Тень за спиной Империи

«Человеку дан голос, чтобы скрывать свои мысли».;
Борис Пастернак,  Доктор Живаго

Помню, как в 1978 году, а может, чуть позже, я оказалась со своей приятельницей — актрисой — и её мужем в ресторане Дома композиторов. Ресторан был небольшой, уютный, с почти домашней атмосферой. Мы часто захаживали туда нашей небольшой компанией. Иногда там даже показывали фильмы, которые переводил мой будущий муж. Место было мне знакомо.

В тот вечер муж приятельницы — дипломат — собирался представить своего гостя. Русский эмигрант, как и он сам, по имени Мишель. Меня пригласили, как это принято говорить, "для антуража" — могла свободно говорить по-французски. Мишель был высокий, светловолосый, с прекрасной осанкой. Мы вошли в зал, пробираясь между столиками в поисках свободного, и вдруг оказались лицом к лицу с художником,. Я его давно знала. Это был Саша Блох. Где и как мы познакомились, не помню, а помню лишь то, что рядом с ним в ту пору всегда была Лиля. Мы с ней впервые встретились летом в Коктебеле. Светская, образованная, с хорошим вкусом и глубоким знанием поэзии — она и стала его музой. У Саши была мастерская в центре Москвы. После закрытия всех ресторанов и баров туда стекались гости. Вино, разговоры, картины, музыка. Странно, но в интернете его теперь нет. Словно не жил.

В тот вечер, в том самом ресторане, я впервые увидела Юрия Голубева. Он заметил меня и как-то сразу напрягся. Потом я поняла: больше всего его заинтересовал Мишель, эмигрант с французским паспортом. Позже он стал называть его Мишелькой-вермишелькой — с некой усмешкой.Тогда мы стали общаться с Юрой. Не роман, скорее — любопытство друг к другу. Он начал немного ухаживать. Тут же появились сложности. На моих курсах — это были курсы при МОСГОРОНО, возле метро Университет — директор, партийная дама, вызвала меня "на разговор". Повод? Он приезжал за мной на Вольво с дипломатическими номерами. Я выслушала нотацию о запрете контактов с иностранцами и, к своему удивлению, вдруг ответила, что КГБ всё про него знает. Откуда во мне была эта уверенность? Не знаю. Может, сам мне об этом говорил.

С людьми он общался легко, доброжелательно.Как-то пригласил нас с подругой и её молодым человеком в офис американской фирмы, где и работал. Там была сауна. Мы попарились, потом пили великолепное импортное пиво. Всё было необычно, особенно для нашей советской жизни. Почти как в кино. Он часто бывал у Саши Блоха, появлялся с коробками продуктов из "Берёзки". Получал сертификаты. Следовательно — его деятельность имела официальный статус. О Канаде он никогда не говорил. Во всяком случае, я не запомнила.

В мой день рождения мы поехали в Ленинград. Там на гастролях был мой отец, и я, не раздумывая, решила познакомить его с Юрой. Папа снял нам номер, а на ужин пригласил в ресторан гостиницы «Астория». Шампанское, свечи, приятный разговор. Папа был с молодой женщиной — актрисой. Позже она станет его последней женой. Ей было 36, мне — 35. Юре — тоже 36.

После ужина мы поднялись к папе в номер. Там стояло пианино. Юра решил сыграть что-то. Сел, открыл крышку, положил пальцы на клавиши... и вдруг — словно потеряв силы — упал лицом прямо на них. Шумно, нелепо. Папа посмотрел на меня и тихо сказал: «Не завидую тебе, дочь». Я всё поняла. И, кажется, он тоже. Я не была ни Мата Хари, ни женщина, которая могла бы полюбить человека с «заданиями в голове».

Вернулись в Москву, и всё как-то само собой закончилось, хотя, по правде говоря, и не начиналось по-настоящему.Потом я услышала, что у него была какая-то Наташа. Уехала в один день, прихватив из квартиры всё. Потом другая Наташа — на этот раз жена. Она почему-то не оказалась дома в день его смерти.

А смерть — вот что меня потрясло по-настоящему. Я прочитала, кем он был на самом деле. Один из партнёров Михаила Ходорковского. После ареста Платона Лебедева в 2003 году именно он занял пост главы Group Menatep. Его кандидатура не обсуждалась. Холдинг тесно переплетался с государственными структурами. В службе безопасности — десятки бывших сотрудников КГБ и ФСК. Всё знали. Всё умели.

Голубев был не просто менеджером — он был одним из архитекторов этой системы. Его молчание — часть конструкции. Его доля в ЮКОСе — почти пять процентов. Он участвовал в принятии решений, включая то роковое — о продаже акций западному инвестору. Кремль не одобрил. И началось.Он не спорил. Он исчез. Уехал в Лондон. Жил тихо. Никогда не жаловался. Не писал. Его имя не фигурировало в уголовных делах, его не вызывали в суд. Его просто не было.

А потом — смерть. Один. В кресле. С пультом в руке. Симптом — оторвавшийся тромб. Формально — естественная. Но было в этом что-то слишком продуманное. Слишком осторожное. Жена — рядом, но молчит. Друзья — далеко. Всё замерло.

Британская полиция провела расследование. Без следов насилия. В отличие от Литвиненко, здесь не было радиоактивного следа. Только тишина. И подозрение.

Слишком много знал. Слишком долго молчал.

До самого конца.

10 июня, 2025 год, Брюссель