У реки любви Диалог старца и юноши. Часть 3

Часть 3: Уроки и рост.
(22) Мост понимания.
Максима: Любовь строит мост между сердцами, но лишь понимание делает его прочным.
Завывания морозного ветра пронизывали деревянный настил моста, рождая скрип полный тоски и боли, напоминающий стон измученной души. Под мостом лежал изрезанный трещинами, но крепкий лёд. Элио смотрел как в нём искажённо отражались облака, словно каждый сегодняшний шаг по мосту размывал его понимание себя. За мостом, в ожидании стоял Тео. Наконец юноша поднял взгляд и двинулся по направлению к старцу. Вместе они решили стать на лёд, спустившись под мост.
— Тео, я не всегда понимаю происходящее: слышу её слова, но не улавливаю смысла, вижу её глаза, но не могу в них ничего прочесть.
Старец сделал шаг вперёд, осторожно, как будто проверяя, не скользкая ли дорожка под ногами.
— Мы не обязаны понимать сразу, но обязаны иметь желание понять. Мост отношений строится не из камня, а из желания быть ближе друг к другу. Любовь строит этот мост между сердцами, но лишь понимание делает его прочным.
— А если я боюсь дойти до середины, и не разглядеть её идущей ко мне навстречу с другой стороны?
— Значит, ты никогда не узнаешь, ждёт ли она на другом берегу.
(23) Свет понимания.
Максима: Понимание, открывая путь к любви, не требует слов.
Лёд под мостом был прозрачен, как стекло, и под ним просматривались неподвижные и молчаливые камни, сопротивляющиеся неукротимой силе течения реки. Элио, вглядываясь в застывшую поверхность, словно искал отображение этого течения в себе, одновременно погружался в глубины собственной памяти. Её последние слова, сказанные с тихой обреченностью, преследовали его: «Ты всё видишь по-своему». И понял — он не слышал её. Тео приблизился к нему так тихо, что его шаги по льду были почти не слышны.
— Я был так сосредоточен на том, — тихо произнёс юноша, чтобы она говорила прямо, что в итоге пропустил все, невысказанные её слова, выраженные в жестах, молчании и паузах, не сумев понять её язык тишины.
— Понять другого, — начал объяснять Тео, — это не значит копировать его слова, а откликаться эхом на его внутренний мир. Важно не требовать от него объяснений, добиваясь правды любой ценой, а уметь разглядеть её, скрытую в полутонах, попытаться увидеть то, о чём он молчит, познать его суть. Любовь проявляется по-разному, не всегда громко, иногда она выражает себя в тихих, едва уловимых знаках.
— А если я опять пойму что-то неправильно?
— В любом случае, попытка слушать сделает тебя ближе к правильному пониманию, чем если бы ты просто сидел и ждал.
(24) Свет прощения.
Максима: Обида — отпечаток на сердце, но прощение возвращает любовь к жизни. Люби, освобождаясь от прошлых ран.
Пересекая очередной замерзший рукав реки, они снова оказались на льду, их лица покраснели от ударов безжалостного ветра. На ветке ивы застрял обрывок ленты — красный, как у неё на шляпе в тот день, когда она отвернулась, не сказав ни слова. Элио снял его с ветки и зажал в ладони.
— Страх, боль, обида и ревность заставили меня сказать больше, чем следовало. Теперь в ответ от неё лишь тишина, леденящая и всепоглощающая. Ни взгляда, ни звука, только оглушающая пустота.
Старец взял ленту, завязал её на его запястье, и она затрепетала на ветру, словно становясь невысказанным продолжением произнесённых слов.
— Обида только усиливается, если постоянно о ней думать, а прощение, наоборот, избавляет от неё, исцеляет раны и возвращает любовь к жизни. Прости себя и тогда сможешь простить её.
— Но как мне это сделать, если я не знаю, простит ли она меня в ответ?
Прощение — это не сделка с предварительными условиями, это щедрый дар, который мы преподносим себе, чтобы отпустить прошлое.
(25) Эхо прощения.
Максима: Прощение в любви — как эхо, которое возвращает гармонию. Отпусти обиду, и сердце запоёт.
Они остановились рядом с прорубью, оставленной рыбаками, лёд вокруг неё был потрескавшийся и опасный, но манящий. Тео опустил в прорубь ладонь, а Элио смотрел на дрожащую воду, как на внутреннюю тревогу.
— В моих мыслях всё ещё присутствует обида, и я не уверен, готов ли отпустить её, потому что боюсь, что это приведёт к опустошению.
Старец поднял руку, стряхивая воду.
— Прощение подобно эху: оно приносит пользу лишь тому, кто его дарует. Освобождая другого от обиды, ты освобождаешь свое сердце, и эта свобода звучит песней внутри тебя.
— Но если она не примет мои слова?
— Дай ей время, всё, что сказано с любовью, звучит даже в молчании. Прощение — это не громкий протест, а тихая песня, в которой рождается пространство для примирения.
(26) Песнь терпения.
Максима: Любовь не терпит суеты. Жди, как садовник ждёт цветения, и любовь раскроет свои лепестки.
Свет в библиотеке был тусклым — сквозь матовое стекло окон пробивался зимний день, похожий на старую страницу: белый, но исписанный временем. Тео сидел у большого стола, осторожно переписывая старые послания, бумага под его пером скрипела, напоминая о том, что время всегда продолжает говорить сквозь молчание. Элио стоял у стены, не решаясь нарушить тишину.
— Тео, — наконец выдавил он из себя, — надежда покидает меня, я жил ожиданием её ответа, её взгляда, её голоса, но ничего не происходит, и это молчание длится бесконечно, как самая суровая зима и ранит глубже любого холодного клинка.
Старец не поднял глаз, он просто продолжал медленно писать, словно каждое выводимое им слово являлось ростком.
— Элио, не подгоняй любовь, она не любит, когда её торопят, пусть твоя любовь будет наполнена терпением, а не мукой. Представь себе снег, который спокойно лежит на земле, не требуя немедленной весны. Так и любовь никогда не откликается на окрик, она подобно цветку, требует времени: сначала укорениться, потом набраться сил, и только потом раскрыться. Жди, но жди с открытым сердцем, полным доверия.
— А если я превращусь в забытый сад?
— Тогда станешь садом с плодородной почвой, в которой прорастёт что-то лучшее.
(27) Эхо терпения.
Максима: Терпение — не молчание, а тихий разговор с судьбой. Оно отзывается в нас эхом, когда все звуки смолкают.
Полдень озарил околицу бледным светом, и солнце, скрытое вуалью из облаков, бросало мягкие лучи на заснеженные поля. Несмотря на зимнюю стужу за окном, в монастырской библиотеке было тепло и уютно, за окном неспешно падал ровный снег, отмеряя время, словно песок в часах. Элио стоял у полки, водя пальцем по корешкам книг: чтение его не привлекало, он просто искал убежище в тишине, контрастирующей с бурей в его сердце. Тео сидел на подоконнике, терпеливо подставляя чашку под редкие, но ритмичные капли воды, падающие с потолка.
— Тео, — начал разговор юноша, не оборачиваясь, — ты научил меня ожиданию, но с каждым днем оно становится всё более мучительным, и хотя внешне я спокоен, внутри меня бушует буря.
Старец вытянул руку с чашей, попросил Элио подождать немного и прислушаться, когда упавшая капля оставит звенящий отголосок.
— Вот это и есть терпение, оно не тишина, оно — эхо: внутренний звук, который появляется, когда не осталось внешних. Прислушайся к нему, он скажет больше, чем слова.
— Но терпение, как снег, который холодит мои порывы, разве ожидание не может превратиться в отчаяние?
— Только если ты забудешь причину ожидания. Терпение — это когда даже в самой глубокой тишине, сердце хранит надежду.
(28) Ключ терпимости.
Максима: Любовь требует терпимости к несовершенству. Прими её, как дождь принимает землю.
У дальней стены стоял шкаф с записками без авторства, Элио подошёл и достал одну из них, почерк был конечно не её, но слова — те, которые она когда-то произнесла: «При опасности я скорее буду защищаться, чем проявлю мягкость». Он сел на скамью.
— Тео, может, я требую от неё невозможного? Моя любовь к ней омрачается моими надеждами, я идеализирую её, желая видеть в ней только положительные качества: понимание, спокойствие, любовь, но она, как и все, не идеальна. Я принимаю её молчаливость, но мне трудно справляться с её упрямством и резкостью, её несовершенства вызывают у меня раздражение. Как любить, принимая её недостатки? 
Старец кивнул, подошёл и подал ему исписанный лист, в котором были ошибки, зачёркнутые, но не переписанные.
— Вот так и в любви. Важно не только то, чего достиг, но и то, как к этому шёл, не ищи совершенства, наслаждайся путешествием. Любовь подразумевает принятие лёгких недостатков и умение видеть в них красоту, так принимай её такой, какая она есть. Терпимость — это ключ, которым отпирается внутренний мир другого, без неё всё останется запертым.
— А если за этой дверью пустота?
— Ну, ты хотя бы попробовал её открыть. И это тоже победа над собой.
(29) Искры смирения.
Максима: Гордыня отравляет источник любви, но смирение разжигает её, как ветер — пламя.
Они поднялись на чердак, где лежали старые рукописи — забытые, порванные, недописанные, на одной из них было выведено лишь два слова: «мне жаль». Элио сел на ящик, неожиданно охваченный собственной виной.
— Тео, я действительно вижу её недостатки, но моя гордость мешает признать свои, я ранил её ожиданием того, что она поймёт меня и извинится, но я не подумал, а просил ли я сам прощения? Мной овладевала гордыня, когда нужно было склониться.
Старец присел рядом, поставив между ними свечу.
— Будь смиренным, и твоё сердце станет маяком для вас обоих. Гордыня говорит: «пусть сначала она», любовь шепчет: «начни ты». Смирение не принижает, Элио, оно освобождает, оно как искры, которые зажигают сердца.
— Но как научиться этому, Тео? Гордость — как цепи на моём сердце.
— Разбей их, — ответил старец.
 — Но если она решит, что я слаб, как тогда уступить, сохранив достоинство?
— Просто дай ей понять, что настоящая сила не внешняя, а внутренняя.
(30) Тень уязвимости.
Максима: Быть уязвимым перед любимой — не слабость, а отвага. Сквозь сердечную рану пробивается луч надежды.
В подвале библиотеки хранились повреждённые свитки, бережно перевязанные лентами, словно хранили в себе нечто слишком ценное, чтобы просто выбросить. Элио утонул в их объятиях, он ощущал саму хрупкость, живущую в этих древних листах, не читая текста.
— Тео, — прошептал он, — я строил крепость из уверенности и безразличия, отчаянно изображал силу, говорил твёрдым голосом, притворялся равнодушным и безразличным, хотя внутри меня все разрывалось на части.
Старец сел напротив и разломил сухарь.
— Уязвимость — не враг, она не разрушает любовь, она даёт ей корни. Кто боится показать трещину — боится света, а свет всегда ищет возможность проникнуть внутрь.
— А если она увидит мою слабость и отвернётся?
— Тогда она и не любила, но если останется, она будет ценить тебя больше, чем раньше.
 (31) Пламя стойкости.
Максима: Любовь — это дуб, выдержавший натиск бури. Не отступай, и она станет источником твоей силы.
Ночь опустилась, и ветер завыл в щелях. Все члены братства, утром уехавшие на ярмарку в соседний город, забрав с собой скопированные рукописи, ещё не вернулись. Тео остался завершить свод старых изречений, Элио напросился остаться под предлогом помощи в переплёте книг, но, конечно, и с другой целью тоже. В зале, пахнущем пеплом и чернилами, было тихо, пламя в камине подрагивало, словно боролось с усталостью. Юноша встал, подошёл к очагу.
— Тео, может, всё это тщетно? Я снова и снова возвращаюсь к ней в мыслях, преграды между нами кажутся непреодолимыми, как защитить хрупкий росток нашей любви, когда против нас буря? Я возвожу мосты, сгораю в попытках сблизиться, переживаю тревоги, но зачастую в ответ, лишь отраженное от стены непонимания, эхо.
Старец поправил поленья кочергой, и те сразу вспыхнули, ответив на прикосновение.
— Стойкость в любви, как пламя, которое не гаснет на ветру, или как дуб, который не отрекается от корней, даже в бурю. Стойкость — это не слепое упрямство, а вера в то, что выбранное тобой направление — правильное, даже если никто не идёт рядом.
— И даже, если она отвернётся и уйдёт?
— Тогда ты всё равно останешься верен себе. Не камнем — но деревом, которое уцелело в бурю. Любовь — не слабость, а корень, который удержит тебя, когда всё будет качаться.
(32) Свет смирения.
Максима: Смирение — это не бегство от настоящего, а признание того, кем ты теперь являешься.
Серое небо, с уже редкими звёздами, направляло заснеженные поля в зарождающийся на востоке свет, ветер стих, оставив морозную тишину. На рассвете библиотека напоминала храм: солнце заливало своды, и каждая пылинка светилась особенным светом. Элио вытирал стол, он делал это медленно, не как ученик, а как тот, кто понимает.
— Тео, — решил высказаться он, продолжая свою работу, — терпение учит ждать, но её мечты сегодня сияют ярче моих, и я перестал ждать от неё согласия со мной во всём не потому, что разочаровался, а потому, что принял: я не центр её мира, а часть нашего общего.
Старец поставил кувшин на окно, и свет прошёл сквозь него.
— Любовь нуждается в кротости, но не в потере достоинства. Истинная любовь рождается из смирения, которое, опускаясь вглубь, питает и возвышает. Смирение в любви — это сила, которая помогает расти и становиться лучше, оно не слабость, а скорее способность углубиться в себя и найти прочную основу. Принятие жизни такой, какая она есть, позволяет ощутить её течение и слиться с ней.
— Но не приведёт ли это меня к безразличию?
— Нет, Элио, смирение — это не бездействие, а скорее понимание новых условий и поиск способов справиться с ситуацией.
(33) Дар жертвы.
Максима: Подлинная любовь бескорыстна и жертвенна. Если в любви есть расчет и ожидание вознаграждения, то это уже не любовь, а торговля.
Зимнее утро озарило лес бледным светом, снег, укрывший сосны, искрился под солнцем, холодный ветер нёс аромат хвои. В помещении гудела печь, красное пламя металось в горле обжигающей утробы, а вокруг стоял запах сырой глины и золы. Тео сидел у гончарного круга, разбирая черепки неудавшихся сосудов. Элио вошёл молча, и его сапоги оставили мокрые следы на полу, весь его вид говорил о том, что он был чем-то глубоко обеспокоен.
— Тео, я стремлюсь к щедрости, но внутри меня живёт настойчивое ожидание признания, благодарности, какого-то знака, что мои усилия оценены, а когда этого не происходит, меня охватывает разочарование
Старец, обмакнув руки в воду, смыл глину.
— Тот, кто ждёт платы, торгует, а не любит, любовь — не обмен, а дар, она течёт, как родниковая вода: отдавая, не убывает, жертвуй не ради благодарности, а потому что не можешь иначе.
— А если не последует никакой ответной реакции?
— Тогда твоя любовь сама по себе уже целебна, она не истощает, а наполняет, даже если она об этом ещё не знает.
(34) Тень жертвенности.
Максима: Любовь предполагает самоотдачу, но не самоотречение. Отдай, что можешь, как дерево свои плоды.
Они вышли в садик за мастерской, шорох снега под их ногами вплетался в морозную тишину. Недалеко от строения стояла покрытая снежной коркой обнажённая сухая, но с живыми почками, яблоня. Элио присел под ней, глядя на собственные руки.
— Тео, я вложил в наши отношения многое: время, душевное равновесие, пожертвовал общением с друзьями и близкими, лишь бы быть рядом с ней, но в какой-то момент я перестал узнавать себя. Где та черта, за которой забота превращается в саморазрушение?
Старец прикоснулся к коре дерева.
— Сруби ветвь у дерева и дерево зачахнет, но плод, сорванный с него, дарует жизнь вновь и вновь. Отдавай плоды свои, Элио, но не губи источник.
— А если этого окажется недостаточно?
— Тогда задай себе вопрос: дарит ли она тепло взамен, или только греется у твоего огня? И отвечай сердцем, а не предположениями.
(35) Пламя жертвенности.
Максима: Самопожертвование в любви — это не подвиг, требующий признания, а свет, дарующий ясность и направление.
Они стояли у старой гончарной печи, пламя внутри било в решётку, освещая стены. Элио протянул руку, но пламя неожиданно её обожгло, и он одёрнул её назад.
— Тео, — произнёс он, немного задумавшись, — я готов ради неё на многое: уехать, отказаться, простить, забыть. Нежность сблизила нас, но её мечты зовут вдаль, я хочу поддержать, но боюсь перестать быть собой. Порой думаю, не предаю ли я себя? Где кончается жертвенность и начинается опустошение?
— Жертвенность — это не уничтожение, это выбор, её свет сияет для обоих, когда жертва продиктована не горечью, а любовью. Свет горящей свечи — не крик, а спокойное «я отдаю». Но если ты гаснешь, остановись.
— А если она не разглядит моего пламени?
— Тогда освети им своё восхождение, и найди того, кто увидит.
(36) Игра судьбы.
Максима: Любовь – гостья нежданная, уходит без прощания. Не преследуй её, но и не отталкивай, она возвращается к тому, кто достоин её дара.
К полудню ветер усилился, и над гончарной печью завыл рожок. Кто-то заехал — чужой всадник, принесший кому-то известие. Элио тревожно и напряжённо смотрел на него из окна. Письма от неё всё ещё не было.
— Тео, — прозвучал его голос, полный отчаяния, — я посвящаю ей всего себя, но она снова уехала. Судьба играет со мной её желанием: то приближает её, то уводит от меня. Я бессилен, переживая, как всё ускользает из моих рук. Ищу редкой встречи, высматриваю знамения, надеясь найти хоть какую-то опору, но она неуловима, словно ветер.
Старец сидел за верстаком, глядя в глаза юноши.
— Любовь не терпит заточения, она непредсказуема и свободна, не гони её, но и не цепляйся — она вернётся к достойному, подобно птице, она присядет к тому, кто не будет пытаться её схватить и насильно удерживать.
— Но почему судьба так сложна и несправедлива, почему это так терзает моё сердце? Что, если она улетит навсегда?
— Но ведь ты останешься тем, кто был готов тогда и готов сейчас её принять, а это само по себе — необыкновенный дар.
(37) Эхо отваги.
Максима: Подлинная отвага — в признании чувства, а не в борьбе с ним. Кто не прячет страх, побеждает его.
После разговора о жертвенности и судьбе некоторое время стояла полная тишина. Элио всё глубже погружался в собственные мысли, не дающие покоя.
— Надежда греет меня, но я боюсь говорить с ней о будущем, я боюсь не самого отказа во взаимности, а того, что моя открытость и искренность её напугают, и что, увидев, насколько сильно моё влечение, она может отступить, не из-за отсутствия симпатии, а из-за страха перед такой глубиной.
Старец провёл рукой по земле, присев на корточки.
— Быть отважным — это не значит идти напролом, это значит быть честным с собой и другими, даже когда хочется спрятаться, и любить – это не демонстрировать силу, а показывать кто ты есть на самом деле.
— Но разве это не рискованно?
— Всё живое уязвимо, только мёртвое не боится быть разоблачённым.
(38) Путь прощания.
Максима: Иногда любовь учит отпускать. Прощание — не разлука, а дверь в пространство обновления.
Сад, примыкающий к старинному дому, дышал запустением, словно угасшая надежда, проросшая дикими травами, плакучие ивы, склонившись, трепетно роняли свои тени на зеркальную гладь пруда, дремлющего в этом заброшенном саду старого поместья, который молчал, словно хранил чью-то исповедь. Элио, рассматривая недавно найденный им, знакомый кулон, погрузился в раздумья: был ли тот потерян случайно, или от него намеренно избавились?
— Тео, я люблю её, но порой мне кажется, что нам не суждено быть вместе, может, пора отпустить? Я держу её даже в мыслях, но она уже где-то далеко, а я цепляюсь, и сам становлюсь пленником.
Старец кивнул, не глядя на него.
— Любовь задыхается в клетке, но расцветает на воле, её нельзя удерживать силой, иногда любовь заканчивается молча, без обвинений, без крика, и ты не проиграл, если ушёл не с пустыми руками, а с сердцем, в котором остался свет.
— А если она вернётся?
— Тогда пусть находит тебя свободным и независимым. Прощание — это не врата забвения, а мост к новой искренности.
(39) Танец судьбы.
Максима: Любовь не покоряется, она приходит как благословение. Позволь ей вести тебя в танце, не пытайся доминировать.
В центре сада стоял полукруглый павильон с разрушенным куполом, лепнина которого частично осыпалась, превращая танец ветра в образовавшихся пустотах в дивную музыку. Элио водил пальцем по мрамору колонны, в детстве он думал, что судьба — это карта, но теперь она казалась ему завитком дыма.
— Если это всё — просто случайность, Тео? Может, я сам придумал свою любовь? Мечтал — и влюбился в мечту? Судьба кажется такой непредсказуемой, словно мы лишь фигуры в чужом танце.
— Судьба не зовёт нас победить её, она — не сценарий, а партнёр, с которым танцует душа, не веди её силой, следуй за ней. Иногда любовь приходит, когда не ожидаешь, и исчезает, когда пытаешься удержать силой.
— И всё, что я делал было напрасным, и я не жил, а только покорялся?
— Пока ты отдаешься танцу любви, пока в тебе горит этот огонь, ты живёшь, Элио.
(40) Зов мужества.
Максима: Смелость в любви проявляется в первом признании, но настоящее мужество — в умении принять любой ответ.
На самом краю сада, словно призрак прошлого, высился заброшенный обелиск, надпись на нём почти исчезла, растворившись в веках. Элио с трепетом в сердце подошёл ближе, внутри у него, не решаясь вырваться на свободу, билось единственное слово, которое он никак не мог высказать вслух.
— Тео, — прошептал он, — меня сковывает тревога, я в ужасе от мысли, что мои слова останутся без ответа, а признания будут отвергнуты. Кажется, лучше промолчать, сдержать их в себе, чем быть униженным.
Старец провел рукой по поверхности камня, и на нём проявилась всё ещё плохо различимая, но уже читаемая надпись: «Я произнёс это, и оковы пали».
— Мужество в любви — это не совершение героических поступков, а смелость быть готовым обнажить своё сердце.
— Но что, если ответ причинит страдания?
— В таком случае, ты хотя бы останешься верным себе, а значит и чувства твои — настоящие.
(41) Слово — стрела.
Максима: В любви одно слово может вознести до небес, но может и смертельно ранить. Говори искренне, но с осторожностью.
На аллее, где некогда гуляли многочисленные посетители сада, теперь всё казалось заброшенным и везде покоились осколки деревянных дощечек. Элио поднял одну из них, и на ней угадывалась лишь половина слова, эхом отозвавшееся в его памяти: их последняя встреча, как и эта табличка, была расколота ею на его полуслове.
— Резкость моих слов ранила её, Тео, они были словно осколки, я жаждал ответа, но она предпочла тишину и ушла, мои слова застряли в горле, не успев стать прощением, и теперь, кажется, всё потеряно.
Старец подошёл, взял обломок ветки и вывел им на земле слово прощения.
— Слово, как дыхание сердца: если оно рождено из любви — оно лечит, а если из боли — лучше молчи, пока не придёт ясность. Слово — это выпущенная стрела, которая не возвращается, оно может ранить, но может и спасти. Не стреляй в неизвестную тебе темноту.
— Но если уже поздно?
— Тогда следующее слово пусть будет началом исцеления. Даже если она его не услышит.
(42) Зов нежности.
Максима: Нежность — это способ любви общаться, когда слова уже не могут передать всю глубину страсти.
Вечер окутал сад мягким теплом, в одной из дальних его аллей, где таблички, указывающие направления, уже стёрлись, ветер переворачивал листья, словно играя с ними в одну, только ему понятную, игру. Элио держал в ладони лепесток, который сейчас заменял для него её слова.
— Тео, — прошептал он едва слышно, — мне достаточно было бы просто молчаливого присутствия рядом, и мимолетного прикосновения к её руке, плечу, волосам. Всё, что я к ней испытываю, не вмещается в слова, но этого кажется так мало, чтобы передать всю глубину моего сердечного расположения.
Старец покачал головой.
— Настоящая любовь не кричит о себе, она говорит языком прикосновений, взглядов и молчаливой поддержки, которые ласкают сердце. Нежность — это не слабость, а самая мощная сила, которая может существовать между двумя, любящими друг друга людьми.
— А если она ждёт признаний, а я не смогу об этом сказать красиво, или, что ещё хуже, не смогу сказать вовсе?
— Тогда необходимо найти в себе силы сказать это как можно с большей нежностью. И она поймёт.
(43) Зеркало души.
Максима: Другой — не наше отражение. Любовь становится возможной, когда мы перестаём использовать другого человека для заполнения собственной пустоты.
Пруд был неподвижен, как дыхание мира, а на его водной глади небо дрожало, как пергамент, на котором писали пером судьбы. В траве, у самой воды, лежала гладкая медная пластина, возможно случайно кем-то потерянная, Элио взял её в руки и поднёс к лицу, в ней отразилось небо и смутный овал, в котором он едва узнавал себя: лицо его, но искажённое, и чужое. Он смотрел на это лицо и думал — не о себе, а о ней, о том, как часто он искал в её взгляде подтверждение, что она испытывает то же, что и он, переживает те же порывы сердца. И пусть она — не эхо, а другая дорога, но ведущая в ту же сторону, что она — его продолжение, его вторая половина, отблеск его мыслей, и голос его вырвался будто сам:
— Я надеялся, что она разделит со мной мои собственные мысли и переживания, мне хотелось найти себя в ней, но, возможно, именно это ожидание и помешало мне увидеть её настоящую.
Старец присел рядом и изменил пальцем угол отражения медной поверхности, образ расплылся, остался только блеск.
— Влюблённость может быть эгоистичной, заставляя нас видеть в другом лишь отражение себя, но настоящая привязанность требует принятия и понимания различий.
Юноша молчал, и в этой тишине он впервые понял: в её непохожести на него и заключается её особая прелесть, которая делает её такой дорогой его сердцу.