Алтарь

Глава II: Алтарь
Когда всё началось, я не спал. В Газе ночью редко бывает тишина, но в ту ночь она была — глухая, тревожная. Я сидел с радио в руках, ловил шум, какие-то обрывки новостей. Потом был первый удар — как будто небо разорвали. Дом дрогнул. Мои дети проснулись в слезах, а я — в страхе, который не отпускал ни на миг.
На следующий день я пошёл помогать соседям — из-под завалов вытаскивали тела. Одной женщине камень раздавил грудь, она всё ещё шептала имя сына. Парня десяти лет достали без ног. Он смотрел в небо, но не моргал. Живой. Был.
Наш район стал серым. Пыль от бетона в воздухе, запах крови и железа. Я ходил, как тень. Мы пытались достать воду — её не было. Потом пытались достать хлеб — его не было. Люди ели листья, потом ели слова, потом молчали.
К нам пришёл сосед и сказал, что солдаты ворвались в его дом. Они надели платье его жены, фотографировались, смеялись. Вынесли всё. Даже игрушки. Даже Коран. Потом застрелили его сына, когда тот попытался спрятаться под кроватью.
Я не мог сказать Хинд, что происходит. Она смотрела на меня, как будто я всё ещё мог спасти её. Но я уже не мог спасти даже себя. Воды не было. Света не было. Только звук — гул дронов и крики сирот.
На четвёртый день мы решили уехать. Сели в машину — я, моя жена, брат, его жена, дети. Семь человек. Мы проехали полгорода, видели, как танки стреляют в жилые дома, как снайперы убивают мужчин с бутылками воды. Увидели лагерь беженцев — просто пятно на земле. Когда-то там были люди. Теперь там было мясо.
Остановились на заправке — надеялись, что сможем укрыться. Я взял дочку на руки, она заснула. Жена гладила её по голове. В тот момент я подумал: может, Бог нас всё-таки сохранит. И тогда всё исчезло.
Был взрыв. Один — и всё стало тишиной. Я не услышал, как умер. Я не услышал, как умерла моя семья. Но моя дочь — она услышала всё.
*
Я звала маму, но ответа не было. Только пыль и звон. В ушах. В глазах. В сердце. Здание рухнуло через улицу — и всё, что было домом у соседей, стало камнем. Камнем и мясом. Мясом, которое ещё шевелилось.
Я пряталась под столом, когда первое солнце упало с неба. Оно не было светом — оно было ревом, которое делает детей глухими, а взрослых — мёртвыми. Наш телевизор молчал уже три дня. Папа сказал, что электричества больше не будет. Тогда я спросила: «А вода?» — и он ничего не ответил. Только обнял.
Мы ушли из дома на пятый день. Нам сказали, что идёт приказ — эвакуироваться. Но куда, если вся земля — мишень? Мы сели в машину: мама, папа, мой дядя, тётя и трое моих двоюродных братьев. Я сидела между ними. Мы проехали мимо школы, которая теперь была без окон. Потом мимо мечети, где раньше я учила аяты. Купол лежал рядом — как мёртвый голубь с оторванными крыльями.
Когда нас остановили на заправке, я подумала, что будет безопасно. Мама гладила меня по голове. Братья смеялись — кто-то рассказывал про мороженое в Египте, будто бы оно там с золотыми орешками. Потом щёлкнул воздух. Как будто кто-то дернул небо за верёвку. Я не сразу поняла, что всё изменилось.
Они умерли сразу. Все. Я звала, трясла их. Мамино лицо было рядом, но глаза — далеко. Папа был без головы. Один из братьев держал меня за руку — даже после того, как умер. Я кричала.
Телефон был на полу. Кровь текла рядом. Я взяла трубку и позвонила. Голос ответил. Я сказала: «Меня зовут Хинд. Мне шесть. Все мертвы. Я одна. Помогите, пожалуйста. Я слышу танки. Они рядом. Мне больно. Очень больно. Пожалуйста…»
Они сказали: «Мы едем.»
Я ждала. Лежала между телами. Мне было холодно. Потом я увидела свет. Машина. С мигалками. Они нашли меня. Я плакала. Я кричала: «Я здесь! Я живая!»
А потом — огонь. Красный, как финики на рынке. Машину с медиками разорвало. Я видела, как их головы падали. Я видела, как их несли обратно в песок. Я не успела сказать больше.
Газа — это алтарь. Здесь мы молимся. Здесь нас приносят.
Меня звали Хинд Раджаб. Мне было шесть. Я хотела жить. Но кто-то решил, что это — ошибка.