Домой

В ночи раздался тревожный звук и замолк, словно угаснув. «Сова, – подумала Эйприл, – ищет добычу...» Птица вновь издала далекий бархатистый крик, заглохший в подсвеченном луне тумане.
Теперь Эйприл действительно чувствовала себя свободной от всего и от всех. Мощная волна ненависти поднялась в ней, спасая от отчаяния. Ярость была похожа на горный поток, еще не пробившийся к своему устью, но давала силы сопротивляться, внушала неистовое желание выжить, чтобы отомстить. Отомстить за все!
Между тем ей грозили новые беды. Она ясно представляла, как в окружении стражников ее, самую вероломную из мятежников, поведут к Шести. На какую кару они ее обрекут? Какая новая темница уготована ей?
Эйприл поднялась на локте. При лунном свете матово блестели черно-белые плиты. В молочном сиянии, лившемся в открытое окно, все казалось исполненном магии весенней ночи. Привлеченная светом, молодая женщина поднялась. Ей удалось устоять на непослушных, ослабевших ногах. Словно очарованная душа, она шагнула на встречу лунному лучу. Увидев только что взошедшую полную серебристую луну, она пошатнулась и вцепилась в подоконник.
Под ночным небом темнел обрывистый берег, вдалеке жужжали роботы-уборщики, ровно стояли высокие дома.
– Ты! – выдохнула она.
С недалекого дерева снова сорвался крик совы, на этот раз четкий и резкий, и ей показалось, что он донес до нее весть из родного Ньюпорта.
– Ты, – повторила она, – ты! Мой мир, моя стихия!
Почти неощутимый порыв ветра донес легчайший аромат цветущего жасмина, наполняя душу ни с чем не сравнимой нежностью. Она жадно задышала. Сухость в груди исчезла, по телу заструилась живая кровь. К ней возвращались силы, она уже могла стоять не опираясь.
Она была в Кордоне. В этой самой комнате, давным-давно, когда ей было восемнадцать лет, Эйприл ругалась с Заком, разговаривала с Эммой, и... была счастлива.
И на этих же самых черно-белых плитах она очнулась после тяжелого ранения, полная боли, слабости и унижения. Кто-то принес ее сюда, переодел в простой свитер и брюки, крепко забинтовал рану. Она не знала, кто это был, и если честно, ей было все равно...
Эйприл снова опустилась на матрас, брошенный на пол, в качестве импровизированного ложа и закрыла глаза. Одним по-звериному ловким движением она завернулась в покрывало. Тревожное полубессознательное состояние, изводившее ее во время болезни, сменилось глубокой безмятежностью. «Вот я и дома, – с облегчением подумала она. – Я вернулась домой... Теперь нет ничего невозможного».