитару в сторону и прилег на диван. Снял с полки томик Гомера. Эту книгу он взял в местной библиотеке, читал сначала последовательно, потом урывками, пропуская целые главы, а в некоторых местах, наоборот, задерживался надолго. Особенно ему приглянулся Ахилл — вот его герой, молодой, красивый, благородный и бесстрашный, всем он был хорош. Виктор сам в своих мечтах старался походить на такого героя, одно слово, родственная душа. Особенно ему понравился эпизод с прорицателем. Перед тем, как отправиться в поход, Ахилл обратился к тому с вопросом:»Как ему быть?» «Если останешься дома», - ответил прорицатель, - «доживешь до глубокой старости и умрешь в окружении многочисленных и любящих тебя потомков после долгой и счастливой жизни. Но умрут твои дети, дети твоих детей, и твое имя забудут. Отправившись же в Трою, ты прославишься в веках, люди тысячелетиями будут помнить твои подвиги, и ты обретешь бессмертие. Но отправившись в Трою, ты не вернешься назад живым, ибо славу твою держит за руку твоя смерть. Ты умрешь молодым.»
«Госполи, это же про него, это его история в истинном, первоначальном виде, и он всегда знал про это, может, не задумывался, но знал, чувствовал, и вот она сегодня неожиданно глянула со страниц поэмы слепого старца. Мы же с тобой не встречались, откуда ты узнал про это, кто тебе пересказал, это же моя история, только никто об этом не ведает? Я сам об этом не ведал до сегодняшнего дня.»
Виктор чувствовал, что в нем опять просыпается тот древний языческий бог войны, Тамерланг  и Гитлер в одном флаконе, как слепая разрывная пуля крутится внутри его, ища выхода, и если не найдет, разорвет его тело в клочья, словно ненужную и бесполезную оболочку.
«Боже, спаси меня, выпусти его наружу, пока он не разнес меня на мелкие куски!»
«Зачем ты это выбрал?», - переспросил голос изнутри.
«Я не выбирал,  я такой родился, это моя суть».
«Хорошо, садись и пиши, выпусти это чудовище наружу. Только помни об его кровожадности, берегись его. Он очень опасен, прежде всего, для тебя».
Виктор еле дополз до стола и дрожащей рукой стал писать, вернее, писал не он, а то чудовище, что вырывалось изнутри:
«Белый снег, серый лед на растрескавшейся земле
Одеялом лоскутным над ней город в дорожной петле,
А над городом плывут облака, закрывая небесный свод,
А над городом желтый дым, городу две тысячи лет
Две тысячи лет война, война без особых причин,
Война — дело молодых, лекарство против морщин.
Красная, красная кровь, через час уже земля,
Через два — цветы и трава,
Через три — снова жива.
Мы знали, что так было всегда,
Что судьбою более любим
Кто живет по законам другим,
И кому умирать молодым».
«Ты сочинил страшные стихи, никто не в состоянии жить долго, написав подобные строки».
«Я знаю, но я не выбирал, это моя суть, я такой родился».
Прошел год, кровожадное чудовище, вылезшее из него в ту страшную ночь, подзабылось, вернее, оно не подзабылось: такое не забывается, но в жизненной суете ушло на периферию сознания, мало ли что может померещиться человеку в пустой квартире в ночь полнолуния, притом, если у него столь впечатлительная психика. Песня «Кому умирать молодым» вошла в состав нового альбома и возглавила все хиты в стране. Шел последний год существования Советского Союза. Великая империя, владевшая половиной планеты и ввергавшая в страх другую половину, как раз после выхода этого альбома начала валиться прямо на глазах как карточный домик, кровавое зарево уже вовсю полыхало на ее окраинах. Друзья иногда подшучивали, что с песней «Перемен, мы ждем перемен» он как Кассандра накаркал-таки перестройку, а с этой последней песней, чего доброго, получится огромное кровавое месиво в масштабах всей страны. Боря Гребенщиков как-то добродушно заметил: «Виктор, рядом с тобой даже опасно находиться, ты как слепой пророк с ядерной боеголовкой в руках. Сделай одолжение, не пиши больше ничего».
Он в ответ попробовал отшутиться, но это не очень получилось: он был очень умный, этот Боря Гребенщиков.
В то августовское утро ничто не предвещало беды. Он ехал на своем «Москвиче» в сторону Риги навестить друзей. Стоял теплый солнечный день, в воздухе благоухало ароматом свежих трав. Виктор наслаждался этой свежестью, все в его жизни шло хорошо: он был молод, здоров, красив, к нему пришла настоящая слава, став рок-звездой первой величины, чего еще желать, жизнь удалась, он всего добился, и это в возрасте Ахилла. Ахилл ведь в его возрасте погиб под Троей, променяв свою молодую жизнь на славу и бессмертие. Дураком был этот Ахилл, он сам даже это утро, благоухающее свежей травой, не променял бы ни на какую славу, потому что нет ничего дороже жизни, и впредь его ждет еще много-много лет, полных творчества и приключений. И слава досталась, и жизнь удалась, не надо ничего выбирать.
Вложенная в магнитофон кассета трещала его голосом, вернее, голосом чудовища, спящего в его теле: «...что судьбою более любим, кто живет по законам другим и кому умирать молодым». Виктор почувствовал раздражение, потянувшись вперед, постарался выключить песню и вынуть кассету, но неожиданно потерял равновесие и выпустил руль из рук, машина резко вышла на встречную полосу под колеса огромного «Икаруса». Он не успел даже испугаться, за доли секунд маленький «Москвич» был раздавлен в лепешку, и только каким-то чудом уцелевшая кассета продолжала трещать голосом кровожадного чудовища, исполняя песню «Кому умирать молодым».