Алтайское краеведение. Вокруг Ватаги Шишкова

ПРЕДИСЛОВИЕ В. Я. ШИШКОВА К ПОВЕСТИ

Было бы несправедливо не только по отношению к партизанскому движению сибирского крестьянства, но и по отношению к автору искать в романе "Ватага" отражения этого великого движения во всей его многогранности.

Принимаясь за художественную обработку эпизодов, имевших место в Кузнецком округе, Томской губернии, в 1919 году, автор был далек от мысли, что своею работою он даст эпопею партизанщины.

Может быть, впоследствии, после тщательного изучения на местах партизанского движения, автору и удастся возвратиться к этой сложной и ответственной теме. Но автор полагает, что дать исчерпывающую, исторически верную картину партизанского движения, в коем героически действовали крестьянские полки Щетинкина, Яковенко и других вождей, вряд ли под силу одному человеку, современнику нашей эпохи.

Это бунтарство, вылившееся в своеобразную форму сибирской пугачевщины, заинтересовало автора как стихийное явление отрицательного порядка. Но, имея под руками лишь разрозненные, неполные данные о зыковской ватаге, автор нашел возможным выключить историческую фактичность из плана своей работы и поставить в центре романа психологию масс, лишенных идейного руководства. Поэтому все описываемые события сдвинуты с исторического фокуса, характеристики и характеры действующих лиц сгущены и внешней стороне романа придана эпическая, полусказочная форма.

В романе "Ватага" показан лишь определенный слой восставшего крестьянства, разбавленного бежавшей из тюрем уголовщиной, и притом -- в моменты наибольшего разгула необузданных инстинктов.

Герой романа - Зыков и та ватага, которая поднялась за ним, характерны именно как стихийный бунт медвежьего крестьянского царства, оторванного, в данном случае, от руководящего идейного влияния социалистической революции.

Она была - эта зыковщина, она имела своих вожаков, но в ее жестоком разгуле и неизбежной ее гибели не следует искать типичных черт для всей сибирской партизанщины. Зыковщина -- это горючая накипь в народном движении; однако и тут зоркий читатель подметит те искры, которые затем разгорелись в грозную, свалившую Колчака силу.

И как бы жестока и уродлива ни была трагедия ватаги Зыкова, она все же полна народным страданием, отчаянием и гневом, мимо которых автор равнодушно пройти не мог.

Трагедия зыковщины - в самых ее мятущихся, хаотических, неорганизованных недрах. Неизбежность ее изжития посредством связи крестьянского движения с городским, пролетарским, подразумевалась автором как вывод из этого романа.

В. Я. Шишков

РЕЦЕНЗИЯ ФУРМАНОВА НА ВАТАГУ

Самой крупной по объему и самой значительной по содержанию в альманахе является повесть Вяч. Шишкова "Ватага", в которой дана страница гражданской войны. Но эта страница преподнесена в таком смердящем виде, что незнакомому с историей гражданских битв становится жутко и мерзко: неужели в самом деле такими зыковыми, хотя бы и косвенно, хотя бы случайно, хотя бы и редко творились объективно революционные дела? Зыков во главе сподвижников-головорезов проносился ураганом; и там, где он проходил, -- смерть, запустение, окостеневший ужас, реки крови, насилия, разгул... Этот Зыков не просто бандит -- он, видите ли, религиозный, к тому же фанатик, сжигающий и разрушающий церкви, а в то же время чувствует себя до поры до времени единомышленником большевиков и соучастником их в деле освобождения трудящихся масс из-под тяжелого ига капитала и эксплуатации. Это сближение Зыкова с пролетарскими бойцами поражает своей уродливостью и... смелостью утверждений. Опасность от "Ватаги" усугубляется тем, что написана повесть хорошо, читается с большим захватом!

(Д. Фурманов. Собр. соч. в 4-х томах, т. 3, М., 1961. С. 342.)

В. Г. ЯКОВЕНКО ПАРТИЗАНСКОЕ ДВИЖЕНИЕ И ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА

"Партизанское движение", описываемое Шишковым , -- воистину должно быть взято в кавычки, ибо ничего общего с движением, имевшим место в действительности, оно не являет... В повести Шишкова много бога, много блуда, дичи и еще более крови, но... нет ни слова правды. Это какой-то сплошной кроваво-блудный навет на сибирских партизан... Может быть, повесть и хороша с точки зрения художественной, я в этом мало понимаю и судить не берусь, но думаю, что каждое литературное произведение, особенно трактующее о революционном движении, только тогда заслуживает названия литературного и художественного, когда отвечает жизненной правде".

(Известия", 1924, 3 августа)

И. ИЗОТОВ. ИЗ СТАТЬИ "ВЯЧЕСЛАВ ШИШКОВ"

"Ватага" была результатом заблуждения В. Шишкова, не понимавшего революционного партизанского движения в Сибири и смешавшего его с выступлениями анархо-кулацких эсеровских шаек Рогова... Партизанское движение в Сибири показано в нем как разгул стихийных сил и бандитизма... В. Шишков ошибочно считал, что всякое революционное насилие, -- а таким он считал в равной мере и "зыковщину", и "пугачевщину", -- не соответствует народному духу... Зыков должен был стать, по мысли автора, высшим типичным обобщением народного духа... Повесть мало исторична. Автора не столько интересуют конкретные события в Сибири, их социальные предпосылки и результаты, сколько общие проблемы -- "психология масс, лишенных идейного руководительства", и идеал народного героя. Ложная идея сказалась и на художественности повести. Писатель впадает в самый грубый натурализм...

В.ЗАЗУБРИН. ИЗ СТАТЬИ НЕЕЗЖЕНЫМИ ДОРОГАМИ

В 1925 году В. Зазубрин побывал в Кузнецке, застал там очевидцев трагедии города и даже разговаривал с "роговским партизаном", который собственноручно вместе с женой распиливал людей. В. Зазубрин купил у него эту самую пилу для Новониколаевского музея (за пять рублей), заставив роговца на бумаге изложить, где, как и почему он это совершал. Документ был заверен таким образом: "Факт распилки колчаковских милиционеров Миляева и Петрова общеизвестен я в особых подтверждениях не нуждается". Выразителен портрет "роговского партизана" Волкова:

(Н. Н. Яновский. "В. Я. Шишкове" С. 74--75)

На базарной площади товарищ X. толкает меня в бок.

-- Вот роговец идет. Он вам все расскажет.

Товарищ X. останавливает сумрачного человека в грязной заячьей папахе. Я вижу серое оспинное лицо, серые обкусанные усы, серую щетину бороды и мертвые глаза мерзлой рыбы.

[...]

В конце 19-го и в начале 20-го годов мне пришлось работать в газете партизан Северо-Канского фронта (себя они обычно называли тасеевцами. Во главе стояли Яковенко, Буда и др.).

Это были действительно красные партизаны, красная партизанская армия. Дисциплина, порядок, крепкая организация фронта и тыла, жестокая кара за мародерство, за самочинные убийства. Партизан я видел. И в свое время разделял негодование Яковенко по поводу "Ватаги" Вяч. Шишкова. Сибирский писатель действительно напрасно взял кержаков, неправильно пытался объяснить партизанское движение религиозными побуждениями крестьян. Напрасно нарочито ввел средневековую плаху и топор, подсахарил до приторной неубедительности фигуру Зыкова.

Но если топоры заменить шашками и самодельными клинками, то Шишков кое в чем будет прав. То, что я узнал в Кузнецке и в его районах, убедило меня в этом.

[...]

Из четырех тысяч жителей Кузнецка две тысячи легли на его улицах. Погибли они не в бою. Их, безоружных, просто выводили из домов, тут же у ворот раздевали и зарубали шашками. Особо "именитых" и "лиц духовного звания" убивали в соборе.

Редкая женщина или девушка в Кузнецке избегла гнусного насилия.

Рубились люди, так сказать, по "классовому признаку".

Именно: руки мягкие -- руби, на пальце кольцо или следы от него -- руби, комиссар -- руби.

При царе подрядчик по постройке церквей, в германскую войну -- подпрапорщик и георгиевский кавалер, Рогов в революцию стал "красным", стал "революционером". Этот "красный революционер" грабил, сжигал церкви, огнем и мечом стирал с лица земли целые села, опустошал города!"

("Сибирские огни". 1926. N 3, С. 194, 196, 197)

В. М. ГОЛЕВ. ИЗ КНИГИ ВОСПОМИНАНИЙ ЧЕТВЕРТАЯ ПАРТИЗАНСКАЯ ГРУППА

Колчаковские порядки -- порки, расстрелы и жестокие подвиги карательных отрядов все более будоражили крестьянское население, вызывая у них дух сопротивления и желание борьбы с колчаковской властью. Это желание росло и крепло по мере того, как становились известными победы Красной Армии. Крестьяне нашего района уходили в "чернь" к Рогову для усиления его отряда. В деревнях образовались группы, которые держали связь с Роговым.

[...]

Свой первый набег Рогов ознаменовал тем, что громил купцов, попов и кулаков, забирал у них то имущество, которое требовалось для партизан, и убивал более зловредных богатеев.

[...] Церковь в Ларионове Рогов хотел было сжечь, но общество упросило оставить ее, обещая, сняв колокольню, превратить церковь в школу. Церковные ризы и разные покрывала были разобраны партизанами, причем некоторые надели их на своих лошадей и даже на себя, а другие припрятали, чтобы сшить из них рубахи, штаны и кисеты.

[...]

[Речи роговских агитаторов] были несвязны, зато очень революционны. [Если кто не соглашался, его убеждали весьма решительно]:

-- Ну, чо вы стоите и рты-то разинули? Чо не говорите, куды вы, с нами или с Колчаком? Если вы с нами, -- седлайте лошадей и поедемте, а если нет, то мы воевать будем с вами.

При последних словах он вытащил из ножен австрийский штык и, взяв его в руки так, будто готовился кого-то проткнуть им, продолжал: "Я вот этим кинжалищем сначала богатеям всем пузы распорю, а потом и у тех, которые победнее, раз вы не сознаете.

[...]

В Заречном захватили дружинника Мишку Калачева, которому отрубили голову...

[...]

Штаб отряда нашел это дело позорным для партизан и присудил отрубить им головы", затем шло обобщение: "Явно уличенных в контрреволюции прямо из штаба отправляли па смарку (партизаны не расстреливали, а отрубали головы, и это называлось "смаркой" или "красить шею").

("Сибирские огни". 1929. N 5. С. 112-132.)

ИЗ ИСТОРИИ СИБИРИ

Партизанское движение в таком крестьянском крае, как Сибирь, представляло собой довольно сложное явление. Даже в тех отрядах, где была значительная прослойка рабочих, иногда случались серьезные нарушения дисциплины. Сибирские большевики вели настойчивую борьбу с такими отрицательными явлениями, как анархистские тенденции, пьянство и мародерство. Сила партийных организаций Сибири состояла в том, что они смогли многочисленные, часто разнородные ручейки стихийного крестьянского протеста превратить в могучий поток сознательной всенародной борьбы за восстановление Советской власти. А те отряды или группы, которые не пожелали включаться в этот поток, отбрасывались, а в конце гражданской войны ликвидировались самим народом. Так случилось с анархистскими отрядами Новоселова и Рогова, действовавшими в Томской и Алтайской губерниях.

("История Сибири". Л., 1968. Т. 4. С. 115--116.)

Ю. А. АНДРЕЕВ. ИЗ КНИГИ РЕВОЛЮЦИЯ И ЛИТЕРАТУРА

...Из учебника в учебник, из статьи в статью десятилетиями переходит указание на роман Вяч. Шишкова "Ватага" как на классический образец поэтизации стихии... После этого исследователи, вероятно, не давали себе труда либо перечитать, либо (это вполне возможно) прочитать "Ватагу" -- лишь добывали любой ценой факты к теории преодоления "поэтизации стихии"... Это мрачное, трагическое повествование о драматических поворотах жизненного пути человека, свихнувшегося в поисках веры, это развенчание фанатика-изувера, и вот "поэтизация стихийности"! "Страшная русская сказка-быль" -- так назвал сам Вяч. Шишков "Ватагу", это верное определение; но какая там "быль" и какая там "страшная", если стоит задача найти и искоренить не только поэтизацию стихийности, но даже самое изображение стихийности! И вот уже клеймится "Ватага", освистываются "Повольники", сурово осуждается "Ветер"...

(М., "Художественная литература". 1975. С. 104.)