КОВ и всё что с ним

Произведение by SHKID

На спакский конкурс прозы.

05-07.06.2025.

*

*

*

Война не щадила никого. Очередной осколок снаряда, блеснув под лучами заходящего солнца, прицельно вонзился в сердце очередного мирного бедолаги, вспоров оболочку кожи и обнажив наичистейшую во всей вселенной человеческую душу. Его жизнь, мизерная по значению, но сильная, как мощь неиссякаемого водопада, вырвавшись наружу, не смогла справиться с явившимся ей миром, и, полная агонии и отчаяния, испарилась навсегда, перечеркнув все планы и мечты на несбывшееся будущее…

*

Очнулся я от резкой боли по всей поверхности черепной коробки. В ушах стоял нестерпимый гул, словно тысяча трубачей вмиг разучилась пользоваться инструментом и, засев в голове, пыталась тужиться не в такт и невпопад. Перед глазами плыли круги, как на кукурузном поле, и я затряс головой, силясь понять, что произошло. Через несколько секунд все рецепторы стали приходить в норму, и я наконец заметил толпу людей в нестираных белых халатах, которые обступили меня полукольцом и с интересом и с тревогой наблюдали за моей реакцией.
— Где я? Вы кто? — пролепетал я, совершенно не узнавая свой голос. Мне хотелось бежать как можно дальше, и даже — если не можно, — но физическое состояние было таким, что максимум, что мне светило, — это блеск в любопытствующих, пожирающих меня глазах.
— Потерпи, потерпи, — мягко сказал один из них, в самом грязном халате, — видимо, старший. — Скоро память начнет возвращаться, обе из них.
— Обе? — не понял я, окидывая взглядом все присутствующее полукольцо в поиске спасательного круга. И вдруг внезапной волной по начинающему просыпаться сознанию пронеслись последние события моей жизни: распивание горячительных на кухне у покладистой в интимных делах подруги, вечерние споры о бессмысленной политике и плотоядных военных, мощный оглушающий взрыв со стороны улицы, и…
— Сердце! — воскликнул я, хватаясь за грудь. Боль, режущая боль, которая появилась тогда всего лишь на долю секунды, прежде чем я, отбрасываемый взрывной волной, провалился в небытие, вновь вспыхнула в моих ощущениях, и я, содрогаясь и мгновенно слабея, вывалился с лежака, на котором находился, плашмя прямо на пол. Скрутка свисающих откуда-то сверху проводов, которая, по всей видимости, до пробуждения была прикреплена к моей персоне, повисла в воздухе рядом со мной.
— Держите его, держите! — засуетились белые халаты, как будто я пытался от них удрать, хотя в таком состоянии, в котором находился, я не мог бы сбежать даже от самого себя. Отмахнувшись рукой и дав жестом понять, что мое телорасположение вполнейше меня устраивает, я, ощупывая свои ребра и кожу, задал самый актуальный для меня на данный момент вопрос:
— Как мое сердце, не зацепило?
— По всей видимости, основная память еще не восстановилась, — озадаченно пробормотал старшак, потирая свой видавший виды халатец. — Видишь ли, Михаил. Там, в 2025 году, ты действительно умер. Но это был не ты физически, нет. Это был лишь твой разум, посланный в те времена, чтобы ты родился и прожил полноценную жизнь. Припоминаешь?
Я смотрел на него, не моргая, и единственное, что я себе припоминал, так это то, что никакой я не библейский там Михаил, а это означало, что все выше изложенное гнусавым монотонным голосочком могло отправляться аккурат в то место, которое в приличной компании небритым не демонстрируют.
— Где мои родные? Где мама, жена, где дочерь и сын?
Самый из неприглядных халатов усмехнулся.
— Послушай, Миша. Тебе тут, в нашем времени, только перевалило за двадцать. И у тебя нет никаких детей.
— Похоже, адаптация проходит в чрезвычайной сложности, — забубнел главному халату один из подручных прямо на ухо. — Поверхностная памятная нить идет спектрально-противоположно доминанту, нивелируя его высокочастотный импульс, вследствие чего его анизотропная главенствующая…
— Так, хватит! — не выдержал я, поднимаясь на ноги. — Какая еще деменция, какая аутофелляция, что за уроборос вы мне тут напариваете? Дайте мне уйти, либо я звоню копам!
Секунду подумав, старший халат спокойно произнес:
— Посмотри в окно. Тогда все прояснится.
Находясь до этого момента в состоянии шока, и так до сих пор для себя и не прояснив, сон ли это все, или же я давно умер и мой мозг в последние секунды своего существования пытается придумать себе вымышленный мир, как Царствие Божие — человечество, я наконец только сейчас смог разглядеть окружающую меня обстановку более детально. Вся комната — или, скорее, зала — представляла из себя просторное помещение со светлыми стенами и высокими потолками. Кушетка, на которой довелось прийти мне в себя, оказалась не одинокой, и ей составлял компанию тянущийся вдоль стенок ряд таких же украшенных проводами приспособлений. На больницу все это не больно походило. Скорее, являлось некой лабораторией, где роль подопытного кролика отводилась мне, вот только я не желал иметь ничего общего с подобным видом животного, кроме разве что его падкости к вожделенным сладострастиям.
— В какое окно смотреть, здесь нет окон, — сказал я, озираясь.
— Действительно.
Старший из халатов, вытянув руки из засаленных карманов, хлопнул дважды в ладоши, после чего ближайшая к нам стена начала автоматически отодвигаться, открывая пространство, в котором показалось огромное на всю высоту окно, от пола до потолка. Лампы абажуров отсвечивали от стеклянной глади, и мне пришлось подойти поближе, чтобы рассмотреть вид снаружи. Прищурившись, я обнаружил, что по ту сторону окна на меня смотрела взъерошенная поверхность Луны, горизонт которой утопал в бесконечном море беспроглядного черного космоса.

*

— О, Господи, — пролепетал я, вновь заставляемый шестым чувством опуститься на пятую точку. — Что происходит? Я ничего не понимаю, я в полной растерянности…
— Теперь успокойся и постарайся принять информацию такой, какая она есть, — сказал босс халатиков и опустился подолом прямо на пол. — Видишь ли, на моей практике это впервые, чтобы основная, главенствующая память так долго не могла вернуться. Обычно происходит следующее: человек возвращается из «путешествия», и практически моментально начинает припоминать сразу оба опыта жизни, как бы проживая их в мгновении, после чего «приобретенные» вспоминания начинают постепенно угасать, оставляя только основные. Так и происходит это «путешествие». Но в твоем случае что-то пошло не так. По всей видимости, сказался дефицит мощностей… Ты совсем ничего не припоминаешь?
— Какие-то мимолетные флешбеки вдруг… Но как будто и не со мной…
— Угу, угу, отлично. Наверное, нужно было повременить с пробуждением, подержав на ожидании…
— Мы правда на Луне? Как я здесь очутился? Человечество ведь ни разу не высаживалось на лунную поверхность, несмотря на все фальсификации.
— Нет времени ждать вспоминания… Поэтому слушай вкратце. На самом деле сейчас год 4572. Тебя зовут Михаил, и ты один из немногих, кто оказался выжившим перед неминуемой катастрофой.
— Что? Какой еще катастрофой, о чем вы говорите вообще?
— Послушай! С Землей произошла беда. Когда крах Солнца стал неизбежным и дата судного часа начала неуклонно приближаться, только тогда люди действительно всерьез задумались о смысле жизни и сохранении человечества как вида, но уже было поздно. Попытка перенести кочевание под землю увенчалась полной неудачей, — планета стала трещать по швам и выходить за пределы своей орбиты. Постепенно конец приближался все ближе и ближе, и люди сами немало этому поспособствовали, хоть по всем прогнозам Солнце и должно было проработать еще миллиарды лет, и ресурсов было вдосталь, но жизнь Солнечной системы устроена ровно так же, как жизнь человеческого организма: ты рождаешься, живешь, но рано или поздно ты просто исчезаешь, как будто тебя и не было на свете, и осознание неизбежности конца до коликов и воя в ночное небо сводит твой разум с ума до последнего вздоха. Так же и с Солнечной системой, но — в масштабах Вселенной. Она неизвестно кем и зачем была создана, структурирована и оформлена, и все лишь для того, чтобы в итоге накрылось все медным тазом, исчезло, потухло вслед за Солнцем, превратилось в пыль, и килотонны небесных субъектов, даривших жизнь и тепло, стерли с лица всего существующего, возможно — бескрайнего и многогранно насыщенного еще всем, о чем мы себе и представить не можем, — все то, что существовало веками и миллениумами, все то, что в наших глазах — и есть весь мир.
— Господи Всевышний…
— Да, мы тоже поначалу уповали на Бога, но в конце пришлось все брать в свои руки. Наука за последние тысячи лет достигла небывалых высот, однако в суматохе земной разрухи все пошло по тому причинному месту, которое обычно мужской пол вспоминает с теплотой. Поэтому, просчитав все возможные варианты, мы решили попробовать перебраться на ближайший нам спутник, и в этот раз он тоже оказался лучшей из прививок. Современные технологии позволили нам не только отстроить несколько крупных баз по всему земельному участку видимой стороны Луны, но и усовершенствовать наработки, начатые еще на Земле, и теперь мы можем отправляться поочередно в некую симуляцию жизни, где ты рождаешься заново с девственно чистым мозгом и проживаешь полноценную жизнь, от начала и до конца, и самое главное, — когда там проходит год, здесь уходит лишь около недели. Таким образом мы сумели хотя бы ментально отстрочить гибель всего существующего.
— Погодите, — «симуляция» жизни? То есть, там — не настоящая жизнь? И все мои родные — мама, дочь, жена, девушка, — тоже ненастоящие?
— А что есть реальность? Все, что мы проживаем, все, что чувствуем, — это только и является истинным. Особенно учитывая, что настоящее, какое оно есть, — продукт в том числе и действий твоих в прошлом, которые, по сути, на данный момент уже случились, но тебе еще предстоит это пережить, и какое бы ты решение там ни выбрал, — оно уже осуществлено в сегодняшнем дне.
Мне показалось, что мой мозг сейчас закипит, и это всецело могло бы объяснить всю спешность помещения в него свежей лапши. Я чувствовал себя одновременно и подавленным, как желание педофила обрюхатить девочку-соседку, покуда ей не исполнилось одиннадцать, и растерянным, словно мелочь в переходе, выпавшая с дырявого кармана растеряя, но являвшаяся столь незначительной, что никому до нее нет никакого дела, включая гитариста на ступеньках, лабающего жалостливые песни о суке-судьбе, но дома которого ожидает неначатая трудовая. Понурый, я в изнеможении опустил голову на окно, и в отражении на меня взглянул совсем незнакомый мне молодой человек.
— Значит, говорите, у меня есть шанс все перепрожить заново? И я могу стать кем угодно?
— Мы не можем корректировать все нюансы и детали перемещения, в нашей власти лишь указать приблизительную дату, где в одну из энергетических волн ты и вклинишься, не твой разум, — твое естество.
— Но, а что с тем «естеством», что естественным образом должно было родиться, покуда я не занял его место, куда теперь оно? И было ли оно вообще, если учитывать, что с момента появления на свет я как бы рождаюсь заново, с нуля, а после «смерти» и перемещения сюда, — вся память по вашим же словам со временем исчезает? Получается ли так, что я трачу месяцы своей драгоценной жизни на сон, который потом забуду?
— Нет, все абсолютно не так! — горячо возразил старший халат, пружинно вставая, покуда остальные слушали наш диалог, переминаясь с ноги на ногу. — Каждое погружение — это как путешествие длиною в жизнь, но не свою, а за счет, как ты выразился, «сна»! Ты можешь проживать жизнь за жизнью… Точнее — мог бы. Если бы не грядущие напасти.
Его лицо исказилось в полной горечи гримасе, как будто пьяный ангел, идущий мирным шагом по облакам, поскользнулся на сандалии, свалился наземь и расшибся вусмерть, после чего халатик вынужден был вспороть его грудь и извлечь сердце, чтобы впиться в него голодными зубами, и струйки ангеловой крови стекали с ученых уголков рта.
— Но самое ужасное, что ты должен узнать, это то, что наших внутренних мощностей на базе хватит как раз только на один-единственный акт отправки, для тебя, и в следующий раз, когда ты там помрешь, сюда уже будет возвращаться некуда, — все живое и искусственно созданное будет погребено под разрушительной силой конца земного света. Нам отмеряно всего ничего.
В этот момент я отчетливо почувствовал, как мое сердце запрыгало в ритме мелодии: тан, тан, та-дан, тан, та-дан, та-дан, та-дан… Кто-то, возможно, скажет, что я придумываю, но я мог бы поклясться моим ребенком, который у меня вроде там был, что мотив был именно таким, а не какого-то Шопена или Бетховена и иже с ними.
— Но коль это работает даже после прекращения меня как физлица здесь, в настоящем, — тогда что, если отправиться в прям сильное недавнее, где я еще раз запрыгну в эту карусель с перемещением и перерождением, и потом еще раз, и еще, и буду таким образом продлевать свое пребывание на любимой планете до крайности миров?
— Увы, невозможно. — На этих словах моя спасительная соломинка была беспощадно разломлена, так и не успев явиться муравьишке, дабы он мог покичиться тем, как ловко умеет справляться с огромнейшими предметами, под восторженные возгласы людишек, которые за то же самое порицают легкомысленных девиц. — Портал способен взаимодействовать лишь с окном определенных годов, а именно — с Бетонным Веком. Бетонный Век — это как раз та эра, где ты крайний раз и находился.
— Доктор, доктор, — суетливо подскочил к халатному шефу еще один коллега, цветом кожи невыгодно выделявшийся на фоне белых одежд. — Итс тайм оулреди.
Взглянув мельком на наручные часы, шеф скомандовал не терпящим возражений тоном:
— Давай, валяй, Михаил. Двигай снова на место отправки.
Не церемонясь, подручные главы — не книжной, но халатиковых — подхватили меня под руки и поволокли к былому лежбищу, словно я какая-то тряпичная кукла, а сейчас придет первоклассник Коля и станет на мне показывать, в каких таких интересных местах его трогал новый знакомый матери.
— В какой год рождения тебя отправлять? — осведомился глава, покуда подручные приспосабливали проводки к моей бедной, повидавшей виды головушке. — Давай, решай скорей.
Я задумался. С трудом, но все же я припомнил все глобальные происшествия, предшествующие моей скоропостижной, уму непостижимой кончине.
Геополитика. Большие серьезные дяди. Война. Смерти, упадок, бизнес на крови. Насилие. Промывание мозгов, бравурные высокопарные речевки. Опасность со всех сторон, от своих и от чужих. А кто там свои, кто чужие? Поди разбери. Но зато — страна. Нет, — страны! Дух волшебной притягательности, дух свободы энтузиазма, равенства мысли, вне зависимости от географических границ. Атмосфера народа, где в толпе ты не чувствуешь себя инородным организмом. Где все настолько сбалансировано, что в этом ты находишь благоговенный упокой. «Родина», «душа», «человечность» — эти слова высечены на камне, сформированном из человеческих костей на теле нашего обитания.
— Только туда, и никуда боле! — решил я. — По окончанию самого ужасного, что только есть, — по окончанию войны.
— Мы не знаем, когда та или иная война закончилась, в наше время на таких мелочах не заостряют внимание, мы акцентируем весь фокус на действительно важных вещах.
— Тогда десять лет плюс, с момента моей гибели, — окончательно решился я. — Я просто не могу пропустить этот момент и не узнать, чем же все закончилось, чем все разрешилось. И вся дальнейшая судьба наших стран меня интересует не в меньшей степени. В борьбе добра со злом, где каждый сам выбирает себе сторону и во что верить, обычно нет выигравших, но проигравший — каждый.
— Хорошо. — Старший халат вдруг внезапно посмотрел на меня изменившимся взглядом. — Возможно, мы будем верить в то, что после смерти, теперешней смерти, нас также что-то ждет, некий загробный мир, но все это — пустые грезы. Пустые иллюзии, глупые надежды, вызванные страхом уйти в никуда. Но я тебе скажу так: как бы там все ни было, — ты просто живи. И только тогда все будет хорошо. Все будет хорошо, сынок.
— В смысле — «сынок»? — опешил я. — В смысле…
— Ну, а ты думал, каким чудом ты, молодой, не имеющий веса человек, идешь по второму (а на самом деле — далеко и не по второму) кругу подряд вне очереди, в то время как мы, ученые умы, голубая кровь, белая кость, — чтобы было кому обслуживать весь процесс и дальнейшие корректировки, — остаемся здесь, на верную, мучительную смерть, на фоне останков планеты?
Что-то отчужденно-знакомое промелькнуло в его глазах, что-то отеческое и заботливое, что уже не показалось мне столько незнакомым.
— Папа!
— Все будет хорошо, сынок. Все будет хорошо.
— Папа…
Внезапно перед глазами все закружилось, завертелось в белом танце черных африканцев. Мир перестал быть статичным, голова наполнилась чугуном, словно в тазике ноги у реки несговорчивого бизнесмена, веки опустились вниз, как товарищи после перестройки, и я, издав слабый стон, унесся в темноту.

*

На дворе стоял 2035 год. Марфа долго не решалась сообщить мужу о беременности, но когда сообщила — обрадовалась его легкой реакции на такую новость.
— Ничего, Марфуша, ничего, родная, — говорил он, опираясь на трость и потирая ногу выше протеза. — Как-нибудь, да протянем. В подвале — да не в обиде. Все ничего…
Его прервал звук снаряда, разорвавшийся где-то неподалеку. Он с заботой приобнял жену, прижал ее к себе, прикрыл от падающей пыли. Из его глаза покатилась скупая мужская слеза. Шел четвертый год Третьей мировой войны.