Придумал

— Всё, придумал! — в сельпо, запыхавшись, вбежал Пашка Плетнёв — в ватнике, с глазами, будто изнутри лампочка горит. — Вечный двигатель! Поняли, нет?

В магазине повисла тишина, слышно было только, как где-то под потолком жужжала муха. Продавщица Лида посмотрела на него исподлобья, а потом, фыркнув, отвернулась к полкам и продолжила перетасовывать банки с огурцами. Дядя Коля, державший у груди мешок муки, застыл, как будто забыл, зачем его поднял.

— Я, говорю, придумал. Без топлива, без провода — сам крутится. Внутри — маховик, рычаг, винт Архимеда. На бумаге — всё как надо.

— Иди ты, Пашка, с богом, — сказала Лида. — Ты в том году спутник запускал.
— А он взлетел бы! Если б ветер не сменился! — обиделся Пашка.

Вечером Пашка сидел в сарае. На полу — тетрадка в клеточку, карандаш, кружка с давно остывшим чаем. Сидел, хмурил лоб и бормотал:

— Тут — редуктор. Там — винт. И по инерции… да по духу! По духу!

На стене — Юрий Гагарин, в шлеме, улыбается. Под ним — портрет Эдисона, вырезанный из старого журнала. Всё как надо.

Зашла жена Варвара, постояла у двери:

— Паш, может, ну его? Люди смеются. Дочка звонила — опять жаловались в школу, что ты там при всех доказывал, будто лампочка у тебя без электричества светится.

— Варя, ты ничего не понимаешь. Это не просто двигатель. Это — надежда.

— Какая такая?
— Ну… ну вот сделаю я этот двигатель — это же что получится? Человек не от розетки будет жить, а от души! Мы тогда такое сможем! Поняла?

Он замолчал, а Варвара только вздохнула — не то с досадой, не то с жалостью:

— Душой, Паш… жить хорошо. Душой у нас бабка вон и гусей пасёт. Только у неё пенсия, а у тебя — одни чертежи.

Через месяц Пашка поехал в город. Он сидел в электричке и смотрел в окно. На коленях у него лежал самодельный аппарат — ящик, сколоченный из фанеры, старой мясорубки и велосипедной цепи. Вид у штуковины был неказистый, но Пашка гладил её тихонько ладонью, будто это что-то живое. Народ глазел украдкой. В рюкзаке он вёз чертежи, письма «кому следует» и один бутерброд с колбасой. Пашка достал его, посмотрел и убрал обратно. Не до еды. Внутри всё кипело — не от страха, нет, а от ожидания.

В приёмной института его встретила молоденькая девушка с серьёзным, усталым лицом. Взяв чертёж, она спросила:

— Вы инженер?

Пашка выпрямился, как перед комиссией:

— Павел Плетнёв. Из Берёзовки. Самоучка.

Она глянула на него, чуть улыбнувшись вежливо, как на больного, и кивнула:

— Оставьте. Мы вам… напишем.
— Я подожду, — сказал Пашка. — Мне не трудно.

Он сел у стены, рядом с фикусом. К ногам прижал аппарат, будто боялся, что украдут. Часы шли. Люди заходили, выходили, что-то подписывали, смеялись, громко разговаривали. А он сидел тихо и ждал.

Уже под вечер вышел пожилой профессор — лысый, в очках и с портфелем под мышкой. Увидев Пашку, он остановился, с минуту смотрел, как будто узнавал в памяти.

— Это вы аппарат принесли? — спросил он.
— Я, — поднялся Пашка, взяв в руки ящик.
— Ну, пойдём. Покажешь, чего ты там придумал.

Вечером Пашка ехал домой. Не победитель, не герой — просто счастливый. В кармане — мятая бумажка с номером телефона. Профессор не звал его в лабораторию, не кивал одобрительно, не суетился. Просто сказал:

— Ты человек странный. И упрямый. Это неплохо. Только двигатель — не работает.
— Я знаю, — ответил Пашка. — Но ведь кто-то должен пробовать?

Вернувшись, первым делом он зашёл в сарай. Постоял, осмотрелся и убрал под стол свой аппарат — аккуратно, не с обидой, а с уважением. Поглядел на него сбоку, как на старого товарища:
— Ничего. Придумаем. Мы ещё повоюем.

Дома его встретила жена.

— Ну что? — спросила она.
— Сказали, что не годится. А ещё вот… — и Пашка достал из кармана бумажку с номером, положил её на стол, прихлопнул сверху ладонью и разгладил, будто это — пропуск в новую жизнь.

Жена молча налила ему борщ. Пашка, взяв ложку, повозил, но есть не стал. Глянул в окно, потом на жену:

— Варя. А может, не в двигателе дело-то?..
— Да я давно поняла, Паш, — сказала она тихо.
— А я всё равно не зря поехал, — Пашка, отодвинув тарелку, достал из рюкзака карандаш, новый лист в клетку и начал что-то чертить.

— Ты чего опять? — спросила Варвара.
— Варя… а если не двигатель? А если — мельница? Или, скажем, печка без дров и электричества?

Она вздохнула, но ругаться не стала. Посмотрела на него — усталого, упрямого, живого.
А потом поставила рядом с ним чашку чаю и сказала:

— Чертей своих только не рисуй. Остальное — рисуй.