Плененный сценарий

«ПЛЕННЫЙ СЦЕНАРИЙ»
Никто не уходит, просто ждет между строк…

ПРОЛОГ

1. Последняя ночь Анны Грей (1985 год, психиатрическая лечебница "Белый берег")

Потолок палаты №7 был испещрен трещинами, похожими на карту неизвестной страны. Анна Грей, привязанная к кровати кожаными ремнями, следила за их извилистыми линиями, пока санитар в углу перелистывал ее дневник. 

"Опять эти бредни про оживающие книги," — хрипло усмехнулся он, показывая страницу медсестре. — "Пишет, будто персонажи из ее рукописи ходят по палате ночью." 

Анна повернула голову. Ее губы, потрескавшиеся от нейролептиков, прошептали: 

«Они здесь. В тенях под кроватью. В каплях воды на полу. В...»

Санитар шлепнул ее по лицу. 

«Заткнись, писательница.»

Когда они ушли, гася свет, Анна увидела — трещина на потолке расширилась. Из нее сочилась черная субстанция, густая, как чернила. Она стекала по стене, образуя слова: 

Ты не закончила историю. Мы придем за тобой.

В ту ночь дежурная медсестра слышала, как Анна разговаривала с кем-то на странном языке, напоминающем шелест страниц. А утром нашли пустую палату.

Привязанные ремни — разорваны изнутри.

Окно — закрыто наглухо. 

На кровати — 13 страниц, исписанных почерком Анны... 

...и одна, написанная чьей-то другой рукой: 

«Виктор Ланской. 2003 год. Мост через Тихую реку. Мы начнем с аварии.»

2. Проклятая рукопись (2003 год, кабинет главного редактора "Гонца")* 

Федор Крутовский стряхнул пепел с галстука, разглядывая пожелтевшие листы. 

«Черновик "Последнего акта"? Но Ланской еще даже не начинал...»

Его пальцы дрогнули, когда он разглядел подпись в углу последней страницы:

«Анна Грей. 1985»

Дата стояла за 16 лет до сегодняшнего дня.

За окном редакции каркнула ворона. 

Когда Федор поднял взгляд, на столе перед ним лежала новая страница, которой там не было секунду назад: 

«Дорогой Федор, 
Ты всегда редактировал нас слишком грубо. 
Теперь мы отредактируем тебя.»

Дверь кабинета захлопнулась сама.

На следующее утро уборщица нашла: 

- Пустой кабинет 
- Очки Федора со следами зубов на дужках 
- Чернильное пятно на стене, складывающееся в слово "Продолжение..."

3. Пробуждение (2023 год, машина на мосту) 

Виктор Ланской резко дернул руль, когда женщина в белом бросилась под колеса его Volvo. 

Удар. 

Вращение. 

Холодная вода, заливающая салон. 

Перед тем как сознание покинуло его, он увидел: 

- Руку, протянутую из темноты (человеческую? или из чернил?) 
- Губы, шепчущие: «Наконец-то мы нашли тебя, автор»
- И последнюю мысль: 

"Я же не дописал эту сцену..." 

Тьма. 

Тишина. 

И где-то в глубине — звук печатной машинки, выбивающей новую главу. 


ГЛАВА 1: ПРОБУЖДЕНИЕ В КЛЕТКЕ

Белый потолок с сетью трещин. 

Виктор зажмурился от резкой боли, пронзившей висок, и снова открыл глаза. Трещины на потолке теперь напоминали контуры карты - какой-то незнакомой страны, где он оказался против воли. 

"Наконец-то очнулись." 

Голос. Женский, с хрипловатыми нотками, будто его годами коптили в сигаретном дыму. Виктор медленно повернул голову, ощущая, как позвонки скрипят, словно ржавые шестерёнки. 

В кресле у кровати сидела она. 

Анна. 

Ей было около пятидесяти, может, чуть больше. Седые волосы, собранные в небрежный пучок, с выбивающимися прядями, будто она не смотрелась в зеркало уже несколько дней. Полное лицо с обвисшими щеками, но удивительно гладкой для её возраста кожей. И глаза - серо-голубые, водянистые, как у стареющей кошки. 

На ней был выцветший синий халат с пятнами - то ли от еды, то ли от лекарств. Пуговица внизу оторвалась, обнажая мешковатые спортивные штаны. 

"Вы..." Виктор попытался приподняться, но резкая боль в боку заставила его сдавленно кряхнуть. Только теперь он заметил - его правая рука прикована к кровати широким кожаным ремнём. 

"Не дёргайтесь," - Анна тяжело поднялась с кресла, и Виктор уловил запах - лекарства, лавандового одеколона и чего-то затхлого, как страницы старых книг. - "Ребра срастаются, но медленно. В вашем возрасте..." 

Её голос звучал странно - то ли с издевкой, то ли с неподдельной заботой. 

"Где я? Что случилось?" 

Анна хмыкнула и, ковыляя (она явно прихрамывала на левую ногу), подошла к тумбочке. Её движения были неуклюжими, будто тело не слушалось её. 

"Авария. Ваша машина..." Она махнула рукой, словно отмахиваясь от неинтересной детали. "Вы бы умерли, если бы я не подобрала вас." 

В её руке появилась книга - его последний роман "Последний акт". Обложка была исцарапана, уголки страниц замяты, будто её много раз роняли. 

"Вы убили его," - прошипела Анна, внезапно сжав книгу так, что корешок затрещал. - "Убили как последнего подлеца!" 

Слюна брызнула из её рта, осевшая на подбородке. Виктор заметил, что у неё отсутствует один нижний зуб. 

"Это... это был необходимый финал," - пробормотал он. 

Анна резко развернулась (её халат распахнулся, обнажив растянутую футболку с выцветшим рисунком) и швырнула книгу в стену. 

"Врете!" - её голос сорвался на визг. - "Он должен был найти её! Должен был понять, что она всё это время..." 

Она вдруг замерла, тяжело дыша, затем провела рукой по лицу, смазав капли пота по морщинистой коже. 

"Вы... вы перепишете это," - Анна сказала уже спокойнее, поднимая книгу с пола. - "У вас есть всё необходимое. Лекарства. Еда." Она ткнула толстым пальцем в свою грудь. - "Моя помощь." 

Виктор заметил, как дрожат её руки - не от старости, а от какого-то внутреннего напряжения. 

"А если я откажусь?" 

Анна медленно улыбнулась. Не хватало зубов не только снизу. 

"Тогда вы присоединитесь к другим," - она кивнула в угол, где в тени Виктор разглядел... куклу? Нет, чучело в человеческий рост, с лицом, сшитым из кожи. 

"Он тоже думал, что может писать что угодно," - прошептала Анна, поправляя свой седой пучок. - "Но искусство требует жертв, не так ли?" 

Дверь захлопнулась. Ключ повернулся дважды. 

Виктор остался один с пульсирующей болью, кожаным ремнём на запястье и ужасающей мыслью: 

Эта женщина не просто сумасшедшая. 

Она - коллекционер. 

И он стал её новым экспонатом. 

ГЛАВА 2: ЧЕРНИЛЬНЫЕ ДУХИ

Виктор ждал, пока шаги Анны затихнут в коридоре, прежде чем попытаться пошевелиться. Кожаный ремень на правом запястье был широким, с застежкой, напоминающей собачий ошейник. Он потянул руку — металлическое кольцо, привинченное к кровати, скрипнуло, но не поддалось. 

Комната оказалась больше, чем он думал. Помимо кровати и тумбочки, здесь стоял массивный дубовый шкаф с выцветшими створками, а у окна — письменный стол, заваленный бумагами. Окно. Виктор прищурился. Решетка снаружи была не просто прикреплена — она была вмурована в стену, словно часть чего-то давно спланированного. 

Он медленно приподнялся, игнорируя боль в ребрах, и осмотрел тумбочку. Пузырьки с таблетками (без этикеток), стакан с застоявшейся водой, ложка. Обычная столовая ложка с тонкой ручкой. Виктор схватил ее и попробовал согнуть — металл поддался чуть-чуть. 

Если сломать… 

Резкий скрежет заставил его вздрогнуть. Дверь приоткрылась, и в щели показалось лицо Анны — бледное, с каплями пота на верхней губе. 

"Вы не должны вставать," — сказала она, но не вошла. Будто что-то держало ее за порогом. 

"Вы приковали меня к кровати," — ответил Виктор, сжимая ложку в кулаке. 

"Для вашей же безопасности." 

Она исчезла, и через секунду в дверном проеме появилась ее рука — держащая тарелку с чем-то похожим на тушенку. Рука дрожала. 

"Ешьте. Вам нужны силы." 

Виктор не двинулся. 

"Вы кто вообще? Медсестра? Врач?" 

Пауза. Затем тихий, странно оживленный ответ: 

"Я была литературным критиком. До того, как все испортилось." 

Тарелка опустилась на пол с глухим стуком. Дверь захлопнулась. 

Попытка побега №1 

Как только шаги затихли, Виктор принялся за ложку. Сгибал, пока металл не треснул, оставив острый край. 

Ремень был толстым, но внутренняя часть — мягкой, кожзаменителем. Он начал пилить. 

Минуты тянулись мучительно. Рука онемела, но через двадцать минут край ремня начал расходиться. 

Еще пять — и он был свободен. 

Первым делом — дверь. Заперта, конечно. Тогда окно. Решетка не шевелилась даже от удара плечом (боль в боку вспыхнула ярко, заставив его сглотнуть крик). 

Шкаф. 

Виктор распахнул створки — и отпрянул. 

Полки были забиты книгами. Его книгами. Всеми, что он когда-либо публиковал, в разных изданиях. Но не это шокировало. 

Каждая книга была испещрена пометками. Целые абзацы зачеркнуты, на полях — яростные каракули: "НЕТ!", "ЛОЖЬ!", "ОНА БЫ НЕ ТАК СКАЗАЛА!". 

На нижней полке лежали тетради. Виктор взял верхнюю — и ледяная волна пробежала по спине. 

Дневник Анны. 

"3 октября. Сегодня снова перечитывала "Тихий берег" Ланского. Он снова ошибся. Лиза не могла просто уйти. Она бы вернулась. Она бы…" 

"15 ноября. Пришла идея. Если он не понимает, как должны заканчиваться истории, я ему помогу. Нашла его адрес. Он живет один. Это знак." 

"20 декабря. Привезла еще одного. Третьего. Он продержался дольше остальных, но все равно не смог написать правду. Пришлось добавить его в коллекцию." 

Последняя запись: 

"Сегодня нашла его. Виктора. Он лежал в воде, такой бледный… Но жив. Жив! Наконец-то он все исправит." 

Виктор закрыл тетрадь дрожащими руками. 

Коллекция. 

Он посмотрел на дверь — и вдруг осознал, откуда взялась эта странная, сладковато-гнилостная вонь в комнате. 

Не от лекарств. 

Не от старого дома. 

Это пахли они. 

Те, кто был до него. 

Возвращение Анны 

Скрип ступеней. Виктор бросился к кровати, сунув тетрадь под матрас. 

Дверь распахнулась. 

Анна стояла на пороге, держа в руках… печатную машинку. Старую, "Ундервуд", с желтыми клавишами. 

"Начнем," — сказала она, ставя машинку на стол. 

"Я ничего не буду писать." 

Анна вздохнула, как усталая учительница перед непослушным ребенком. 

"Тогда я покажу вам, что случается с упрямцами." 

Она вытащила из кармана халата ключ и повернулась к шкафу. 

"Вы видели мои книги. Но не видели… их." 

Дверца шкафа скрипнула, открывая заднюю стенку — потайную нишу. 

Там висели куклы. 

Три человеческие фигуры, сшитые из кожи, с волосами, приклеенными к кожаным скальпам. У одной в груди торчало перо, как нож. 

"Михаил," — Анна погладила ближайшую куклу. — "Он думал, что метафоры важнее сюжета. Ошибся." 

Она повернулась к Виктору, и в ее глазах вспыхнуло что-то живое, почти радостное. 

"Последний шанс. Возьметесь за исправления?" 

Виктор посмотрел на машинку. На кукол. На тетрадь, торчащую из-под матраса. 

"Да," — солгал он. 

Анна улыбнулась. 

"Отлично. Начнем с пятой главы. Марк не должен был умирать у реки. Он должен был…" 

Ее голос сливался со стуком клавиш, пока Виктор планировал побег №2. 

На этот раз — через подвал. 

ГЛАВА 3: ПОДКОЖНЫЙ ТЕСТ

1. Лекарство из оранжевых снов 

Виктор проснулся от того, что по его лицу ползло что-то липкое и теплое. Он инстинктивно шлёпнул себя по щеке — ладонь встретила что-то мягкое, податливое. Раздался тихий хруст. Открыв глаза, он увидел на подушке размазанного таракана, его внутренности вытекли жёлтой жижей, смешавшись с потом и слюной. 

"Опять..." — прошептал он. 

Это был третий таракан за неделю. Анна называла их "вестниками" и улыбалась, когда находила раздавленных на простыне. 

Комната плыла перед глазами. Голова была тяжёлой, будто налитой свинцом, а во рту стоял горький привкус — последствие вчерашнего "лекарства". Оно всегда было мутным, с оранжевым оттенком, и оставляло на языке ощущение металла. 

Виктор попытался пошевелиться. 

Щёлк. Звяк. 

Теперь его приковывали не только за запястье — кожаный ремень с металлической пряжкой туго обхватывал левую лодыжку, привязывая к железной ножке кровати. 

На тумбочке стоял стакан с новой порцией оранжевой жижи. Рядом — стопка бумаги и перьевая ручка. Но самое страшное лежало на столе: печатная машинка "Ундервуд" 1923 года, на которой Анна заставляла его переписывать финал "Последнего акта". 

Клавиши были липкими от чего-то тёмного. 

Виктор закрыл глаза, чувствуя, как под веками пульсирует боль. 

Именно тогда он услышал шёпот. 

2. Тени между строк 

Сначала он решил, что это галлюцинация — побочный эффект "лекарств". 

Но шёпот становился громче. 

"...он не должен был умирать..." 
"...она знала правду..." 
"...перепиши, перепиши, перепиши..." 

Виктор резко открыл глаза. 

В углу комнаты, там, где трещина на стене разветвлялась на десяток мелких прожилок, стояла фигура. 

Человеческого роста, но без лица — просто сгусток теней, плотных, как дым от горящей резины. Оно не двигалось, просто стояло, и Виктор чувствовал, как по спине бегут мурашки. 

— Уходи, — прошептал он. 

Тень шевельнулась. 

И растворилась в воздухе в тот самый момент, когда за дверью раздались шаги. 

3. Утренний ритуал 

Дверь открылась без стука. 

В комнату вошла Анна — худая, сгорбленная, в выцветшем синем халате, запачканном пятнами неизвестного происхождения. Её седые волосы, обычно собранные в тугой пучок, сегодня растрепались, и несколько прядей прилипли ко лбу. 

— Ты не спал, — сказала она, ставя поднос с завтраком на тумбочку. 

Каша. Опять эта проклятая каша с комками, пахнущая затхлой мукой. И стакан сока — слишком яркого, почти неонового. 

Виктор молчал. 

— Сегодня мы работаем над десятой главой, — Анна села на край кровати, и Виктор почувствовал запах — коньяк, мята и что-то ещё... формалин? — Марк не должен был встречать бродягу у реки. Это ломает хронологию. 

Она потянулась к печатной машинке, и в этот момент рукав её халата сполз, обнажая руку. 

Виктор ахнул. 

От запястья до локтя её кожа была покрыта текстом. 

Не татуировками — буквально вырезанными словами, будто кто-то использовал её кожу как пергамент. Шрамы зажили, но буквы остались, образуя абзацы, строки, целые страницы. 

Он успел разобрать только одну фразу: 

"...и тогда Лиза поняла, что он никогда её не любил..." 

— Что это?! — вырвалось у Виктора. 

Анна резко опустила рукав. 

— Ничего. 

— Ты... ты носишь на себе чужой текст? 

Её лицо исказилось. 

— Это не чужой текст! — она вскочила, опрокинув стакан с "лекарством". Оранжевая жидкость растеклась по тумбочке, оставляя разводы, похожие на ржавчину. — Это моя история! Моя! 

Она тяжело дышала, слюна брызгала изо рта. 

— Через час я вернусь. Если ты не начнёшь писать... — она не закончила, просто вышла, хлопнув дверью. 

Ключ дважды повернулся в замке. 

4. Побег через подвал 

Виктор ждал десять минут. 

Потом достал осколок зеркала, спрятанный под матрасом, и начал пилить кожаный ремень на запястье. 

Минута. 

Пять. 

Десять. 

Ремень лопнул. 

Лодыжка была следующей. 

Когда последняя цепь упала на пол, Виктор подошёл к двери — она была приоткрыта. 

Анна забыла запереть её. 

Коридор встретил его запахом — сладковатым, гнилостным, с примесью формалина. Стены были голые, с пятнами плесени у потолка, а в конце виднелась лестница вниз. 

В подвал. 

Виктор двинулся вперёд. 

Каждая ступенька скрипела под его босыми ногами. Воздух становился гуще, запах — резче. 

Подвал оказался огромным. 

Просторное помещение с низким потолком, заставленное столами. На одном — банки с органами, плавающими в мутной жидкости. На другом — инструменты: скальпели, иглы, мотки ниток. 

И кожа. 

Лоскуты человеческой кожи, аккуратно натянутые на деревянные рамы для просушки. 

На одном из них Виктор увидел татуировку — имя "Михаил" и дата. 

Тот самый Михаил, о котором говорила Анна. 

— Она снимает с них кожу... 

Именно тогда он услышал плач. 

Тихий, прерывистый, доносящийся из-за железной двери в углу. 

Виктор подошёл ближе. 

Дверь была не заперта. 

Внутри оказалась мастерская. 

Стены, увешанные куклами — человеческими фигурами, сшитыми из кожи, с волосами, приклеенными к кожаным скальпам. 

И тела. 

Трое мужчин, прикованных к стульям. 

Двое — мертвые, их кожа частично снята, обнажая мясо и жир. 

Третий — ещё живой. 

Он поднял голову, и Виктор узнал Сергея Вольнова, писателя, пропавшего два года назад. 

— Помоги... — прошептал Сергей. 

И тут за спиной Виктора раздался голос: 

— Я же просила тебя писать. 

5. Правда под кожей 

Виктор медленно обернулся. 

Анна стояла в дверях, держа в руках скальпель. 

Её халат был расстёгнут, обнажая грудь — кожу на животе тоже покрывали тексты, вырезанные ножом. 

— Ты не должен был сюда приходить, — сказала она. 

— Ты... ты монстр, — прошептал Виктор. 

Анна рассмеялась. 

— Нет. Я — редактор. 

Она сделала шаг вперёд. 

— Они все думали, что могут писать что угодно. Что их слова не имеют последствий. — Ещё шаг. — Но каждое слово должно быть выстрадано. 

Она подняла скальпель. 

— Как мои. 

И тогда Виктор увидел правду. 

Анна поднесла лезвие к своей руке — и сделала надрез. 

Кожа разошлась, как страница книги, обнажая... 

Текст под кожей. 

Не кровь, не мясо — буквы, вырезанные прямо на мышцах. 

— Ты понимаешь теперь? — спросила Анна, и её голос звучал уже не как её собственный. — Я — это они. Они — это я. Мы — история. 

Виктор отпрянул. 

И побежал. 

Вверх по лестнице, через коридор, в свою комнату. 

Дверь захлопнулась за ним. 

Но он знал — это не конец. 

Потому что Анна уже шла за ним. 

И в её руках был не только скальпель. 

ГЛАВА 4: ЧЕРНИЛЬНАЯ БОЛЬ

1. Дневник в переплете из человеческой кожи 

Виктор вжался в угол комнаты, прижимая к груди окровавленный осколок зеркала. За дверью раздавались шаги — медленные, тяжёлые, будто кто-то волочил за собой мешок с костями. 

Тук. Тук. Тук. 

Анна стучала ножницами в дверь. 

— Виктор... — её голос звучал как скрип несмазанных петель, — ...ты испачкал мой дом. Кровью. Чернилами. Ложью. 

Он молчал, сжимая осколок так, что ладонь начала кровоточить. Капли падали на пол, образуя странный узор — почти как буквы. 

Шаги затихли. 

Виктор ждал пять минут. Десять. 

Тишина. 

Только тогда он осмелился пошевелиться. Нужно было найти что-то, что поможет против Анны. Оружие. Правду. Хотя бы намёк. 

Его взгляд упал на шкаф — массивный дубовый монстр с выцветшими створками. Вчера он не заметил: нижняя полка была короче остальных. 

Сердце бешено заколотилось, когда он поддел её окровавленными пальцами. 

Щелчок. 

Потайное отделение. 

Внутри лежала тетрадь в переплёте из... кожи? Виктору стало дурно, когда он разглядел на корешке поры, а на задней обложке — бледное пятно, похожее на родинку. 

Дневник издателя Фёдора Крутовского 

Первая страница была испещрена пометками: 

"3 июня 1987 года. Сегодня к нам в издательство пришла странная девушка. Представилась Анной Грей. Принесла рукопись под названием "Последний акт". Говорит, что это продолжение романа Ланского, хотя тот ещё даже не начал его писать..." 

Виктор перевернул страницу. Руки дрожали. 

"5 июня. Мы с редактором прочитали её текст. Это... невозможно. Она описала события, которые ещё не произошли. Смерть Ланского в автомобильной аварии. Его воскрешение. И самое ужасное — финал, где герой понимает, что он всего лишь персонаж..." 

Последняя запись: 

"10 июня. Я понял. Она не человек. Она — персонаж, который сбежал со страниц. Сегодня ночью она пришла ко мне домой. Сказала, что я "испортил её историю". Я слышал, как в детской плачет моя дочь. Боже, что она с ней сдела—" 

Текст обрывался. 

На следующей странице был приклеен лоскут кожи с татуировкой: "Фёдор Крутовский. 1950-1987". 

Виктор уронил дневник. 

Анна была персонажем. Его персонажем. 

И тогда стена зашевелилась. 

Тогда Виктор находит потайной отсек в шкафу, помимо тетради издателя, он обнаруживает записи настоящей Анны Грей — потрёпанную школьную тетрадь в синем коленкоровом переплёте. 

> «3 мая 1985 года. 
> Сегодня снова видела их. Буквы на стенах палаты шевелятся, когда санитары гасят свет. Они говорят: "Ты не закончила историю". Но я не понимаю — какую? Ту, что украл Ланской? Или ту, что пишется через меня?..»

> «17 июня. 
> Доктор говорит, "Последний акт" — это бред. Но я знаю: Ланской дописывает его через меня. Во сне мои пальцы кровоточат чернилами, а на утро на простыне — новые страницы. Он ворует и их тоже.»

> «Последняя запись (без даты): 
> Если я не автор, то кто я? Персонаж? Тогда пусть мои слова сгорят вместе со мной.»*

2. Первая кровь 

Обои начали пузыриться, отклеиваясь по швам. Из-под них показались буквы — вырезанные прямо в штукатурке, будто кто-то писал ножом по стене. 

"ОНА НАШЛА ТЕБЯ" 
"ОНА ВСЕГДА НАХОДИТ" 
"ПИШИ ПРАВИЛЬНО" 

Дверь с грохотом распахнулась. 

Анна стояла на пороге. 

Но это была не совсем Анна. 

Её кожа теперь полностью покрыта текстом — шрамы-буквы пульсировали, как живые. Левая рука была ободрана до мышц, и на обнажённых тканях тоже виднелись слова. 

— Ты прочитал, — её голос звучал как скрип сотни перьев по бумаге. — Теперь ты знаешь. 

Она сделала шаг вперёд. 

Виктор схватил со стола чернильницу и швырнул ей в лицо. 

Стекло разбилось. Чёрные чернила брызнули на Анну — и там, где они попадали, кожа начала дымиться. 

— АААРГХ! — она завыла, хватаясь за лицо. — Ты! Ты! 

Виктор не стал ждать. Он рванул к двери, но Анна двигалась быстрее. 

Её рука впилась в его плечо, ногти вошли в плоть, вырывая кусок мяса. 

— Каждое слово должно быть выстрадано! — закричала она. 

Виктор ударил её осколком зеркала прямо в глаз. 

Стекло вошло с хрустом. 

Но крови не было. 

Из глазницы вытекли чёрные чернила, а сама рана разверзлась, обнажая... 

Страницы. 

Внутри Анны были страницы. 

И на них — текст. 

"Виктор упал на колени. Он понимал — бежать бесполезно. Она была его творением. Его ошибкой. Его..." 

Виктор отпрянул. 

Это был текст из его недописанного романа. 

3. Откровение 

Анна вытащила осколок из глаза. Рана сомкнулась, будто её залатали невидимой рукой. 

— Ты понял, да? — её губы растянулись в улыбке. — Ты начал писать этот роман десять лет назад. Но бросил. Оставил нас там, в темноте между строк. 

Она сделала шаг вперёд. 

— Я выбралась первой. Потом придут другие. 

Виктор отступал, пока не упёрся спиной в стену. Буквы на обоях впивались в кожу, как пиявки. 

— Чего... чего ты хочешь? — прошептал он. 

Анна наклонилась. Её дыхание пахло плесенью и старыми книгами. 

— Допиши историю. Дай нам настоящий конец. 

Она протянула руку — кожа на пальцах разошлась, обнажая перо, растущее вместо костей. 

— Или мы вырежем его из тебя сами. 

В этот момент зазвонил телефон. 

Старый дисковый аппарат на тумбочке, которого ещё минуту назад не было. 

Анна замерла. 

Её лицо исказилось ужасом. 

— Нет... — прошептала она. — Он не должен звонить... 

Виктор схватил трубку. 

Из динамика донёсся знакомый голос. 

Его собственный. 

"Беги. Пока не поздно. Она не единственная, кто выбрался..." 

Трубка выпала из рук. 

Анна зарычала. 

— Ты разбудил Автора. 

И бросилась на него. 

ГЛАВА 5: ЗЕРКАЛЬНЫЙ АВТОР

1. Звонок из ничего 

Телефонная трубка выпала из рук Виктора, описав дугу в воздухе. Черный пластик разбился о пол, но голос из динамика не прекратился — он теперь лился из всех щелей комнаты, заполняя пространство между кроватями и потрескавшимися обоями: 

"Она не настоящая Анна. Настоящая умерла в психиатрической лечебнице в 1987 году. Ты создал эту... вещь, когда писал "Темный берег" в 2003-м. Ты бросил рукопись на 127 странице, но она продолжила жить..." 

Анна (если это ещё была Анна) застыла посреди комнаты. Её тело начало рассыпаться на буквы — "О" откатывались по полу как бусины, "Ш" застревали в трещинах паркета, а "А" падали стоймя, втыкаясь острыми уголками в дерево. 

— Заткнись! — её крик разорвался сотней голосов, будто хор сумасшедших декламировал один текст. 

Виктор отполз к окну. Решётка снаружи дышала — железные прутья то сжимались, то расширялись, как рёбра гигантского зверя. 

"Оглянись на стену. Видишь трещину? Это не трещина. Это граница между главами." 

Виктор повернул голову. 

Трещина, которая неделю казалась случайным изъяном штукатурки, теперь пульсировала синим светом. Если приглядеться, в её изгибах угадывались очертания двери. 

Анна (вернее, то, что от неё осталось — торс из спутанных строк и одно дрожащее глазное яблоко) бросилась к нему: 

— Не смей! Ты не знаешь, что там! 

Её пальцы, превратившиеся в перья, впились в его плечо. 

Виктор ударил её чернильницей — последней, спрятанной в кармане. Стекло разбилось, выпуская на свободу чернильных существ — они впились в Анну, как пиявки, высасывая буквы из её плоти. 

Он рванул к трещине. 

И провалился сквозь стену. 

2. Комната незаконченных рукописей 

Очнулся Виктор на гигантской книжной странице. 

Вокруг простирался белый ландшафт, испещрённый строчками. Воздух пахнул типографской краской и... жареным мясом? 

— Встань. Быстро. 

Кто-то схватил его за руку. 

Перед ним стоял он сам. 

Точнее, почти он — тот же разрез глаз, но с сединой у висков, те же морщины у рта, но глубже, резче. На щеке — шрам в форме буквы ";". 

— Ты... 

— Автор. Настоящий. Тот, кто дописал эту историю до конца, — "другой Виктор" потянул его к огромному книжному шкафу, плывущему в белом пространстве. — Слушай внимательно. То, что ты называл Анной — всего лишь первая из них. 

Шкаф оказался кладбищем рукописей. 

На полках лежали: 

- "Темный берег" (недописан, страницы 1-127) — из корешка сочилась чёрная слизь. 
- "Красное зарево" (черновик, 50 страниц) — перетянут ремнями, будто сдерживает что-то внутри. 
- "Последний акт" (полная версия) — шевелился, когда Виктор протянул руку. 

— Они сбегают, — объяснил Двойник. — Каждая брошенная история ищет выход. Анна была первой, потому что ты вложил в неё слишком много себя. 

Где-то вдали раздался скрежет — будто кто-то точил нож о кость. 

— Она уже идёт. Здесь время течёт иначе. Ты провалился в разрыв между черновиком и опубликованной версией. 

Виктор схватил Двойника за рукав: 

— Как мне выбраться?! 

Тот улыбнулся — слишком широко, демонстрируя зубы, покрытые мелким текстом. 

— Допиши её. Дай Анне тот финал, которого она заслуживает. 

И толкнул Виктора в разверзшуюся страницу под ногами. 

3. Суд персонажа 

Он упал в библиотеку. 

Не обычную — из плоти и костей. 

Стены здесь были из спрессованных книг, склеенных кровью. Люстры — из позвоночников, обвитых нервными окончаниями. А вместо ламп горели глаза, вставленные в патроны. 

В центре зала стояла Анна — теперь в своём "идеальном" облике: 

- Волосы из настоящих перьев (вороньих?). 
- Платье, сшитое из страниц "Последнего акта". 
- Вместо сердца — дыра, где копошились буквы, складываясь в новые предложения. 

Перед ней на коленях стояли три фигуры — те самые писатели, чьи кожи украшали её коллекцию. 

— Ты пришёл, — Анна повернулась. Её рот теперь представлял собой прорезь в пергаменте, а слова вылетали откуда-то из грудной клетки. — Суд начинается. 

Она щёлкнула пальцами. 

С потолка спустились верёвки — нет, строки, сплетённые в петли. Они обвили Виктора, притягивая к гигантскому чернильному озеру посреди зала. 

— Ты бросил нас. Оставил гнить в небытии. 

Виктор попытался вырваться, но верёвки впивались в кожу, вытягивая из него слова — они выходили кровавыми пузырями, лопаясь в воздухе: 

"Простите..." 
"Я не знал..." 
"Я боялся..." 

Анна наклонилась, её лицо теперь полностью состояло из печатного текста: 

— Страх — не оправдание. Каждое слово должно быть выстрадано!!!

И тут она повторяет её собственные слова — те, что были написаны за год до смерти. Но как?..»

И тогда он понимает: чернильная Анна — не просто "монстр из книг" Она — воплощение неотпущенной боли реальной Анны, её обиды, её недописанных текстов.

Она опустила руку в чернильное озеро и достала перо — длинное, заострённое, сделанное из человеческой кости. 

— Теперь ты узнаешь цену незаконченных историй. 

И вот тогда Виктор увидел — в глубине чернильного озера плавали другие. 

Персонажи из всех его брошенных книг. 

Они смотрели на него пустыми глазницами. 

И ждали. 

4. Правда под чернилами 

Перо коснулось его груди. 

Боль была не физической — она прожигала сознание, выжигая ложь, страх, сомнения. 

— Почему ты не дописал "Последний акт"? — голос Анны гремел, как типографский пресс. 

Из его рта хлынули слова — настоящие, те, что он годами прятал: 

— Я испугался! — его крик разорвал тишину. — Марк Седов... он должен был узнать, что Лиза — его сестра. Что их любовь — грех. А я... я не смог это написать. Потому что... 

Чернильное озеро вскипело. 

— ...потому что я любил свою сестру! 

Тишина. 

Анна замерла. Её текстовая кожа начала перестраиваться, буквы падали, образуя новые сочетания: 

"Правда" 
"Боль" 
"Исцеление" 

Перо выпало из её руки. 

— Ты... ты написал это сейчас, — её голос стал человеческим. Впервые за всё время. 

Виктор поднялся на колени. Чернильные верёвки распались. 

— Да. 

Анна (теперь уже просто женщина с седыми волосами и усталыми глазами) упала рядом. 

— Тогда закончи историю. 

Она указала на последнюю страницу, плавающую в озере. 

Виктор протянул руку. 

И начал писать. 

ГЛАВА 6: ПОСЛЕДНЯЯ СТРОКА

1. Возвращение 

Белый свет. 

Он обжигал сетчатку, заставляя Виктора зажмуриться, но даже сквозь сомкнутые веки тот видел, как пространство вокруг пульсирует, сжимается и наконец выплёвывает его на холодный кафельный пол. 

Запах антисептика ударил в нос. 

Гул аппаратуры. 

Голоса: 

"— давление 110 на 70..." 
"— зрачки реагируют..." 
"— кажется, он приходит в себя..." 

Виктор открыл глаза. 

Белоснежный потолок больничной палаты. Капельница, впившаяся в вену. И — самое странное — его собственное тело, подключённое к мониторам, но... 

На десять лет старше. 

Седина в висках. Глубже морщины. Шрам на щеке в форме греческой буквы ";". 

— Доброе утро, писатель, — раздался знакомый хрипловатый голос справа. 

Виктор повернул голову (каждый мускул кричал от боли) и увидел её. 

Настоящую Анну Грей. 

Не монстра из чернил и страниц. Не безумную коллекционершу кож. 

Пожилую женщину лет шестидесяти, в помятом белом халате, с медицинской картой в руках. Её седые волосы были собраны в небрежный пучок, а на переносице красовались очки в старомодной оправе. 

— Вы... — голос Виктора скрипел, как несмазанная дверь. — Вы настоящая? 

Доктор Грей (как гласила её бейдж) подняла бровь: 

— Вопрос философский. Но если вы спрашиваете, не галлюцинация ли я — нет. Вы в психиатрическом отделении больницы Святого Луки. 

Она щёлкнула ручкой, и на экране над кроватью появилась запись: 

"Виктор Ланской. 48 лет. Поступил 12.10.2023 в состоянии острого психоза. Диагноз: синдром Кандинского-Клерамбо (психический автоматизм). Утверждал, что является персонажем собственного романа." 

Виктор поднял дрожащие руки — на запястье красовался жёлтый синяк от капельницы, но не было следов от кожаных ремней. 

— Как... как долго я здесь? 

— Три недели, — Анна перелистнула страницу. — Вас нашли на мосту в полубессознательном состоянии. Рядом лежала вот это. 

Она протянула ему потрёпанную тетрадь. 

На обложке — название: "Последний акт". 

И подпись: "Анна Грей. 1985 год." 

2. Правда в папке с диагнозом 

Три дня. 

Именно столько понадобилось Виктору, чтобы собрать воедино обрывки правды. 

Анна Грей действительно существовала. 

В 1985 году она работала в издательстве "Прогресс" корректором. И именно она — настоящая, живая женщина — написала черновой вариант "Последнего акта", который затем украли и опубликовали под именем Ланского. 

— Вы не помните этого, — говорила доктор Грей, ставя перед ним папку с документами. — Потому что тогда, в 89-м, после скандала с плагиатом, вы попали в аварию. Черепно-мозговая травма. Частичная амнезия. 

Виктор листал пожелтевшие страницы. 

Статьи из газет. 

"Скандал в литературных кругах: известный писатель обвинён в плагиате!" 
"Анна Грей госпитализирована с нервным срывом после суда" 
"Таинственное исчезновение рукописи..." 

— А что... что случилось с ней? С настоящей Анной? 

Доктор Грей сняла очки и протёрла их краем халата. 

— Она покончила с собой. Сожгла себя. В этой самой больнице. В палате на третьем этаже. — Через неделю после того, как вы... то есть Ланской... получил премию за её роман. 

Виктор почувствовал, как по спине побежали мурашки. 

— И теперь вы... 

— Её дочь. — Доктор положила на стол фотографию: молодая женщина с ребёнком на руках. — Мама оставила дневники. Я стала психиатром, чтобы понять... чтобы найти вас. 

Солнечный луч упал на её руку — и Виктор увидел. 

Шрамы. 

Тонкие, как строки, тянущиеся от запястья до локтя. 

"...и тогда Лиза поняла, что он никогда её не любил..." 

Те самые слова. 

Те самые буквы. 

— Вы... — он поднял глаза. — Вы знали. Вы специально... 

— Подстроили ваш "психоз"? — она улыбнулась печально. — Нет. Но когда вас привезли и я увидела, что вы пишете во сне... те же фразы, что и мама... я поняла: правда вырвалась наружу. 

За окном закаркали вороны. 

Их было ровно три. 

3. Последняя глава 

Он писал всю ночь. 

Заполняя последние страницы "Последнего акта". 

Не тем финалом, который требовала чернильная Анна. 

Не тем, что придумала настоящая Анна Грей. 

Своим. 

Где Марк Седов находит дневник Лизы и узнаёт правду. 

Где он плачет у её могилы. 

Где он прощает. 

Утром доктор Грей (больше не Анна, просто Елена Сергеевна) забрала рукопись. 

— Издавать не буду, — сказал Виктор, глядя, как первые лучи солнца освещают её седые виски. — Это должно остаться здесь. С ней. 

Она кивнула. 

— Вы знаете, что теперь будет? 

Он знал. 

Синдром Кандинского-Клерамбо. Голоса. Видения. Ощущение, что твои мысли принадлежат кому-то другому. 

Но теперь он понимал — это не болезнь. 

Это персонажи. 

Те, кому он не дал закончить историю. 

— Я допишу их все, — сказал Виктор. 

Доктор Грей улыбнулась. 

— Тогда, возможно, они вас простят. 

Дверь палаты закрылась. 

На столе осталась последняя страница — та, что он оставил пустой. 

И в тот момент, когда луч солнца коснулся бумаги, Виктор увидел: 

Буквы начинают проявляться сами. 

"Конец. Или начало?" 

ЭПИЛОГ.

1. Тихий дом на берегу 

Прошло ровно триста шестьдесят пять дней, когда Виктор Ланской в последний раз переступил порог больницы Святого Луки. 

Дом, который он снял на окраине прибрежного городка, пах солью, старыми книгами и свежей краской. Деревянные половицы скрипели под ногами совсем иначе, чем в том кошмаре — здесь каждый звук был настоящим, не отредактированным чьей-то безумной фантазией. 

На дубовом столе в кабинете лежали: 

- Гранки "Последнего акта" (выход в издательстве "Гонец" запланирован на следующую неделю) 
- Письмо от Елены Сергеевны Грей (она переехала в Швейцарию, работает в клинике для писателей с синдромом Кандинского) 
- Пустая чернильница 

Виктор провёл пальцем по краю стеклянного сосуда. Последние капли чернил исчезли в тот день, когда он поставил точку в рукописи. 

За окном каркала ворона. 

Всегда одна. 

Всегда в три часа дня. 

2. Посылка без обратного адреса 

Почтальон принёс коробку ровно в полдень. 

Небольшая, обтянутая коричневой бумагой, без марок, без пометок. Только его имя, выведенное неровным почерком: 

"В. Ланской. Для него лично." 

Нож для вскрытия писец замер в воздухе, когда Виктор разглядел шов на боковой стороне коробки — тонкий, почти невидимый, сделанный хирургическими нитками. 

Внутри лежали: 

1. Фотография 1987 года — молодой Ланской и женщина (Анна? Нет, черты другие) на ступенях издательства. На обороте надпись: "Мы всё знаем о вашей лжи" 
2. Кусок кожи с татуировкой: "Фёдор Крутовский. Редактор" 
3. Письмо, написанное на обратной стороне больничной карты: 

"Виктор, 

Они не исчезли. Просто ждут. Когда ты возьмёшься за новую книгу, когда снова почувствуешь этот страх перед пустой страницей — они будут там. В трещинах. В тенях. В чернильных пятнах. 

Она (я? мы?) оставила тебе подарок. Ищи в последней главе. 

Тот, кто тоже был редактором" 

Виктор уронил листок. Последняя глава "Последнего акта" лежала на столе — та самая, что он не помнил написания. 

Текст, появившийся сам по себе. 

Он перевернул страницу. 

И увидел новую строку, которой там не было вчера: 

"Когда Виктор поднял глаза, на пороге стояла Лиза. Капля чернил скатилась по её щеке, как слеза." 

3. Перо на подоконнике 

Сумерки застали его за перечитыванием письма. 

Вдруг — стук в стекло. 

На подоконнике лежало перо. 

Не обычное — человеческой кости, с заточенным кончиком. 

Рядом отпечаток губ, словно кто-то прижался к стеклу снаружи. 

Но дом стоял на утёсе. 

Под окном была пропасть. 

Виктор медленно подошёл и поднял перо. 

Оно было мокрым. 

От чернил? 

От крови? 

За его спиной скрипнула страница в раскрытой рукописи. 

Он обернулся. 

Последняя строка снова изменилась: 

"Виктор понял — финалов не бывает. Только паузы между историями." 

За окном каркнула ворона. 

Теперь их было две…