Клопунпайские страсти и выбор

Клопунпайские страсти и выбор.

Да, дикобраз — создание такое,
Что впрок порой ему идут побои.
Все знают: если бить его сильней,
То глаже он бывает и жирней.
Мне кажется: душа у грешных нас
Не что иное — сущий дикобраз.
Не потому ль, что люди били их,
Пророки совершенней всех других?


Глава первая.
На планете животных перерождений.


Он сбросил теплое одеяло и понял, почему ему было так жарко. Ведь было лето, а он по привычке укутался в пуховое одеяло, потому что обычно боялся замерзнуть ночью в космическом корабле. ... Ну надо же, какая неожиданная перемена места. То тут, то там. Он потянулся и зевнул. Рыжий кот, лежавший рядом, зевнул синхронно вместе с ним. Они посмотрели друг на друга и установили безмолвный контакт. Как это обычно бывает между теми, кто хорошо знает друг друга.

Прошло еще несколько минут. Было на удивление тихо. Клопунпайские источники информации были выключены, а на улице клопунпайцев почти не было. Они все отправились на раб-оту.

— Этимология от слова «раб»..? — спросило тело. Ведь это именно ему приходилось разгребать трупы в общественном транспорте, а потом молотить целый день на конвейере, реальном или компьютерном.

— Да, если бы это было их единственное рабство... — сказал он.

-Рабство в широком смысле слова — это переход из-под своей власти в чужую. Тяжелый принудительный труд. Лишение свободы.

— Ну а кто еще мучается дальше? — снова спросило тело.

— А дальше мучаюсь я — от ума, который кажется себя таким умным и рациональным пупом номер один в мире, что мешает сделать даже полшага в сторону, потому что сам постоянно бубнит и фантазирует.

— Я по-другому и не умею, я же хтонь, болото мыслей, смыслов и вообще чего угодно, практически на любой вкус- ответил ум.

-Очень уж  занудное и унылое. .

Ум покорно кивнул головой. Он бросил на него пуховое одеяло, чтобы не видеть его, и еще раз потянулся — снова вместе с рыжим котом.

Все-таки жизнь здесь тоже имела свои скромные преимущества, и если бы не ПЖП с низким уровнем всего, то можно было бы здесь бывать почаще.

Встав с матраса, почему-то лежащего на полу, он прочувствовал тяжесть тела. Как будто его скафандр нагрузили сверху десятком баллонов с кислородной смесью. Он вспомнил, что должно пройти около часа, пока тело придет в себя. Поэтому, надев странные резиновые тапочки, поплелся к  креслу посидеть. Кот внимательно следил за ним, проверяя на вшивость.

На столе был привычный хаос из разных вещей, которые когда-то вечно были нужны ему. Он вспомнил себя прежнего и удивился, как для такого примитивного функционирования нужно было много всего.
На автомате  нажав на кнопку, он включил компьютер.Небольшой жидкокристаллический экран зажегся светом, и он попал в святой храм — в браузер. Он был всего лишь имитацией настоящей жизни, но забирал времени не меньше, чем обычная и неосознанная жизнь. Он закрыл открывшееся окно и понял, что время сидеть в интернете уже давно прошло, практически еще в прошлой жизни.

Все было старо, и ничто не внушало такого доверия, как тогда, когда он был настоящим (тогдашним собой).

— Что же, это вполне нормально. Ведь когда прелести материального мира, которые так радуют демонов, должны тебе надоесть... А помнится, они тебе очень долго никак не надоедали, ты даже сам притворно жаловался на то, мол, когда все это закончится. Помнишь, было дело?

— Ну да, оскомину всем набил, — признался он сам себе. — Что уж тут поделаешь. Оскомина — такое дело, лучше и не вспоминать.

Он откинулся на мягкое кресло и подумал о том, как давно закончились все его мучения и что то, что предстояло ему дальше, уже почти никак не было связано с его прошлым.

Говорил он видимо сам с собой…


Глава 2

Проснувшись, он захотел обойти квартиру. Каждая вещь, каждый поворот напоминали ему, что здесь он прожил не один год. Но радости не было ни в одном углу. Он даже удивился такому несчастному существованию, хотя понимал, зачем оно было нужно.

— Да у тебя всю жизнь было безрадостное состояние, меня это тоже удивляло, — сказал рыжий кот. — Вечная депрессуха. Даже меня она пробирала физически. А ты всё удивлялся, почему во время твоего отпуска я такой подавленный и без настроения. Просто тебе мир не подносил на блюдечке всего, что ты хотел. Но ведь были и другие! Глубокое, вечное уныние на подкорке, разочарование во всём на корню. Хоть кол на голове теши! Разве что ядерная война могла бы тебя встряхнуть.

— Ты хочешь сказать, что сатанинские глубины движут нами на КП? — Да, это тебе не хухры-мухры! Бессознательное поведение управляет клопунпайцами, а потом они всю жизнь унылы и разочарованы, будто не понимают почему, хотя изредка и задаются этим вопросом. Глубочайшее разочарование постигло и тебя, потому что ты не был приучен к самостоятельности — всё за тебя делали другие.

Ничтожество буквально гналось за мной всю мою, уже прожитую жизнь, — подумал он. Давно пора было очиститься от тупого эгоцентризма, выйти за пределы фантазий, а я всё ещё не разгадал вечной загадки и тайны жизни.

— Арки-дум, архимышление замороченного сознания, под которым ты был погребён тогда. Duum — это смерть по-английски. Думать — значит, по сути, умирать. Мысль и есть страдание, как говорил Будда. Выйти из смерти, измеряющей, меряющей всё, в бессмертие — без меры, без измерений. Вот Бог и сказал Адаму не есть от древа познания, ибо «смертию умрёшь». Ум змия-искусителя… тут и так всё ясно. От дорационального бобиковского рая — к рациональному и…

Он, как обычно, снова задумался и не знал, что сказать, потому что его всегда тянуло в дорациональное мамино блаженство, которое идеально соответствовало куче его привычных мелочей, разбросанных по столу и по всей комнате.

— Но главная суть в том, что тебя нет! Только тут ты как-то начал это понимать, да и то, как всегда, с трудом. Царство Небесное внутри нас, но осознать это мешает вечная истерика, нытьё и разброд ума, с которым ты так любил дружить. К кому приходят мысли из «говорятора»? Да ни к кому, потому что тебя нет.

Есть ли я сам, без «говорятора»? — подумал он. Может ли быть так, что всё, что я лелеял столько лет, нигде и никак не существует? В зеркале — только тело. В зеркале «говорятора» — лишь образ, который исчезнет вместе с телом, и не останется почти ничего, разве что пакетик воспоминаний, похожий на пакетик с «Вискасом» или хрустящие кошачьи подушечки с сыром.

Раздался шум. Он отвлёкся от размышлений и увидел, что рыжий кот упал на пол и катался по нему, истошно смеясь от сравнения всей жизни с пакетиком «Вискаса».

— Ну а что тут действительно ценного? — рационализм всё ещё не покидал его. Беспробудное скотство пытается эволюционировать спросонок. В стадии думания они особенно опасны, потому что готовы разрушить весь мир из-за собственных обид.

— Помнишь, что происходило в наше последнее посещение? Мир сошёл с ума — жестокое, неосознанное детство человечества. Поэтому мы и не даём советов идиотам, разве что рекомендуем клопунпайцам сделать жёсткую перезагрузку. Впрочем, они и без наших советов это сделают.

Глава 3 Планета ДНД… Днищенское Ненормальное Дно, в общем, Клопунпай. Что тут ещё скажешь?

С котом он бродил по коридору, блуждая среди металлических стен с обшивкой под дерево. До космоса оставалось несколько метров корабля — ни жара, ни холод не могли просто так проникнуть сюда. Он усмехнулся, вспомнив жалкие макеты космических кораблей на Клопунпае, с тоненькими стенками, якобы выдерживающими колоссальные перепады температуры, давления и радиации.

В эпиграмме одного актёра с КП хорошо была описана имитация жизни, свойственная местным жителям — все они считали себя дворянами, а были всего лишь жалкими плебеями:

Зачем ты, Миша, так орёшь, Словно ограбленный еврей? Ты Д’Артаньяна не трожь — Он дворянин, а не плебей.

Земная жопа казалась вездесущей и непоколебимой, потому что приходилось вечно следовать приказам «говорятора», а достучаться до руководящего начала было почти невозможно. Лишь недумающих представителей фауны всё устраивало в жизни, но страшно было представить, что с ними станет, если они научатся думать. Хотя можно было просто посмотреть на клопунпайцев и понять, к чему это приведёт. Единственное отличие — у них не было клыков и когтей.

— Зато есть много чего другого, — вскользь заметил рыжий кот.

— В казарме всех народов — всеобщее воодушевление. Им нравится общий гул, питание, бетонные клетки — всё как у скотины. Но легче от этого разве что застрелиться.

— Но отпочкование от фауны привело не к лучшим последствиям. Здесь, на КП, на планете низших животных перерождений, движущей силой стал страх — конечно же, в полной неосознанности бытия. Глубинный, подсознательный. Страх исчезнуть и никогда не появиться вновь — прямо как у меня в детстве на КП, когда я понял, что умру (но кто умрёт?).

— Невозможно находиться в этой дикой суете, в постоянной попытке заполнить пустоту ума материальным миром и его подачками. Успокойся уже — эта суетливая природа в нас идёт прямиком из животного мира.

Мирская, материальная жизнь может дать лишь духовные фантазии, попытки компенсации ЧСВ, поиск внимания — но не более. И это всё тот же материальный, обывательско-животный мир. В лучшем случае из раздутого ЧСВ получится вуду или шаманизм.

Он вспомнил, как на КП у него трещала голова от разговоров о смерти, конце света, и ему хотелось срочно зарыться в привычные занятия. Но что-то зрело внутри — вечное, великое и ужасное, где-то в глубине. Да и если нет… всё равно там было что-то грандиозное, если ещё не забыл, в последние-то времена.

Но вечность остаётся такой же непостижимой для «говорятора», как и раньше. А КП переживает распад алчности — всё, чем владеют клопунпайцы, уже истлевает… Мёртвые души, однако.

Но вечность и тут переполнена своими Сократами, Эпикурами, Пушкинами и прочими. Область богов и демонов куда более населена, чем Клопунпай.

Он снова вспомнил свой вечный внутренний ад на Клопунпае и то, как тяжело ему всё давалось — кроме бесконечной череды желаний и суеты.

Тем временем рыжий кот придвинул стул к кофемашине, вскарабкался на него, ухватившись за огромный «капуччинатор», и начал кричать, нарочито размахивая лапами:

— Он  бояся всего:он боялся слишком мало или слишком много спать, боялся слишком много или слишком мало есть, боялся сойти с ума, дрожал за свое здоровье в целом, опасался, что недобросовестный почтальон  вскроет посылку, да чего только он не боялся! А рыжий кот, между делом, рассказывал ему о бесстрашии перед смертью самой. Воистину, это была настоящая божественная комедия бытия.

Он уже тоже готов был валяться от смеха, особенно когда кот напомнил, что он вечно умный и всё знает — даже о том, о чём ничего не знает, но не так чтобы очень много.

— Всё это — вечные попытки компенсировать комплекс неполноценности. Бросает от мании величия к самоуничтожению и ощущению никчёмности. Это ад многих, в разной степени, но большинства.

— Окей, скажу больше: ничтожность — у тебя в сознании, а в подсознании у тебя, конечно, всезнание. Принятие всего и ведёт к настоящим переменам.

— Ещё помню, в клопунпайские времена был такой Змей, я читал его страницы в интернете, а ты — нет. Так вот, у него всё об этом было написано. Пытаясь меняться и бичуя себя, человек ничего не меняет десятилетиями — в этом и есть ловушка.


Глава 4

Кот, почесывая за ухом, зевнул во всю пасть, обнажая острые клыки.

— Ну что, несчастный философ, — лениво протянул он, — опять за свое? Вечность, ад, пустота... Может, хватит? Вон, кофемашина как раз булькает — давай лучше капучино. А то знаешь, чем вся эта муть кончается? Правильно: ничем. Просто утро. Просто день. Просто еще один виток вокруг звезды-говорятора.

Он молча потянулся к кнопке, и густой пар обжег ему пальцы. Но это была хоть какая-то — осязаемая — боль. Не та, что вечно ноет где-то за ребрами, невысказанная, как стишок актера с КП.

За иллюминатором плыла безымянная звезда. Ни холодная, ни горячая. Просто — есть.

И, кажется, этого пока хватало.