А жизнь продолжается. Гл. 48. Послегрозье

48.     – Ну, Красавушка, давай листики-то сниму с твоей раны, да новые привяжу, ты уж потерпи малость, – ласково проговорил Илейка, – жар спал, знак добрый, попей ещё отвару целебного. Бог даст, завтра и встанешь, и на жеребчика нашего полюбуешься. Уж такой ладненький, такой тонконогий! Вот гадаем, как назвать-то малого.
     – Спасибо Бог тебя, дедуля, к жизни меня возвращаешь и лечением своим и весточкой радостной про коника нового. А что, приехали ли наши посланники от князя? Добрые ли вести?
     – Приехали, приехали. Вести-то добрые: татей наказали, даже Ворон попался. В кушаке у него много добра было зашито. А вот Казя, злобная баба, сумела скрыться. Показал супруг-то её, что это она двух татей порешила, сама ножичком-то прирезала. Вот тебе и баба. Да Господь всё видит, накажет жестокосердую. Да тут просится к тебе воин один, да сумлевается, прикажешь ли впустить его? Ну, зарделись щёчки-то, не смущайся, позову, позову. Дожидайся.
  49.   Несмелый стук раздался в дверь горницы. Красава присела на ложе своём и звонким от волнения голосом крикнула: «Жду тебя!».
На пороге, пригнувшись, остановился Третьяк. На лице его застыли и удивление, и радость, и сомнение: так ли он понял возглас девушки?
     – Пошто остановился? Проходи, гостем будешь. Садись, лавка длинная, места хватит, – лукаво произнесла Красава.
Большие и сильные руки воина мяли шапку. Ох, как много нужно было сказать ему девушке, да куда подевалась смелость бывалого  дружинника воеводы Коловрата, не ведавшего сомнений в бою? Переминаясь с ноги на ногу, опустив ясны очи долу, словно девица, спросил Третьяк:
     – Выслушаешь ли меня, постараешься ли понять и дать откровенный ответ на вопрос мой?
     – Да почему ж не выслушать? Конечно, выслушаю. Да прежде чем ответ давать на любой вопрос, подумать надобно, ежели вопрос особо сложен. Ну, не хочешь присесть, говори стоя, внимаю тебе, сокол ясный.
Такое неожиданное обращение ещё больше озадачило парня, но, собрав всё своё мужество, Третьяк начал речь.
     – Не мастак я говорить-то, проще мне на коне в бою рубиться, да работу какую руками творить, но и молчать далее нет мочи. Понимаю, стар я да увечен после битв, не такого тебе мужа надобно и по красоте твоей, и по характеру, да запала ты в душу мою. Что бы ни делал, куда бы ни шёл, а всё стоишь у меня перед глазами, всё слышу голос твой переливчатый, всё думу только о тебе думаю, – выдохнул, набрал полную грудь воздуха, и резко произнёс –  пойдёшь ли за меня? Станешь ли супружницей моею, чтоб в одной упряжке всю жизнь ходить? Обет даю, беречь и жалеть. Ждать ответа, али нет?
Не поднимая головы, зажав накрепко шапку в руке, до хруста пальцев в деснице, замер в ожидании ответа девушки. А она встала с ложа, где победила огневицу от  раны, медленно подошла к  Третьяку, положила руки ему на плечи, заглянула в глаза парня, и произнесла тихо, но словно жаром обдала:
     – Жаля мой, лучше тебя никого нету. Буду тебе и женой верной, и Берегиней. Согласна я. Ступай к батюшке, да проси руки моей смело. И дедушку Илейку с собой для порядку возьми. Иди с Богом!
Развернула воина к двери и слегка подтолкнула к выходу. Ошеломлённый таким ответом, ещё не верящий своему счастью, вышел Третьяк из горницы, постоял, снова вздохнул полной грудью и, словно обретя крылья за спиной, помчался искать Прокла, чтобы просить отца отдать за него единственную дочку.