Дом творчества

В сентябре в Пицунде – рай! Если, конечно, не слишком жарко. В 1985 сентябрь выдался жарковатым – 38 в тени. Пока я допилил на перекладных – электричкой и такси, из аэропорта до Дома Творчества, вспотел изрядно.
Дом тоже прохладой не встретил. В прямом и переносном. Кондиционеры не работали. Может, и не было их, не помню. Но тепло, и даже очень, встретил директор Дома Творчества Гугуша Тарасович – хороший друг моего дедушки.
– Володя, уж извини – бархатный сезон! Всё забито под завязку!
Мелькнула мысль – может, зря ехал? Но Гугуша Тарасович сразу успокоил:
– Одноместного номера нет. Я тебя к кому-нибудь подселю. Помоложе да повеселее, и кто, может, и в номере пореже ночует. Есть у нас такие шустрые литераторы. То карты, то коньяк, то ещё что-нибудь…
Да мне и это прекрасно. Сидеть в номере в жару я не собирался. Море, теннис, для этого и ехал.
В номере я увидел явные признаки пребывания человеческого существа. Бардак был страшный. Кровать выглядела так, словно на ней тигры с кабанами боролись. Одежда покрывала нетолстым слоем всё пространство пола. На столе в блюдечке, стыренном из ресторана, гора окурков. Часть из них – со следами помады. Литератор, как видно, жизнь вёл отнюдь не пуританскую. Ну да ладно, мне-то что до этого! После одиннадцати в Доме Творчества тихий час, а до этого пусть чем угодно занимается, я не собираюсь в номере сидеть.
Бросив шмотки в шкаф, в котором одежды не висело – вся она на полу и стульях покоилась, я увидел в нём только зелёную металлическую канистру, в которых автолюбители бензин хранят. Странно! Даже если он на машине приехал – зачем бензин в номере хранить? Но канистра была чистая, бензином не воняла, ну, хочет он её в номере хранить – пускай! Лишь бы с огнём не баловался!
В течение дня я несколько раз заскакивал в номер, но с соседом так и не смог познакомиться, ввиду его отсутствия. Судя по тому, что все вещи в том же порядке были разбросаны, что и раньше, в номер он ни разу не заходил.
Солнечный летний день проходит быстро. Это осенний с нудным дождём может бесконечно тянуться, а солнечный – особенно в Пицунде – пролетает мгновенно. Солнце как-то очень быстро с верхушек сосен свалилось к морскому горизонту, не задержалось на нём, и начало тонуть в море. Через пол часа наступила тёмная южная ночь. Она была бы тиха, как украинская, если бы не шумная компания прозаиков и поэтов, расписывающих пулю на лежаках на пляже. Дискуссии шли там горячие. Поскольку преферансисты были мастерами слова, выражались они резко, но без банальной пошлости. Приятно было послушать. И до рукоприкладства не доходила. Что они могли видеть в картах при тусклом свете луны, одному Богу известно. Я пришёл в пустой номер и лёг спать. Ночь была жаркой. Пришлось открыть балконную дверь, и дверь в номер, чтобы хоть какое-то дуновение воздуха было. Это приносило и ночные звуки с пляжа, но иначе не заснуть.
Ночью меня разбудил сильный шум. Кто-то ввалился в номер. В проёме двери возник силуэт огромного мужика.
– О! Сосед! Отлично! – он ввалился в номер и уселся на кровать. – Николай! – представился он басом.
– Владимир.
Мы обменялись рукопожатием.
– Володя! Если ты приведёшь бабу, я уйду спать в камыши! – почему-то сразу предложил он, хотя я вроде и не намекал на это.
Николай подошёл к шкафу и вытащил канистру. Он что, собирается фейерверк устраивать? Подойдя к столу, он нашарил там два стакана, явно тоже спёртых из столовой, открыл крышку канистры, и принялся лить жидкость в стаканы.
– Давай! За знакомство! – предложил он. – Хороший коньяк! Из дома привёз!
Мы чокнулись, коньяк действительно был хороший.
– Вот! – Николай поболтал канистрой в воздухе, прислушиваясь к булькающей в ней жидкости. – Почти всю за неделю выпили! Надо было больше везти!
Было это в годы горбачевского сухого закона, когда купить спиртное было очень трудно – дефицит и огромные очереди, литераторы тащили напитки с собой – какая Муза без них посетит?
– Куришь?
– Нет! – ответил я.
– И правильно! – очень искренне и громко одобрил Николай.
Вообще, он говорил всегда громовым басом, разносившемся в тихой ночи на весь этаж, а, может быть, и на Дом Творчества. Тем более, что дверь в коридор мы не закрывали.
– Тогда я буду на балконе курить! – и шумный огромный литератор вышел на балкон.
Меж тем в комнату тихо проскользнула довольно молодая и миловидная дама очень высокого роста. Увидев меня, сидевшего на кровати, она в недоумении остановилась.
– Добрый день! – это в час ночи-то! Очень тихим голосом произнесла она. – А где Николай?
Я указал рукой на балкон. Дама стояла в нерешительности – толи остаться, толи уйти?
– Николай! – позвал я. – К вам Муза пришла!
Николай, метнув по высокой дуге незатушенный бычок с седьмого этажа, и проследив его полёт до клумбы под окнами, вернулся в номер.
– О! Это Лариса!
Он налил из канистры стакан и протянул даме. Лариса приняла коньяк с благодарностью. Я понял, что спать в камышах придётся не Николаю, а мне.
– Хочу прогуляться по берегу до Пицунды! – сказал я, вставая и натягивая шорты и майку.
Никто меня не задерживал. Пустынный пляж, залитый серебристым светом луны, был красив, прогулка ночная тоже приятна, когда я вернулся в номер, там уже никого не было.
День мой сосед-литератор проводил на пляже. Чтобы он там плавал или загорал, этого я не видел. Он всё время проводил на закрытой от солнца террасе, где собиралась компания преферансистов.
Вечером он пришёл очень злой, что-то бурчал себе под нос, достал канистру, в которой ещё оставались последние капли коньяка, поставил два стакана, я, сославшись на жару, отказался и Николай вылил остатки из канистры себе.
– Не буду больше с Пошеняном играть! – в сердцах произнёс он. – Опять у меня выиграл!
– Ну, не корову же! – попытался приободрить его я.
– Хуже! Коньяк кончился! Придётся завтра к восьми в Гагру ехать, очередь в винный занимать. Я уже такси заказал.
– А вы что, на коньяк играете?
– Почему на коньяк? Можно и на водку, на крайняк и вино пойдёт по жаре. Вот завтра и поеду. Проиграл – надо проставиться! Полдня в очереди стоять!
Вернулся он действительно только к обеду, втащив в номер здоровенный ящик, который грохнул на пол. В нём весело зазвенели бутылки.
– Вот! – довольно выдохнул он, плюхнувшись на кровать, и закуривая. – Суки, не хотели столько давать! Куда столько в одни руки? Пришлось к директору идти. Билет Союза Писателей показывать. Вы что же, говорю, хотите писателей без духовной пищи оставить? Книжку обещал подписать! Короче, с чёрного входа вынес, а то очередь порвёт! Теперь дней на пять хватит!
Оказалось, что на два, но – жизнь не предсказуема! Идти в бесплатный ресторан Дома Творчества Николай отказался и меня отговорил.
– Ты что, эту ресторанную еду и дома жрать можно! Пойдём есть солянку! Такой солянки в мире не найти! – и он стал сколачивать группу желающих.
Всего поэтов и писателей, предпочетших солянку ресторану, набралось семь человек. Плюс я. Куда идти?
– Вперёд! За мной! – скомандовал Николай, и наш маленький отряд двинулся по тропинке, идущей через какой-то высохший от жары кустарник.
Солнце в зените. 38 в тени. Тени нет. Нет воды. Сняли рубашки, жара жуткая. Плавится всё. Идём молча, что для литераторов – не характерно. А как поболтаешь, когда язык прилип к высохшему нёбу?
– Долго ещё?
– Да нет, ещё пару километров…
– Сколько-сколько? Коля, ты часом не ох…?
– Куда ты нас ведёшь, Сусанин? Мы здесь сдохнем от жажды!
– Ладно, идите! Кто не хочет – может обратно идти!
Тропинка вывела на сельскую дорогу. Здесь явно гоняли колхозное стадо – кучи высохшего навоза кругом. Аромат соответствующий.
– Коля, мы правильно идём?
– Не ссыте! Я три раза уже ходил!
Дорога привела к одноэтажному зданию, которое когда-то было белым, стены выгорели на солнце и потрескались. Вместо двери – рама, затянутая марлей от мух, несметными стаями кружащими над дорогой. Маленькая вывеска: «Столовая».
– Коля, куда ты нас привёл?
Николай толкнул раму и вошёл в маленький зал. Мы за ним. Четыре покрытых клеёнкой белых стола. Повариха, она же кассир и официант – статная абхазка средних лет в халате, который был белым от рождения, но было это очень давно. По большим мискам она разлила половником солянку из большого котла. Густая, коричневая, очень аппетитно пахнущая. Хлеб и вода. Никакого выбора блюд. Но – вкуснее этой солянки я никогда не ел! Стоило идти по жаре! Спасибо Николаю!
Через неделю я уехал. Николай остался. У него творческая командировка – для писателя Дом Творчества Литероида – рабочий цех. О своём творчестве литературном Николай не упоминал совсем. А я почему-то даже фамилию у него не спросил. А, может, он – великий писатель?
17