Флейта и Конь. глава 4

Фин лежал и смотрел в тёмный потолок. В окно, приглушённый занавеской, бил луч света. Рядом, притиснутый к стене, спал Марк. Китиш дрых на другой полке, заливая купе своими вздохами и взрыкиваниями. Фин слышал, как стучат на стрелках поезда, громыхают вагоны растаскиваемых составов, гнусавит в репродукторе голос. Ночная тишина железнодорожной станции.

«Значит, Таракан и вправду умер, - лениво текла мысль, - жалко его. Хотя, почему жалко? Будто ему нравилась такая жизнь! Умереть было освобождением. Освобождением духа от бренного тела.  А с другой стороны, жизнь одна единственная, другой не будет. Хоть какая, а жизнь. И хоть ты бродяга, хоть маршал армии – должен дожить её до конца. Ведь умирать так страшно… ещё и больно, наверное. А она… Дурак!!! Спала она, спала! Даже не проснулась, даже не поняла, что уже умерла!! Ни боли, ни страха – сам ведь усыплял, дубина! Сам, своими руками убил, ты чувствовал лёгкое крыло её души на своём лице. Просто забрал жизнь, ту самую единственную и неповторимую жизнь, взял, будто она твоя собственность. Будто можешь так же легко вернуть, как и взять… а теперь ещё лежишь и ругаешь себя, как будто это может что-то исправить… скотина ты, самая настоящая. Как тебя ещё земля носит?»

- Готовьсь!

Фин подскочил на койке. За окнами пробежал человек.

- Готов к отправлению. Давай! От графика и так отстали, - крикнул он и исчез в паровозном гудке. Зашипело что-то, вагон качнулся назад – по всему составу прокатился тяжкий ропот. Вагон дёрнулся вперёд, и пятно света поползло по стене, замерло над Фином, а потом уехало совсем, слилось с окном. За занавесками повисла темнота, колёса бодро стучали на стыках, свет от редких фонарей проскакивал через всё купе, а потом и вовсе пропал.

Фин сел, потряс головой. Было жарко, душно. Стаканы подпрыгивали на столике, уныло звякали ложки. Облезлые стрелки наручных часов показали два часа с семью минутами. Новый день. Должен был Фин приехать вчера, поздно вечером. Заждались его там, наверное, по всему городу бегают. Или наоборот, облегченно махнули рукой и ушли заниматься своими делами.

«О чём же таком интересном я думал? – Фин снова лёг на смятую и влажную простынь, - что-то бередящее, что-то важное… что? не помню. Что-то щекочущее уползает в глубину, вызывает смутно знакомое ощущение в кончиках пальцев и не даётся. Как ни бейся, не даётся. Вырывается, хлопает крылышками. Замерло в ладонях, пульсирует тихонько. Фин приоткрывает маленькую дырочку, смотрит осторожно на замершую бабочку. Она не двигается, крылышки замерли, присохли к мёртвому тельцу… НЕТ! Только что же была жива!»

И тут запела флейта. Тихонько, хрипло, но настойчиво. Её голос креп, мелодия не становилась быстрее, но звуки росли и делились, словно играл целый оркестр флейтистов. Однако Фин точно знал, что флейта играет сольную партию, он видел её, маленькую, яростную… не злую, обиженную. В белых лучах неземного света, она выводила мелодию, расцветающую трезвучиями, вспухающая басовыми переливами, прорезающаяся короткими шипами визгливых выкриков. Она заполоняла всё, блестела треснутой коричневой лаковой кожей, лёгкие волосы вздымались в непросчитываемые такты этой дикой мелодии. Она говорила, повторяла одно и то же, но он не мог понять, что. Эта загадка взрывала ему мозг, вытряхивала его из черепной коробки.

«Нееет!!! Не надо! Я не хочу. Не надо больше. Что угодно, но дай мне забыть! Чёрт возьми, почему ночь?! Где солнце? Оно ещё никогда меня не подводило: за кошмаром всегда приходило утро, и новый день накрывал клеёнкой забот. Прошу, дай забыть. Я не хочу больше. Я не могу больше. Полезай обратно в цветастую тряпицу, будешь так же как раньше лежать на полке, я буду петь с тобой на закате, как прежде. А если мама попросит, то сыграем ей её разлюбимого «Пастушка под горой». Разве плохо? Ну не надо, не надо! Ведь ты же добрая, почему ты хочешь, чтобы я страдал? Я солдат, это моя работа. Мне жаль, мне правда очень жаль! Чего бы я не отдал, чтобы сказать это тебе, чтобы попросить прощения! Только тебе это не поможет. Смерть – это навсегда. И убийство тоже навсегда… Нет, нет! Ты же замолчала!.. или это в моей голове?  Ещё хуже: тюрьма в самом себе, вечная пытка. Таракану хватило смелости, а мне… Хотя, какая же это смелость? Отбыть наказание – вот смелость. Сам виноват – сам отвечай. А ещё флейта… хоть в петлю лезь»

Сильный толчок сбросил Фина в пропасть. Та, однако, быстро кончилась твёрдым холодным полом. Фин сел, покрутил головой. Марк спал, развалившись на койке, Китиш тоже сладко сопел, умудрившись положить ноги на подушку, а голову на куль одежды. Жажда давила изнутри, давно остывший чай из всех трёх стаканов едва её залил. Фин вытер вспотевший лоб, провёл рукой по влажным волосам. Купе давило своими стенками со всех сторон, было жарко, душно, противно. Хотелось выскочить из собственной грязной шкуры

«Под поезд» - вспыхнула пугающая идея, но Фин отогнал её: теперь, когда за окном разгорается утренний свет, когда проклятая флейта замолчала, когда липкий жаркий кошмар отступил, мысль о самоубийстве казалось отвратительной, смерть виделась страшной.

С трудом натянув штаны и набросив куртку на плечи, Фин прокрался в коридор. Поезд так же мерно потряхивало, весь вагон спал. Тихо лязгнув, отошла в сторону дверь, и молодой человек оказался в прохладном розоватом утре. Солнце только вставало, его диск ещё не показался из-за горизонта, но небо на востоке уже краснело и золотилось, а прямо в зените сделалось бледно-голубым. Поезд мчался всё так же вперёд, гремели стыки, пролетали мимо холмы, погружённые в чернильную тень. Пахло цветами, росой, морем, влажным деревом – утром.

- Лирика, - досадливо плюнул Фин и полез в карман за сигаретами. Но они все вышли, - и отвлечься нечем! Сиди с глупыми мыслями и любуйся на нежную, свежую красоту юного дня!

Он так и сделал: сел на скамеечку, завернулся плотнее в куртку и отдался глупым мыслям. Но ничего стоящего в голову не лезло, всё крутились обрывки сна. И Таракан, смело ушедший из жизни, и бедная Сань, и Небесноград.

- Откуда Небесноград? – Фин потёр уши, будто думал стимулировать этим действием мозговую деятельность, - а, это мне сон снился ещё вчера. Там какая-то возвышенная любовная история: чудодей Эрбан, недотрога Тиника, её суровый отец…
Легкие, щекочущие медово-синие воспоминания заклубились в голове. И закольцованный мир, и лохматый порыжевший от ужаса Таракан, решивший уйти, чтобы встретиться с возлюбленной. И как совпало, что в эти же часы умер Таракан…

- Эрбан, Таракан, - задумчиво протянул Фин, - Таракан – это Эрбан! Человек Дождя! Этот свин приснил мне свой сон! Чудодей проклятый! «ходят, руками машут, наваждения строят»!! построил наваждение, чтобы ему провалиться! А я-то думал, что с ума схожу. А это он, это он…

Нет, бред. Таракан – это Таракан, бродяга, нищий. Но бабочки… откуда он мог знать, что я вспоминал про бабочек Эла? Откуда знает про мои глаза, про Сань, про… Стой дурак, стой. Как ты смеешь ещё носить лейтенантские погоны, если ведёшь себя как перепуганная курица?! Не знал Таракан ни про что, только про глаза сказал. А бабочки были в твоей голове, и мысли про Сань и мертвых бабочек тоже только у тебя. Это ты сам себе додумал, только на ассоциативном уровне. Нет, лейтенант Фин Рейвд, ты однозначно сходишь с ума. Псих, параноик. Это от постоянной перегрузки мозг шутки шутит, разыгрывает своего хозяина. И сегодня ночью тоже. Сань мертва уже больше суток, а тебе всё чудится, что она на флейте играет, а ведь эта девочка даже не знала, как выглядит свирель.

Она была просто девочка. Маленькая, напуганная девочка. Её обманули, надурили, склонили на сторону Ригдана. Сентиментальность! Подумай, Рейвд, она хотела тебя убить. И сделала бы это, если бы ты не стал спасать собственную шкуру. Но она колебалась, долго колебалась, сколько раз ты давал ей повод застрелить себя, но она держалась. И снова дурак: она бы не держалась бы вечно, долг бы пересилил.

Но Фин не мог думать. Перед глазами прочно встала Сань.
Ласковый красный свет заката освещал её ещё совсем детское лицо. И глаза, и волосы, и нос, и губы – всё горело словно не от лучей солнца, а собственным огнём.

- Ты знаешь, я люблю чаек!

Фин тоже проводил взглядом белую птицу, оглашающую вечернюю тишину печальным криком.

- Ага, тут залив реки недалеко.

Сань фыркнула:

- Я тебе о лирике, а ты мне… даже не о прозе, а о научных справочниках!

- Что поделаешь, - рассмеялся Фин, - мужской ум!

- Ум сухаря!

- У сухарей есть ум?

Сань обиженно сморщила нос, нахмурила бровки:

- Вредный! Знаю-знаю, - поспешила она, - ты скажешь, что я сама такая, а я снова буду дуться и пытаться что-то ответить, а ты будешь посмеиваться и блестеть глазами. И опять все по кругу. А у меня сейчас совершенно нет настроения ссориться. Я какая-то слишком миролюбивая сегодня, даже самой странно. Кажется, что близится что-то страшное, невозможное, и не хочется злиться. Ты знаешь, я была на море только один раз, представляешь? Всего раз! И чаек, настоящих, морских, видела только там.

Она села на склон, посмотрела на блещущую в дали воду залива и улыбнулась:

- Мы там были семьёй: я, мама с папой, а ещё наши друзья. Помню, как мы тряслись в машине долго-долго, а потом родители говорят: выходи. А вылезаю, ноги затекли, не держат. А там… много!

- Чего много? – Фин усмехнулся про себя, присаживаясь рядом.

- Всего много! И неба, и света, и воздуха, и запахов, и вода до самого горизонта. Мы сразу забыли усталость и побежали к воде, по сухим кручам, к галечному пляжу. А вода такая тёплая была, и солёная…

Фин осторожно, будто случайно подвинулся ближе и обнял девушку. Под огромной курткой обнаружилась неожиданно тонкая талия, твёрдое тело. От внезапности открытия и испуга Фин стиснул Сань крепче. Она пискнула, отпихнула его, ловко ткнула носом в землю, да ещё ботинком в спину поддала.

- Козлина!

- Я случайно…

- Пошёл лесом, чтобы я тебя больше никогда не видела!

- Да куда я пойду, дорога одна, - Фин поднялся, отряхнулся, глянул на Сань осторожно, но ей было совершенно фиолетово на все его взгляды.

- Жить надоело?! Куда хочешь, туда и катись. Даю минуту.

- Сань…

Она, изогнувшись с мощностью лука, метнула в него каким-то комом.

- Даже не смей меня по имени называть!

- Ну прости, я правда не хотел. Само получилось. Ты ведь девочка совсем! Я конечно не первой свежести человек, но не собака. Не буду говорить, что совсем случайно, это не правда, но дальше заходить даже не думал. Даже не знаю, на что рассчитывал и чего ожидал, но явно не того, что получилось. Давай помиримся и пойдём дальше, - тут Фин чуть ни прикусил себе язык от осознания всей своей глупости, но почему-то идти с Сань ему было очень хорошо.

Сань задумчиво и хмуро смотрела на него, поджав губы.

- Ну, хочешь, твой рюкзак потащу?

- Ещё чего!

Она сама взвалила свою ношу на  плечи, презрительно плюнула сквозь зубы и зашагала по тропинке, возвращаясь на дорогу. Фин поспешил следом. Сань обернулась, скривилась, но ничего не сказала.



Нет, грязно, гадко. Лучше забыть. Но тонкое тело, находящееся в полной его власти…

Фин грязно выругался и отвесил себе пару пощёчин, будто хотел таким образом вытряхнуть из головы поганые мысли.

А рассвет бушевал, разгорался, беззвучно звенел, давил. Запела флейта. «Под поезд, - ахнул Фин, - под поезд…»

Он подошёл к перилам, тронул дрожащую преграду. Из-под передней теплушки возникало мелькающее полотно дороги и убегало под вагон. Шпалы рябили в глазах, гравий – колючий и твёрдый, Фин это знал, - размывался и превращался в пухлую бурую пену. В лучшем случае он сразу разобьёт голову, в худшем его перемолотит и исковеркает колёсами, осями… От этой мысли он содрогнулся, наклонился чуть вперёд. За спиной выстрелила дверь.

Фин едва успел схватиться за шаткий столбик, обернулся.

- Фин? – Марк удивлённо хмурил брови.

- А? – Фин глядел в непривычно розовое от рассветных лучей лицо и тихо радовался.

- Не спишь? – Марк подошёл ближе, сощурился на солнце.

- Не сплю… Я… у меня… - неожиданно к глазам подкатили слёзы, к горлу рыдания, Фин попытался загнать их подальше, но незваные гости прорвались с удвоенной силой. Он сжал лицо ладонями, отвернулся. Это было так глупо и стыдно! Взрослый мужчина, офицер, рыдает перед другим взрослым человеком.

Марк потоптался:

- Эх, дорогой мой человек… - непонятно вздохнул он, сжал Фину локоть. Тот не стал вырываться.



Фин перестал бороться с собой, осознав тщетность этих попыток и поняв, что просто задохнётся в этих судорогах.  Он плакал совершенно беззвучно, малейший всхлип казался лишним унижением. А Эл сидел рядом, осторожно дышал в плечо и молчал. Просто молчал, но не уходил. И Фин, отдаваясь своему горю, радовался, что можно горевать не в одиночку, что рядом есть человек, который вот так молча и сочувственно сопит рядом и совершенно не знает, чем помочь.

- Ну… Может, валерьяночки?

Фин, вытерев глаза и не глядя на брата, мотнул головой. Говорить он даже не пытался, знал, что голос будет треснутый и дрожащий.

- Я понимаю… но и ты разберись. Когда понимаешь, что происходит, легче становится.

А чего тут понимать-то?! Это Элу нужно чертить схемы и графики, чтобы жизнь стала проста и понятна, а у него, у Фина, так не получается. Ну, действительно, чего он так расплакался, ведь не родственника потерял, не маму или папу (дурак, раскиснешь ведь снова!!!). Просто это первая личная потеря. Умирали люди полузнакомые, Фину почти безразличные, а тут… жалко так... Кого жалко-то? не его, он умер, его уже не жалко. Себя жалко, потому что вместе с человеком потерял и что-то своё.

Фин хлюпнул носом, ещё раз потёр глаза.

- Платок нужен? – Эл, тоже не смотря на брата, протянул носовой платок.

- Ага, спасибо, - просипел Фин.

Эл вдруг махнул рукой:

- Эх, ведь побьёшь меня потом, - и крепко обнял Фина прямо там, на скамейке в жидком сквере, на виду у гуляющих.



- Фин, может, спать пойдёшь?

Слёзы уже давно высохли, Фин сидел на полу, привалившись к дрожащей оградке, Марк пристроился рядом.

- Да какое тут спать, - усмехнулся Фин, - скоро уже приеду. Представляешь, как обидно будет: засну, а через пятнадцать минут уже вставать и вытряхиваться из поезда!

Марк тоже улыбнулся:

- Ну, тогда вещи собрать.

- Нечего собирать, вещей-то нет почти.

Марк задумался, мучительно потёр виски.

- А вот тебе нужно поспать, - нахмурился Фин.

- Так ведь Кайла следующий после Каравля. Тоже не успею поспать, - было видно, что ему очень не хочется уходить.

- Поезд будет огибать гору, ещё парочка часов, - Фин осторожно из-под век глянул на Марка, - да ты не бойся меня оставить. Ничего со мной не случится.

- Причём тут это, в самом деле, - Марк сдёрнул очки, стал зачем-то протирать подолом.

- Ладно, тогда пойдём вдвоём. Устал я на твёрдом сидеть. Как думаешь, - Фин задорно блеснул глазами, - Китиш проснётся, если мы реквизируем у него из шкафа немного чая?

- Не хорошо…

- Ну вот… в корне дело губишь. Сначала сделаем, а потом будем истязать себя совестью.

Фин рассмеялся, Марк тоже улыбнулся:

- Да, забавно. Ты только тогда не шуми.

- И ты тоже, - подражая серьёзному детскому шёпоту, сказал Фин и открыл дверь в вагон.

...
Китиш всё так же спал на своей койке, распластавшись на животе и свернув голову под странным углом. Фин среди чистого постельного белья в шкафу нашёл жестянку с чаем, услал Марка за водой.

Тяжело опустился на койку, огляделся, будто в последний раз сидел в безумно ценном для сердца месте. Пластиковые панели стен, вместо верхних и багажных полок шкафы… Глаза б не видели этой скучищи!

«Выпить стимуляторы» - вспомнил Фин, выудил из-под полки свой рюкзак, раскопал среди сменной одежды баночку. Простая банка белого пластика с бумажной этикеткой, чёткие буквы «Н.С. 7-22. Строго по указанию специалиста!»
«Сейчас глотать, по сухому, или дождаться чая? Лучше с чаем, конечно. А то застрянет ещё в глотке, и там начнёт растворяться… а если Марк догадается?» – Фин похолодел. Марк, конечно, спросит, от чего таблетки. Просто чтобы посочувствовать Фину. Чёрт, какой же сочувствующий человек!  И откуда такие берутся, зачем? «На банке на написано что это, незнающий человек и не догадается. А Сань узнала даже под другой этикеткой… Эх, Фин Рейвд, совсем раскисаешь. Сань-то знала про существование стимуляторов, а Марк об это знать не может, это секретная информация»

Тихо отъехавшая дверь испугала его, сердце пропустило удар. Марк поставил стаканы на стол, просто, без марли насыпал чай в воду. Фин поспешно вытряхнул на ладонь таблетку, губами подхватил и, обжигаясь кипятком, в один приём проглотил её.

- Что с тобой…

Фин помотал головой, промычал что-то и завалился на кровать. Обваренный язык чесался, зубы побаливали, зато в голове стало холодно, покойно и чётко. Фин приоткрыл глаза, все вокруг окрасилось чуть синеватым, стало понятнее и естественнее. Сердце стало ровно отсчитывать пятьдесят девять ударов в минуту, альвеолы послушно расправлялись при вздохах, последние миллиграммы нейростимуляторов разносились по крови, направляясь в мозг.

И было так хорошо, и тело совершенно не желало двигаться, у Фина мелькнула мысль о параличе, но он тут же забыл об этом. Тело было совершенно здорово, как и разум, и нужно было только пару часов нормально поспать. Жаль, времени нет, надо подниматься, подумать о том, куда же идти с вокзала, что делать, если встречающий его не дождался вчера и ушёл. И поесть чего-нибудь. Вредина Китиш не поделиться, а у Марка у самого ничего нет. Эх, Марк, добрая душа, откуда же ты такой взялся?

Фин распахнул глаза, но шевелиться не спешил. Что-то, вспыхнув внутри колючей искрой, заставило тело не двигаться. Приказ этот шёл мимо мозга, на уровне инстинкта, и Фин разумно не сопротивлялся. В ногах у него сидел кто-то, видимо, Марк, а на соседней полке Китиш. Они говорили о чём-то шёпотом, почти не слышно.

- Вот я и говорю тебе: странный он какой-то. Разговоры эти…

- Ну нельзя же человека в свободной стране за одни только разговоры в бандиты записывать, это просто…

- Простая ты душа! Из вагона он выходил утром? Тебя испугался?

- Неожиданно просто…

- Спровадить тебя спешил? Ну?

- Что?

- Бомбу он закладывал! «Что», - передразнил Китиш явно кривляясь, - вот из-за таких штокающих несознательных граждан поезда под откосы слетают, мосты обваливаются, здания рушатся.

- Что? То есть, ты хочешь сказать, что Фин террорист?

- Ха! Чего же проще? Без билета его запихнули в вагон, ни в каких документах он не зафиксирован. Рвануло бы, так на него и подумать бы никто не мог, потому что формально его на этом поезде не было. А были, предположим, я, или ребята из четвёртого купе. Славные ребята, весёлые, в глазах огонь. Ты меня прости, конечно, ты парень ничего, но у тебя глаза какие-то погасшие, а они - другое дело. И вот припишут им эту их весёлость, скажут, буйные, припаяют подрыв железнодорожного состава и дело закроют, на полку сунут. Ребятам этим, конечно, ничего. Покой да гроб дубовый, если остатки соберут, а родным как с этим клеймом жить?

- А почему у него с собой ничего не было? – Фин очень чётко представил, как Марк удивлённо хмурит брови, - я хорошо помню: куртка на плечах, обе руки на поручнях… а в руках ничего. И рядом тоже.

- Значит, заложил уже, - Китиш фыркнул, - ой, чувствую, запудрил он тебе мозги! А ты и веришь, - полка скрипнула, Китиш привстал.

- Не надо, не надо таких фамильярностей, - Фин увидел сквозь подрагивающие ресницы силуэт Марка, отводящего руку проводника, - почему он не запустил устройство? Если оно радиоуправляемое, то ничто не могло ему помешать…

- Ха, а сам-то он, небось, не хочет взлетать на воздух!

- Мог прямо там, при мне. Я бы всё равно никому бы не сказал.

- А если со шнуром?

- Где такие используют?! Разве что далеко на севере, где ничего удобнее не придумали. В таком случае можно прямо сейчас пройти и проверить.

- Ну иди, - Китиш отвалился на спину, под ним щёлкнула пластиковая стенка.

- Я Фину верю, а тебе бы не помешало сходить.

- Да ладно, может и нет там ничего…

- Забавно это у тебя выходит! Никаких доказательств, а человека обвиняешь. И не просто обвиняешь, в терроризме обвиняешь, а это не шутки!

- Да тише ты! – ещё громче зашипел Китиш.

- А что это ты разволновался? Разбудить боишься?

Фин даже приоткрыл глаза пошире. Никак он не мог поверить, что столько яда может быть в словах Марка, тихого Марка, доброго Марка.

Китиш пропустил эти слова мимо ушей:

- Ты не знаешь, где он выходит. В Каравле?

- Нет, Кит, ты что-то темнишь.

- Да скажи, что тебе. Хоть этим делу поможешь!

- Ничего я тебе говорить не буду, фальсификатор. Народный палач.

- Ой, какие слова вспомнил. Ну и не надо, чистоплюй. Дорожная полиция и без тебя справится.

- Ещё армию позови.

Повисло молчание, прерываемое лишь тяжёлым дыханием Марка и смешками Китиша.

- Ох, - Марк встал, прошёлся пару раз по купе, - разозлил ты меня, прямо странно как-то…

Фин, нарочно громко вздохнув, повернулся на кровати, открыл глаза:

- Где мы?

Марк от неожиданности чуть не выронил очки:

- В Каравль только въехали.

- Ага… - Фин сел, огляделся, - пожрать есть что-нибудь?

Китиш хмыкнул и намылился уходить.

- Что у вас случилось? Помер кто из пассажиров? – Фин ухмыльнулся, и, выбрав на столе стакан, вылил в себя остатки чая.

- Да ну тебя, - буркнул Китиш и вышел, хлопнув дверью.

Фин перевёл смеющийся взгляд на Марка:

- Что произошло?

- Ничего, - пожал тот плечами и нацепил очки.

- Ну и хорошо.

Фин выглянул в окно. Поезд подползал к большому вокзалу, за железными крышами которого  возвышались пики тополей и белые лоскутки домов. Ну чисто приморский город, как на картинках!



Поезд замер, отбрасывая холодную тень на платформу. Фин сошёл, махнул рукой Марку и пошёл в хвост состава, к выходу в вокзал. В окне мелькнуло хмурое лицо Китиша, тот проводил Фина злым взглядом и пропал из поля зрения. Из вагона вывалилась шумная компания из четвёртого купе. Они орали и махали кому-то, оставшемуся в вагоне, за окошком мелькали смутные тени, кто-то боролся с форточкой. Наконец прощающиеся добились своего и по утреннему перрону разнеслась залихватская походная песня, которую тут же подхватили вышедшие. Фин шёл к широким дверям, а солнце припекало ему макушку.

В здании вокзала было прохладно и пусто. Большие квадратные часы надсадно щёлкнули, огромная минутная стрелка перескочила ещё на деление: пять минут шестого.

«И куда теперь? – с тоской подумалось Фину, - может, разумнее было бы остаться на перроне, возле поезда? Что обо мне знает этот встречающий? Что я приеду на определённом поезде». Он был уже готов повернуть снова к дверям, но его окликнул человек на большой скамье с чугунными ножками.

- Фин Рейвд? – осведомился он, поднимаясь Фину навстречу и одёргивая измятый костюм.

- Точно. Лейтенант Рейвд…

- Тише, - сказал человек одними губами, - размахивать своим званием будете в другом месте. Вы просто Фин Рейвд. Гражданская профессия есть?

- Инженер авиаконструктор. Только для прикрытия это не подходит, я нигде не работал, а заведений, в которых нужны такие люди, мало.

- Ну и пусть. Обобщим до инженера. Я – ваш встречающий, господин Арана. И должен сказать, вам повезло, что опоздание произошло не по вашей вине.

- Повезло? – Фин рассмеялся, - вы простите, конечно, но это сильно сказано.
Арана провел рукой по лысеющей голове и сказал со зреющим раздражением:

- Я терпеть не могу непунктуальность и неаккуратность. Поезд задержали на шесть часов, как следствие: мне пришлось спать на вокзале…

- Сочувствую, - кивнул Фин, гася улыбку.

- … Водитель не мог ждать, он уехал и начнёт свой рабочий день только в восемь тридцать, и на вокзал не приедет. Будет на автостанции, и не на Вокзальной, а в другой части города, потому что, видите ли, там конкуренции меньше!

- Это всё ужасно, - Фин всё же позволил себе улыбнуться, - а если что-нибудь пожрать?

- Этого я не знаю. Столовые и рестораны открываются в семь, возможно, буфет работает.

- Тогда пойдём поедим, а то я копыта отброшу.

Арана приподнял брови, переложил портфель в другую руку и сделал приглашающий жест:

- Тогда нам в ту сторону.

Через двадцать минут Фин, наплевав на все правила приличия, которые не очень-то были нужны в пустом заспанном буфете, уплетал что-то горячее и сытное, а Арана, постелив на колени салфетку, осторожно потягивал светлый жидкий чаёк.

- Ты давай-давай, рассказывай, что тут к чему, - сказал Фин не отрываясь от еды.

- Жить вы будете в пятнадцати километрах от города, в небольшом частном доме. Стоит он на высоком берегу, над морем. Территория не огорожена, но туда никто не ходит, можете не беспокоится. Горячая и холодная вода, электричество, отопление. Газа нет, но есть электроплитка, думаю, вам хватит. Запасы будете пополнять сами, или можно просить человека. Он будет приходить раз в три дня, убираться и забирать вещи в стирку, а потом, соответственно, возвращать. У вас полная свобода перемещений и времяпрепровождения.

- Угу. А что у вас из интересного здесь есть?

- Поясните.

- Ну, - Фин неопределенно махнул рукой, - куда сходить погулять, продукты где закупать…

- Повторю ещё раз, гулять вы можете где угодно. Если вы спрашиваете про город, то считаю нужным предупредить вас, что попутки от вашего нового места жительства до города встречаются крайне редко. Продукты лучше закупать в ближайшем посёлке, это в соседней бухте. В соседней от того места, где стоит дом, разумеется.
И ещё раз, Рейвд, будьте осторожны. В городе военных недолюбливают и к действующему правительству относятся, я бы сказал, враждебно. Чёрте что тут творится. Город в глубоком тылу, а такое ощущение, что на территории врага. Была бы моя воля, прищучил бы их всех к чертям собачьим. Три стрелковых взвода сюда, и все как по струнке будут ходить. Да только нельзя: порт, кипиш начнётся, важную точку можем временно потерять. А для подавления трёх взводов мало, нужно помощнее что-то. и в тылу, во время боевых действий, за такое по головке не погладят! Эх, нету тут моей воли… - Арана совершенно узнаваемым жестом поискал сигарету за ухом и спохватился не сразу.

- А у меня даже сигарет нет, - извинился Фин.

- Мне не полагается, - сообщил господин Арана с едва заметным вздохом, - Сигареты? – встрепенулся он, - Простите, я вас не понимаю.

Фин хрюкнул в чашку с кофе и стал медленно его глотать, чтобы не заржать в голос.

- Вам что-нибудь кажется смешным? – совсем раздражаясь спросил Арана.

- Не-а, - Фин вытерся салфеткой и с сожалением поглядел на пустую тарелку.

- Хорошо. Вы поели? Ещё лучше. Вот ваши отпускные, с запасом. Если ещё что-то понадобится, обращайтесь к тому же человеку, только, пожалуйста, заранее.

- Так точно, - покорно кивнул Фин.

- Автостанция откроется через два часа и пятнадцать минут. Если идти пешком, то успеем как раз к открытию. Можно поехать на трамвае и подождать в парке. Что вы предпочитаете?

- Мы предпочитаем отправиться в исследовательскую экспедицию по городу. Я правильно понимаю, что моя свобода передвижения начинает действовать прямо сейчас?

- Именно, - кивнул Арана, снова подняв руку за сигаретой и снова одёрнув себя.

- В таком случае я пойду сам, - с нескрываемой радостью воскликнул Фин, - азимут только дайте.

- Вы умеете ходить по азимуту? – спросил Арана с сомнением.

- Если не сильно штормит.

Арана подозвал официанта.

- Давайте я, у меня казённые, - Фин попробовал улыбнуться.

- У меня тоже казённые, а чужого брать не буду, - совсем затвердевшим голосом отозвался господин Арана, рассчитываясь с официантом.

- Ну и чёрт с вами обоими, - с облегчением сказал Фин, потом кивнул официанту, - к тебе это не относится, это всё ему.

Арана, сжав губы до белизны, повел головой и первым вышел на улицу. Там уже во всю светило солнце. Оно нестерпимой желтизной блестело в витринах закрытых магазинов, выбеливало стены домов, сверкало искрами стёклышек на асфальте. Белёсо голубое небо дышало летней свежестью и предвещало зной, горы синели, наливаясь всё большей зеленью. Просыпались припаркованные автобусы, выезжали прямо к выходу из вокзала. Подоспела стайка такси, водители выбрались из своих машин и устроились у бетонной тумбой, в сиреневой тени.

- Вам нужна автостанция Портовая, находится на южной окраине города, если правильно помню, к ней выходят улицы Солнечная (она из центра), Новостройка (часть городского периметра) и Карла Гистрифта (эта от порта). Запомнили?

- Приблизительно.

- Вот и катись отсюда приблизительно к чёртовой матери, - прошипел Арана, вытаскивая из кармана пачку и вытряхивая сигареты дрожащими пальцами, - скотина… встречать его ещё… на вокзале, на вокзале спать! Свинья…

- В таком случае желаю как можно дольше здравствовать, господин свинопас, - галантно раскланялся Фин и, пронзительно свистнув на голубей, зашагал прочь с вокзальной площади. Он твёрдо ставил ноги на асфальт и весь трясся от смеха и дикого довольства собой. С неимоверным восторгом он вспоминал возмущённое и раздражённое лицо Арана, с облетевшей коркой сдержанности и интеллигентности.
Но скоро Фину надоело идти по большой улице: машины уже начинали ездить, нагретый воздух рябил в глазах, а солнце жарило затылок и спину. Приметив перекрёсток, Фин свернул направо, в тень белокаменного дома с лепниной. В глаза бросилась новенькая табличка «Пологий пер.»

«Значит, рядом должен быть и Крутой переулок» - машинально пошутил Фин и стал выискивать глазами подворотню или поворот в следующий переулок. Любил он так гулять по старым городам, сворачивая во все улочки, засовывая нос в каждый узкий и извилистый двор, теряться в переплетении незнакомых названий и с радостью примечать знакомые. Но здесь сворачивать было решительно некуда. Везде были заборы и запертые калитки. Заборы выкраивали небольшие участочки возле домов, наползали друг на друга, расчерчивая всю свободную территорию между домами на крошечные клетушки.

«Вот она, капитализьма, - зло скрипнул зубами Фин, - даже погулять негде. А ведь живут тут люди, и с детьми. И растут дети в этих самых зарешеченных двориках с парой кустиков и фанерным домиком. Как потом во взрослый мир выходят?»

Этого Фин понять совершенно не мог. Всю свою детскую жизнь он провёл за городом, конечно, одного его долго не выпускали гулять по лугам и лесу, но у них был сад, не очень большой, но маленьким Элу и Фину он казался целой лесной страной.
Фин закрыл глаза. Перед взором сразу поплыли зелёные солнечные пятна. Солнышко играет на листьях, ласкает их нежные зелёные бока. Сладко пахнет сиренью, свиристят птицы, где-то вдалеке шумит соседский бензомотор. И двигаться не хочется, и думать тоже не хочется.

Какие же отвратительные существа эти комары! Зачем они нужны, скажите на милость! Фин взвился и звонко шлёпнул себя по ужаленной ноге. Сад тихо колыхался под  лёгким прохладным ветерком, вместе с ним колыхались синие тени кустов. Рядом, разбросав коричневые ноги, дремлет Эл, уронив голову на книгу. Фин с завистью смотрел на тёмные пальцы, резко выделявшиеся на желтоватой бумаге: брат умудрился загореть раньше него! лежит теперь такой бронзово-шоколадный, поджаренный солнцем, а Фин так, слегка подогретый. Мальчик потёр облезающий нос, тихо подобрал под себя ноги, подполз поближе к брату. Сорванной травинкой провёл тому легонько по шее, за ухом, у глаз. Эл вдруг оглушительно чихнул и подпрыгнул. Очумело огляделся и, заметив чуть не лопающегося братца, безмолвно бросился на него. Они катались по старому ковру, выбивая из него облака пыли, пытались подмять своего противника и навесить ему смачных щелбанов. Эл в очередной раз одержал верх и готовился к справедливому возмездию, но Фин умудрился вырваться из-под него и отскочил в сторону, прямо в крапиву.

- Уйй…

Этот вскрик, нарушивший тишину, висевшую над ратным полем на протяжении всей битвы, заставил обоих братьев замереть.

- Ха! – наконец отмер Эл, - так тебе и надо, подлец, справедливость торжествует, - и он кувыркнулся обратно на ковёр, показывая, как именно торжествует справедливость.

- Ах ты ржаная макаронина! Торжествуешь?! – Фин, считая, что терять больше нечего, бесстрашно сорвал крапивину и ринулся снова в бой.

- Эй, эй! Ты чего!? – Эл бросился бежать. Так, друг за другом, они вылетели к дому на выкошенную площадку.

- Да успокойся ты, мама увидит, - пустил Эл в ход последнее оружие. Это подействовало, Фин поспешно отбросил под куст смородины свое грозное оружие и сел на крыльцо. Эл, тяжело дыша, опустился рядом. Некоторое время они молчали, прислушиваясь к тому, что происходит в доме.

- А если она уже знает? – осторожно выдохнул Фин.

- Она бы вышла, - так же тихо ответил Элнар.

- А если она отложила «серьёзный разговор» до вечера?

- Тогда не видать нам моря… Оставят нас у кого-нибудь, а сами уедут. Ну, вообще-то правильно, - Эл откинулся к стенке, - это родительская поездка, а нас могут и не брать. Ладно, переживём.

- Хорошо тебе говорить! Ты был на море! – Фин вдруг почувствовал, что разревётся.

- Это было один раз, и я ничего не помню.

- Но было!

- А ты был в другой стране, но я ведь не завидую.

- Я маленький был, это не считается. Даже не помню ничего.

- Вот видишь. Я тоже на море маленьким был. И вообще, чего ты распаниковался? Никто ничего нас ещё не лишал. А если и лишит, то и здесь тоже не плохо. Если нас отправят к дяде Сэпу, так вообще не хуже моря: река широченная, лес сосновый, лошади… грустить не о чем.

Лошади как живые встали у Фина перед глазами, с мягкими губами и ласковым дыханием, но он всё равно сморщился:

- Ну этих лошадей. Ходят, фыркают, глазом косят.

- Ты тоже на меня постоянно косишься! А я не возмущаюсь. Ладно, вижу, что тебе хочется похандрить. Хандри, а я пойду дочитывать.

- Подожди, - Фин сорвался следом за братом, - вслух почитай.

- С середины? – с сомнением скривился Эл.

- Я всегда с середины читаю, - возразил Фин, и они наперегонки бросились к своему ковру.



Фин открыл глаза и продолжил свой путь. Крутого переулка не оказалось. Вернее, быть-то он был, очень крутой, но назывался Овражным. Он спускался и петлял как сумасшедший. В какой-то момент асфальт кончился и из-под него выскочила брусчатка, весело запрыгала дальше. И Фин запрыгал вслед за ней, рискуя переломать себе ноги. Но что-то этим ранним чистым утром он был настроен на ребячество. Хотелось скакать и бегать, дразнить собак и гонять голубей. Вместе с овражным переулком Фин выскочил другую улочку с ещё более странным названием: Короткая. Фин стремглав бросился по Короткой, видимо, пролегавшей по дну того самого оврага, и выскочил на площадь.

Он попал в другой мир, в другое время. Дома были старинные, не выше трёх этажей, с карнизами и лепниной, но в форме окон, очертании крыш, фундаментах из валунов, в утонувших в поднимающейся земле дверях сквозила старина трёх-четырёх вековой давности.

Площадь была мощёная, обрывающаяся каменным парапетом, за котором, в голубоватой глуби, виднелись крыши домов с трещинами переулков, а за этими горбатыми изломами проблёскивали кусочки моря. Фин, почему-то оглядываясь, прошёл к парапету. Оказалось, что площадь не обрывается, она просто шла террасами. Широкая каменная лестница с низкими ступеньками опускалась на следующую площадь, покрытую приятной даже на вид тенью от верхней площади, на ней в громадной чаше бил фонтан. Фин помахал рукой собственной тени внизу и побежал к лестнице.

У фонтана была влажно и прохладно, струи журчали и булькали, врезаясь в стеклянную толщу воды. Фин присел на бортик и счастливо вздохнул.

 Да, был у них сад – страна чудес, поле для баталий, а под кустом сирени грот для таинственных или смешных рассказов. Как же горько было Фину, когда он понял, что для маленькой Лиз просто не существует всех этих историй, приключений, игр, воспоминаний. Её не было, просто не существовало, когда они с Элом строили корабль, сооружали дом, пытались выращивать пересаженные цветы, а потом устроить «плантации» картофеля из нескольких утащенных из ящика клубней. Наверняка у неё были и свои секреты, тайны и сказки, но всё это было на одного, только для неё. Ведь не заставишь братьев, которые старше тебя на десять лет, играть вместе. У них свои дела, свои волнения. Она пыталась что-то рассказывать им, даже записывала какую-то сказку в чистую тетрадь, но Фин почти ничего не помнил из этой её болтовни. Эл был внимательнее к сестрёнке, но он был уже студентом, а она – маленькой девочкой.

- Жан! Не надо бежать, иди спокойно. И ради бога вытащи руки из карманов.

Пред Фином предстала картинка позапрошлого века. Молодая девушка в светлом платье и шляпке с цветами степенно спускалась на площадь по широкой лестнице. Рядом с ней бодро пинал камешек мальчишка лет семи: вздёрнутый уже загорелый нос, золотистые кудряшки, соломенная шляпа, белая рубашечка с короткими рукавами, тёмно-синие суконные до колен штанишки на лямках, на ногах белые носочки и изящное переплетение ремешков – летняя детская обувь. Фин почему-то не очень даже удивился: в окружении таких домов только подобные парочки встречать. Очень подходит.

Пара проходила площадь по диагонали, как раз мимо Фин. Девушка, видимо, старшая сестра, снова одёрнула мальчика:

- Жан, иди спокойно!

Пацанёнок независимо хмыкнул и пнул камешек ещё раз.

- Я что тебе сказала?! Поправь костюм и не позорь меня.

Жан одним глазом глянул на девушку и ловким щёлчком сбил свою шляпку на бок.

- О! за что мне это наказание?

- За грехи твои великие, - Жан ловким пинком загнал камень в дыру ливнёвки.

- Ты испортишь обувь!

Мальчишка скорчил гримаску, пожал плечами и зашагал с сестрой рядом.

- И как тебя мама в таком виде выпустила? На что это похоже?

Мальчик оглядел свои штанишки, рубашку:

- Не знаю, Бэс, ты со стороны смотришь, тебе лучше видно.

- Ах так?! Откуда это в тебе, ума не приложу. Это Анри, да? Скверный мальчишка, вместо того чтобы дрова колоть травит тебе байки!

Жан неопределённо поднял брови и шмыгнул носом.

- Не корчи рожи и не хлюпай носом! Ты же идёшь в школу, что там подумают?

- Да ничего не подумают, последние дни ведь…

Тут Жан заметил в пыли что-то и, резво нагнувшись, сунул добычу в карман.

- Что там у тебя? – тут же взвилась сестрица.

- Жестяночка. Смотри, какая хорошая.

- Ну зачем, зачем тебе обрезок жести? Ты же испачкаешь штаны, или порвёшь их!

- Не порву. А жестянка всегда пригодится. Согну из неё что-нибудь.

- ну и что же?

Жан снова пожал плечами.

- Брось сейчас же.

- Не устраивай сцен, - буркнул шкет, глядя под ноги, - люди смотрят.

- Ах так! Не желаю с тобой больше разговаривать. Дорогу до школы знаешь.

Жан вздохнул и пошёл в сторону переулка.

- Жанка, стой! Нельзя же воспринимать всё настолько буквально! Джоанна!! Ты меня не слышишь?

Джоанна обернулась в последний раз, показала сестрице язык и, покрепче натянув шляпу на уши, прыгнула с дороги под мост.

- Ну погоди у меня! я скажу маме, вот она тебе задаст!

Фин стоял и улыбался, наблюдая за этой сценой. Пацанёнок Жанка, выводящая сестру, была потешна и так естественная в своей потешности! Бет в растерянности оглядывала переулок и наткнулась взглядом на Фина.

- И нечего смеяться, молодой человек! – возмущенно воскликнула она, откидывая с вспотевшего лба пшеничные прядки.

- Почему же? Дети всегда забавны.

- Это вам забава, а мне мученье.

- Сестра?

- Эта девчонка совсем отбилась от рук! Нацепила мальчишечий костюм и пошла в таком виде в школу! Ладно, косы отрезала, ладно дома как оголец бегает, но в школу, в школу! Знаете, никакого влияния! А всё дядя. Да, не смейтесь. Я дядю нашего очень уважаю, но он водит её к порту, он подарил ей матросский костюмчик. А потом ещё и книжки про пиратов и грубиянов-матросов. И она читает! Каждый вечер спать не загонишь. И ничего другого даже в руки брать не хочет. Да она этого «Боба Смола» до дыр зачитала, наизусть рассказывает!

О, что же с ней не так? Ума не приложу, почему не «Жизнь из-за портьеры»,  «Анна-Мария – Роза в стекле»? Раз уж ей нравится читать всякую дребедень, а не учебники, почему не проверенные книги, а этот мусор для молодых балбесов?

Хотя, если ей нравится… она так счастлива была с этим своим костюмчиком… Воротничок всем показывала, пуговки, якорёк… может, переболеет и всё станет как надо? Но ведь она даже слушать ничего не хочет! Водится только с мальчиками, фехтует… Фехтование – прекрасный спорт, но только когда это спорт, а не сумасшедшая рубка палками с катанием по пыльной земле! Гоняет по улицам мяч, лазает по заборам и чужим чердакам, бегает от полицейских… ох, не доведет её это до добра!

- Не волнуйся… тесь, - поправился Фин, - вырастет и всё будет нормально. Это ранний переходный возраст. К тому же, в наше время в штанах и подвижных играх нет ничего плохого. Врачи даже рекомендуют, а про психологов и говорить нечего.

Бэс серьёзно кивнула. Потом вскинула на собеседника ресницы:

- У вас есть дети?

- Я похож на семьянина? – рассмеялся Фин, - детей нет, и я счастлив. Удачи вам с вашим сорванцом.

И он, отвесив преувеличенно вежливый поклон, скорым шагом удалился.


Фин стоял перед большим зеркалом в прихожей. Волосы аккуратно причёсаны, белая отглаженная рубашка, чёрный пиджак и такие же черные брюки, галстук и блестящие ботинки. Старый желтый синяк с подбородка исчез под слоем пудры в тон загара.

- Мам… - жалобным голосом позвал он.

Мама, со сложной причёской, в красивом платье и с ниткой жемчуга в руках вышла из своей комнаты.

- Мам, ты уверена, что это нужно?

- Ну какие ещё разговоры? У Марго концерт, ей будет приятно видеть нас в зале.

- Ты же говорила, что со сцены не видно, что в зале, - буркнул мальчик, критически оглядывая себя с боков.

- Ну, не цепляйся к словам. Всё равно мы подойдём к ней на поклонах.

Фин дёрнул галстук, снова подтянул его на место:

- Если она рада нас видеть, то рада видеть в любом виде. Да?

- Она-то да, но мы всё же едем в город, в городе нельзя показываться в том наряде, в котором ты шастаешь каждый день по канавам, если ты к этому клонишь.

- Можно, я показывался.

У мамы уже кончалось терпение:

- Тогда ты был один, а теперь будешь со мной и с папой, и не позорь меня, пожалуйста. Хорошо? – она заглянула сыну в глаза.

- Хорошо, - подавив вздох, кивнул Фин. Мам улыбнулась и чмокнула его в нос, встала рядом и начала прилаживать жемчужную нить на своей шее. По лестнице прошлёпал босыми ногами Эл, он был в домашней футболке и парадных брюках. Вопреки всем запретам он присвистнул:

- Ого! Что это за кукла? Знаешь, Финик, я бы сказал, что ты чучело, если бы ваше величество не было бы так блистательно!

Фин вспыхнул, кивнул, и сбрасывая на ходу пиджак, устремился вверх по лестнице, в свою комнату. За спиной он услышал крик мамы:

- Фин, вернись, пожалуйста! Элнар! Как тебе не стыдно! Я только уговорила его!

- А что я… - бубнил в ответ Эл, - да чего такого?..

Через несколько минут он без стука зашёл к Фину в комнату. В таком же парадном костюме, причёсанный, да ещё и с дурацким галстуком-бабочкой.

- Эй, Фин, пойдём, - позвал он, - пора уже. Вдвоём будем мамиными чучелками.

Фин хмуро глянул на брата и сердито пнул блестящий ботинок под кровать.

- Да ладно тебе. Ну она же просит. Можем мы её порадовать?