Пашка

ЧИСТОПЛЮЙ

Вижу, Пашка трётся поодаль от двора. За калиткой – гуси. Не может войти. Я взяла прутик, разбежалась, распахнула калитку и нагнала птичью стаю – тоже её опасаюсь. Братец заскочил во двор, только калитка хлопнула. И закрылся на крючок. Научился, наконец. А то поначалу весь деревенский зоопарк шастал по двору из-за городского ротозея.

Повернулся ко мне и застыл. Увидел двор, усыпанный яблоневым цветом. Белый с розовыми вкраплениями, махровый и совершенно невесомый ковёр лежал, не шелохнувшись. Паренёк подыграл ковру – замер и не дышал. И попросился в туалет. Решил, что эта просьба – билет для входа. Я сказала «пошли» и двинулась к деревянному одноместному заведению, прилепившемуся в углу двора. Пашка шёл на цыпочках с сандалиями в руках. Хм… Вышагивал так, чтобы, похоже, не испачкать и не испортить рисунок недолговечного покрытия, не нарушить художественный замысел ветра. А ветер бушевал всю ночь, пока не вынудил яблони залить краской двор.

И всё бы ничего, если бы брат просто пошёл в туалет. Нет же, он расстегнул одну пуговицу на рубашке, вторую... С каждой следующей мои брови ползли вверх. Хорошо, что застёжек не много, а то "украшать" бы моим дугам мои же ягодицы. Снял рубашонку, свернул и положил в полшага от нужника. Затем скинул шорты и – в стопочку. Вошёл и закрылся. Было бы интересно, если бы и трусы оставил здесь. Но нет. Моё удивление перетекло в недоумение, недоумение упёрлось в стену непонимания и следом в мою деревенскую неотёсанность – может, в городе раздеваются все под дверью туалета?

ВЕДЬМА

Мы с Пашкой пошли к моим старым подружкам, которые переехали в новый дом. Нет, они не старушки, просто мы дружим, сколько помним себя. А они взяли и усложнили дружбу – в гости теперь ходить далеко, до конца длинной, как поезд-товарняк, улицы. Идём, головами вертим. В одном дворе журавль на одной ноге стоит – колодец такой. Сирень ещё цветёт. Тут и там бабушки и коты сидят на лавочках вдоль заборов и спрашивают, чьи мы, откуда и куда. Нет, коты молчат и только ластятся, пока нас бабки пытают. Гуси пасутся, которых лучше обойти. И на озерце, что разлито напротив подружкиного дома, домашней птицы и перьев как пены на морском прибое. Осторожно, гусак! Он вытянул шею, раскинул крылья, горлопанит и со всей дури шпарит на нас. Того и гляди, что забьёт крыльями, заклюёт – гонит дальше от своего семейства. Мы срываемся и несёмся как ошалевшие, только пятки в ж... влипают.

Новый дом мы давно обследовали. Нас заждалась округа. Рядом жила, как поговаривали, ведьма. Четверо долго топтались у ведьминой калитки. Им нужны доказательства – точно колдует? Никто не выходил. Пашка взял камешек и швырнул на крышу дома. Камень скатился с чёрной, будто подпалённой, рубероидной крыши и плюхнулся в высокую траву, которая рваным шарфом обёртывала дом. Низенький домишко безмолвствовал.
Второй, третий камень полетел на крышу. И мелкий народец увлёкся – кто забросит дальше, куда попадёт и уже забыл про ведьму. В ход пошли комья сухой земли крупнее, а то и щебёнка, благо, рядом насыпная дорога. Камни летели не только на крышу, а и в дверь…

И тут дверь отворилась. На крыльцо вышла согбенная старушонка. Вся в чёрном. Мелкая и злющая. Угрожая нам клюкой, пошла на нас. Мы – врассыпную в сторону своих домов. Бежим, оглядываемся - не догоняет? И увидели, как она чертит своей гигантской волшебной палкой круги на дороге. А пыль-то летит в нашу сторону при том, что ветер – в другую. Ведьма! В дичайшем ужасе двое рвали свои детские розовые когти домой. Пашка прибежал первым и с перепугу вывалил всю правду моим родителям. Меня наказали. А с него что взять – городской.

НИЧЕГО НЕТ

Когда я приехала в город, наверное, первым делом забралась в мечту деревенских – в ванну. После купания братец мне объявил, что у меня ничего нет, имея в виду половозрелые признаки. Воображала! Как будто у него те самые уже были. Без зазрения совести сказал, что заглядывал в окошко. Помните старые дома – в ванной комнате было небольшое окно сверху? Вряд ли он видел меня в это окно, но, возможно, так хвастался своими первыми признаками, не замечая и маленьких холмиков моей груди. Похоже, он был круче.

МОРОЖЕНОЕ

Мы с Пашкой частенько ходили в кино на утренний сеанс. Розовая крыша кинотеатра виднелась из окна – почти рядом с домом, поэтому нас отпускали одних. Плоское одноэтажное здание утопало в деревьях и, кажется, в киосках мороженого. Отсмеявшись в кино или оттрясясь от страха при виде того же всадника без головы, мы сломя голову мчались к желанному лотку. Продавщица мороженого накладывала вожделенную массу в бумажный стаканчик и спрашивала: «Тебе какое?». И мы выбирали.

Она брала ложку на длинной ручке, словно на волшебной палочке, и черпала из пузатенького прозрачного бочонка не спеша, поддразнивая нас, густое вишнёвое или малиновое, или ещё какое-то варенье. Солнечный луч играл на ложечке, и с неё, и прямиком в стаканчики и в затаённые предвкушением удовольствия наши сердца, лилось коралловое с рубинами, подсвеченное солнцем сладкое золото, и не было ничего вкуснее того мороженого. Мы вооружались палочками и блаженствовали. Разбегался жаркий летний день. Мороженое таяло на глазах. И тётушка знала, с каким вареньем ел Пашка – каждый раз приносил значки на рубашке – так мы называли пятна на одежде.

ЯЙЦА

Мы с Пашкой стояли на балконе второго этажа и от нечего делать рассматривали прохожих. Лето в зените, планов нет, и мы, как теперь говорят, жили в моменте. Как-будто кто-то в нём не живёт. Так вот, дети болтали и хохотали, наверное, и от пальца. И вдруг Пашка метнулся в комнату и тут же вернулся – в каждой руке по яйцу. Внизу шёл мужчина в шляпе. Не помню, каким стрелком был брат, но похоже, как надо. А я и сейчас попаду в десяточку, в очках, правда. Хотя в макушку могу и без очков. Оба яйца угодили в шляпу. И жидкий янтарь стекал, тянулся с белых полей завершающего мазка дядькиного лука – шляпы и осклизло шлёпался на плечи летнего пиджака. Конечно, мы присели – спрятались. Вот и сидели или в комнату уползли бы! Так нет же, интересно, как он там заливается моголем, и выглядывали, балбесы. В общем, яишница та вышла нам боком. В этот раз досталось Пашке. Я же гостья. Его черёд получать.

ПИСЬМА

Мы с Пашкой переписывались. Я философствовала уже лет в десять, рисовала перспективы будущей жизни и аргументировала их. А братец присылал мне садистские стишки типа, косточки-косточки, галстучки в ряд, попал под трамвай пионерский отряд. Стихи меня возмущали, и я угрожала, что брошу писать ему, если он не угомонится. А когда доставал, отвечала в его духе: «Мальчик маленький упал от крови весь розовый, папа с мальчиком играл в Павлика Морозова». Перекидывались тем и другим, пока в ход не пошли матерки, и тётушка не прочитала письмо разини. Всыпали обоим.