Шедевр Глава 3 Как научиться расставаться...

     Ранним утром, мы, с параклетом достигли деревни Хобас с единственной улицей, ведущей к  Большой Лири. На обочине стоял внедорожник Кайсара, рядом с которым, нас ожидали мои дяди. За приветствиями я заметил, как задняя дверца автомобиля распахнулась. Вышла женщина  в черном длинном платье. Проделав несколько шагов по направлению к нам, она остановилась. Успокаивая, готовое вылететь от волнения сердце, я пошел к ней на встречу.
 
- Душа моя! - произнесла мама.
Откинув этикет лирийской традиции, я приподнял край черной вуали покрывающей ее голову и пол лица, поцеловав опухшие от слез глаза. В автомобиле, я сменил храмовую одежду на тесную светскую, привезенную моими родными. Всю дорогу до Большой Лири мама не отпускала моей руки.   
    Я смотрел на плывущую за окном местность. "Как ты все это время жила? Я знаю, тебе было не легко", - обращался я к матери в своих мыслях, сквозь ровную беседу Кайсара и параклета впереди. Казими обняв меня рукой за плечи, свободной рукой держал ладонь своей сестры, часто покачивая головой, чтобы не расплакаться от переживаний за нас. К трем часам дня, автомобиль остановился перед воротами некрополя Большой Лири походящего на гигантский курган с плоской вершиной.

   Множество людей толпилось у входа в некрополь среди которых,  мелькали мрачные накидки смотрителей этого печального сооружения. Мимо незнакомых людей и рядов медных факелов у массивных колонн, мы, прошли к мраморному возвышению. Тишина с  запахом женских духов и алойного бальзама дышала состраданием. Шаг, еще шаг.. моя нога уткнулась в мраморный плинтус, я остановился. Взгляд соскользнув с атласного покрывала с гербом Лири в форме двух крыльев, замер на темном пятне.
- Гримеры применили всё свое умение. - Прошептал священник некрополя, склонившись к параклету. 
Это темное пятно на носилках лежащих на катафалке некрополя, было лицом моего отца. Лицо застывшее в  покое, только заостренный нос и подбородок, едва обтянутые почерневшей кожей, не воспринимающей грим, сохранили знакомые с детства черты. Будучи учеником Храма Лири, я уже знал, что на этом возвышении лежит, всего лишь тело, а душа, или та светлая сущность, являвшаяся для меня отцом, на восьмом пути восьмого дня новой жизни.

Священник усиливая голос читал молитву Прощения, возможно, он был не лицемерным и верующим священником, так как его голос не содержал фальшивой дрожи. "Идущий по лунным полям, боль матери родившей тебя прощается.  Жизнь трав и тварей прощается тебе, обида и горечь людей, прощается тебе, ибо нет голоса вопреки звучащему".
 -Прощаю тебя за участь вдовы, за любовь, которой ты не наделишь меня. - Тихо прозвучало прощение мамы.               
-Твое отсутствие, прощаю... - Произнес я, глядя на закрытые веки отца. По ритуалу, каждый, из перечисленных священником, должен был участвовать в Молитве Прощения  сам, но мой отец не имел близких родственников кроме нас с матерью, только его двоюродные сестры и их дети, стояли рядом с мамой.
 "Ты свободен от груза земного и обетов, от скорби наших сердец, от слез наших сверкающих жемчугом, светлого странствия  твоей душе".   После слов священника, завершающих молитву, мама положила на яремную ямку покойного белую жемчужину.

  Параклет встав у изголовья возвышения, указал  мне на изножье. Под атласным покрывалом я нащупал короткие ручки носилок. Мы тронулись в склеп, для завершения церемонии, захоронения. Через длинный проход я шел, за священником несущим факел, в подземелье. Раскрывая тяжелые двери, охраняемые изваяниями фениксов от бликов огня, казалось, охваченных пламенем, священник остановился в полутемном помещении, с рядами саркофагов  моих родичей. Поднеся к медной чаше факел, священник зажег три  светильника. В осветившемся  склепе, я увидел гранитный ящик с отодвинутой  плитой. Положив носилки на прямоугольное возвышение, вместе с параклетом, мы сняли атласное покрывало с тела покойного, передав его священнику, затем, подняв тело прошли к саркофагу. "Я не увижу твою старость... Светлой дороги, отец." - Прошептал я, опуская тело в саркофаг. Я смотрел на почти иссохшее тело, некогда могучего, самого авторитетного и сильного для меня человека.
Сопровождающие нас в склеп мужчины подходили к саркофагу, и бросив жемчужины в саркофаг, покидали склеп. Женщины остались в траурной зале некрополя. Согласно лирийской традиции, женщины не допускались в склеп, из-за слабого контроля над чувствами они могли помешать, переходящему в лунные долины своими слезами, потому, здесь, находились только мужчины. Полноватый хакан Лири, в синем сюртуке поверх широких брюк, бросил пригоршню  жемчужин в угол саркофага, и обращаясь к покойному, сказал:
- Прощай верный долгу. Мой друг, да будет легким путь твой по Лунным полям.
Не помню как долго я стоял у саркофага, но, обратив внимание, что рядом остались параклет и священник, потянул рычаг в стене, закрыв саркофаг. В светлые дни, и наполненные покоем ночи, я буду вспоминать об этом помещении, потому как, каждому мальчику, трудно смириться с утратой отца.
Попрощавшись со священником, мы вышли из некрополя. 
-Эсану, тебе нужно побыть с матерью - Произнес параклет.
 Я кивнул. Параклет отклонив предложение Кайсара, довезти до Хобаса, встал поодаль от дороги, чтобы не мешать отъезжающим машинам. Я еще видел фигуру наставника в окно, затем в боковое зеркало, поймав себя на мысли, что не научился расставаться с людьми.

            Белая ланка, утолив жажду, отошла от воды. Прислушавшись к воздуху, она  осталась на месте. Если бы за скалами проросшими кустарниками находился хищник, ланка понеслась бы прочь, легко пролетая над острыми валунами и высокими кустарниками. Шорохи раздались совсем близко, раздвинув ветки кустарников грудью, появился благородной олень с тяжелой короной  рогов. Ланка заметила его величественную силу сквозь блестящую под солнцем красновато-бурую окраску меха, послушала воздух. Может она встречала раньше этого красавца, оттого, оставаясь на месте, ждала, пока он спуститься к ней. Едва олень  направился к тропе, ведущей к водопою, с противоположной  стороны появился второй олень с белыми пятнами на бурой шкуре. Угрожающий рев ревнивого соперника, привел его в ярость. Ударив копытом о землю, "второй" понесся на встречу сопернику. Оба оленя встали на дыбы,  скрестив рога. В пылу схватки рога соперников сцепились в крепкий замок, вынудив оленей, кружить на месте, пока пятнистый не упал на  коленки. Он сдался, таким образом разомкнув "замок", причиняющий  боль его шее. Победитель, дождавшись, пока соперник поднимется, решительно замотал головой, показывая своим видом, готовность к новой схватке.  Пятнистый капитулировал. Тем временем, ланка настороженно наблюдавшая схватку, ожидала  победителя.

Я покинул вершину  холма, направляясь к скалам, тянущимся от  лесных дебрей Лири до побережья. Удивительная по красоте страница книги природы, случайно открывшаяся мне, все еще стояла перед глазами. Короткий щелчок вспугнул белую ланку моих воспоминаний, заменив ее на девушку в длиннополой шляпе. Тоненькая, подобно высокому стеблю цветка с широким бутоном, убрав от лица руку с крошечной фотокамерой, девушка улыбнулась, и множество солнц вспыхнуло на ее глазах и лице. Я замер, ослепленный красотой, слившейся с дыханием окружающей природы, едва не остановившей мое восхищенное сердце.
- Юный Страж прибрежных скал. - Донесся до меня насмешливый голос.
- Фея цветов.. - нашелся я, приблизившись к ней.
- По совместительству папарацци, – улыбаясь, призналась она, добавив, - то есть, внезапный щелчок в неожидаемый момент. Здесь, пронесся рассерженный олень, я решила, что кто-то отпугнул его от водопоя.
- То был обиженный олень. - Поправил я.
- Вот как, Страж обижает животных?! -склонив на бок голову, лукаво спросила она.
- Его обидела собственная слабость и образ белой лани.
Прищурившись, Фея покачала головой и хотела, возразить, я взяв ее за руку, повел к вершине холма. Не испугавшись высоты, она сделала несколько снимков, затем, повернувшись, произнесла -  Им не нужны свидетели.

         Мы шли вдоль границы дебрей, по поляне раскинувшейся коричневым ковром у окраин Малой Лири.
- Ты счастливчик Юный Страж, - заговорила она. -Вокруг живая природа, а я, ограждена бетоном и толстыми стеклами небоскребов Юйзерла, и не вижу даже неба.
- Человеку дан выбор.- Напомнил я учтиво.
Она взглянула на меня светло-карими глазами и со странной грустью ответила:
- Прогресс медленно пожирает естественную природу, и возможно, очень скоро он доберется сюда, тысячами копий шпилей дворцов и отелей пронзив эту красоту.   Почти о том же, говорили мои родители на Орзо, я вспомнил их беседу. Отец, вернувшись из консульства, забыл скинуть рабочую озабоченность с лица, и на немой вопрос матери говорил, "Комитет Триумвирата, а именно управленцы Юйзерла  и чиновники Орзо торопят с подписанием "программы единого пространства".  Упорно напоминают, о своей просьбе, убедить хакана Лири в необходимости скорейшего подписания ПЕП".  На вопрос мамы: "Эта ПЕП  повод для беспокойства?" Отец пояснял: "Она содержит параграфы о создании новой цивилизации в аграрной стране."  Услышанное, возмутило маму: - "Но цивилизация Триумвирата уже существует. Если они предлагают в своей ПЕП строительно -архитектурную экспансию территорий Лири, хакану и его советникам необходимо правовым методом определить границы земель под строительство  объектов. Не допуская планирования объектов, в жилых зонах и местах промысла лирийцев. Подписав ПЕП, Лири не только лишится права вето на застройку корпорациями Орзо и Юйзерла природных парков, а лет через пятнадцать.. может и раньше своих традиций и свобод. Одноликой массой проще управлять".

- Потому, Юный Страж, мой, да и многих выбор, кем-то уже осуществлен. - Заключила Фея, смутившись от моего прямого взгляда. Глядя на кончики ее тонких бровей, я представлял, какого цвета  волосы упадут ей на плечи, если она снимет шляпу. Я собрал было энергию солнца на пальцах, чтобы ее помощью скинуть эту огромную шляпу, но мысль, о том, что девушки Орзо и Юйзерла носят короткие прически, остановила меня.
- Моя шляпа ужасна? -  спросила она.
- Нет. Она симпатична и таит загадку, - успокоил я.
- Смотри, смотри чайка! - Воскликнула Фея, закинув голову вверх.
Над нами, не решаясь спуститься, кружил Ларус. Мы подружились, по моему возвращению из некрополя Лири. На протяжении десяти месяцев, через день я приходил к скалам на встречу к ястребу, живущему у моря. Едва я вытянул руку, как  Ларус опустился на мою руку. "Я не забыл о тебе, мой друг, завтра расскажу свои переживания". - Прошептав ястребу, я качнул рукой. Ларус взмыл в небо.
- Похоже ястреб! - Удивилась моя спутница.
- Да, он одинок и дождался весны. Но весна на Малой Лири не похожа на весну Орзо и Юйзерла. Под лучами солнца она царствует, пробуждая каждую клетку природы для обязательного труда во имя жизни, и только с прохладой ночи, с легкими заморозками наступает мнимый покой. И мой друг, вольное дитя природы, спрятав голову под крыло, ждет наступления рассвета, чтобы пропеть свою короткую песню. Он различает тысячи звуков ночи и дня, вдохновляющие его к жизни, и участвует в оркестре природы в свой черед. Песню ястреба продолжает, встревоженный писк хомяков, таинственное шуршание меж камней змей и ящериц, хлопанье крыльев других птиц и восхищенный возглас человека. А, что вдохновляет Фею? 
- Человек, - прошептала она, обходя муравейник. Фея остановилась и, глядя в глаза, сказала. - Если бы я могла чувствовать как ты, облекать свои чувства и мысли в слова как ты... Через два месяца я получу сертификат, став корреспондентом, но о чем буду писать, не знаю, разве, что работать в Метамире департамента.
- На Юйзерла много людей, а значит интересных событий, будет, о чем писать. - Попытался ободрить я Фею. Она покачала головой.
 - Ты не знаешь, моей родины. По новостным лентам передают не то, что на самом деле. Когда-то это была великая империя, люди жили во имя светлого будущего своих детей, сеяли поля, строили без ущерба для природы. Но однажды, государство внедрило новую идею обогащения через научно-технический прогресс, возвысив материальные ценности, которые, в последствие перешли в  цифровые ценности. С тех пор, мое поколение называется "синетиками" - сидячими нервными техниками. Синетики почти не выходят за пределы офисов, кабинетов и жилищ. Мужчины и женщины носят одинаковые одежды и прически, зарабатывают, и брачуются за компом, наша общая идея - цинизм, наша религия - равнодушие. Мы, поколение вялых дистрофиков, из которых, более продвинутых, Триумвират отберет в управленцы, а вольных, способных контролировать заданный образ жизни, превратит в "умалишенных" отбросов общества, загнав в спецотстойник. Питаясь научно-информационными продуктами, молодежь Юйзерла из пользователей давно превратилась в пользуемых. Я не боюсь, но... - Она попыталась скрыть свой страх под беззаботно-равнодушной улыбкой, которая стала солнечной от искреннего восхищения перед открывшимся очередным чудом природы.
 
Поляна Гейзеров, до которой мы дошли, встретила нас, различной тональности гудением и шипением сливающихся в марш звуков, струй воды. Мы обошли источники, отстоящие друг от друга на достаточном расстоянии, чтобы не попасть под брызгающие струи.
 - Здесь, на каждом шагу вдохновение! - признала Фея, убирая фотокамеру в карман широких брюк. - Я очень рада, своей поездке на Лири, но завтра наша группа студентов возвращается на Юйзерла. 
Это известие огорчило меня. Здравомыслящие люди Орзо и Юйзерла, удивятся наивности лирийца, посчитав мое огорчение за безрассудную влюбчивость, это их право. Я нашел созвучную душу, и как ранее признавался, не умея безболезненно расставаться с людьми, разрывал свое сердце печалью. Но она, пообещала, встречу. "Даже если не на Лири, мы должны обязательно встретиться, я знаю. Смысл всех мыслей и процессов жизни в том числе надежда". - Сказав на прощание, Фея коснулась губами моих губ. 
        Надежда, то же что и мечта, их растит одна и та же энергия рождающаяся в сознании, значит, не все расставания  окончательны.

       Запах сырой земли, едва слышными звуками пробивающийся сквозь покров инея, оживленная перекличка птиц, биение моего сердца, с каждым вдохом наполняя грудь силой и странным беспокойством,  приветствовали  весну. Еще не уверенная, что ее помнят, животворящая, осторожно творила под лучами яркого солнца новый облик земли. "Доверяю твоему искусству, твоему безукоризненному вкусу"- шептала природа, отдавая себя в руки волшебницы. "Желанна, желанна", - шумели прибрежные волны, оставляя на берегу раковины с жемчужинами. Гомон детворы, долгие взгляды девушек и юношей, все вокруг в едином порыве пело гимн весне.             
 Очарованный гимном жизни, я шел вдоль окраин Малой Лири, пока не уткнулся в тысячелетние заросли папоротников, начинающих "джунгли" Лири. Запечатлев на мольберте памяти, образ Феи, внезапно вошедшей в мою жизнь, я отдавал весенним ветрам мысли, чтобы они донесли ей мою упоительную радость от воспоминаний о встрече, и надежду. "Конечно же ты слышишь мою радость, чувствуешь, что я помню о тебе. Сегодня я был на Поляне гейзеров, Зевс сочувственно прогудел, "что помнит меня со спутницей." Зевс - самый большой гейзер. Потом, я встретился с Ларусом, и мы, вдвоем глядели со скалы на бескрайнее море. Я знаю, ты полюбила Лири, с ее не укрощенной прогрессом природой, лирийцев на первый взгляд жителей Орзо и Юйзерла кажущихся  дикарями, но сейчас, я встречусь с человеком, отвергнувшем техническую мысль прогрессивных империй в поисках смысла жизни. Когда-нибудь, я расскажу тебе о нем"...

-Приветствую тебя мой мудрый друг. -  Гортанный голос четко произнес каждое слово. Я уже знал, такой голос вырабатывался годами у людей, посвятивших себя профессии пронада. Небольшие глаза, все еще не расставшиеся с лукавством, привнесенным в жизнь, намерениями множества людей, под свисающими светлыми космами волос,побитых сединой, растворив лукавство, потеплели. -Бесконечно рад твоему визиту! Проходи… - Раздвинув кусты, пригласил он. На расчищенном отрезке земли шириной в четыре метра, стоял сплетенный из ветвей шалаш рядом с которым,  из кольца булыжников дымился костер, под закоптевшей консервной банкой. Я присел на выдолбленное из ствола дерева сидение. -Сейчас, ты испробуешь нектар джунглей, которым.. не побрезговали бы сами боги! - Говорил Пронад склонившись над костром. Я заметил, свежую ссадину на его лице, словно след от тупого когтя она тянулась от мочки уха к виску.
 - Случайность?- указав глазами на ссадину, поинтересовался я.
 - Пустяки, - разливая в деревянные кружки чай, произнес Пронад. Передав мне кружку, он присел напротив, на отесанный пень. - Помнишь Капитана, моего ближайшего соседа по "ранчо"? мы вновь “скрестили шпаги”. Ты был случайным свидетелем, когда мы, с ним сцепились впервые, и неким, странным образом  разнял нас. - Он шумно отпил травяной чай.
То было осенью, наткнувшись на двух людей, тузящих друг друга, энергией дождя я разнял их.
- До сего утра мы избегали стычек, - продолжил Пронад. -Но, отправившись за водой, к пресному источнику у холмов, мы пересеклись. Приветствуя соседа, я назвал его "Капитан". Он ненавидит это имя и требует обращаться к нему "Пират". Если быть правдивым, несколько жирных шрамов на его физиономии, полученные в боях с другими обитателями "джунглей", не портят его интеллигентного лица, и уж тем более не придают этому лицу пиратского очарования. К тому же территория каждого обитателя "джунглей" отмечена первой буквой его имени. Следовательно, когда двое соседей идентифицируют себя  одинаковой заглавной буквой имени, это вызывает путаницу, и не допустимо.  Нам, Узникам Совести, следует, соблюдать сии простые правила, и держаться вместе, чтобы быть готовыми, к налету уголовных элементов, захвативших большую часть "джунглей". - Он говорил громко, сдабривая слова роскошным тембром голоса, словно десятки людей, как только, с благодарным за внимание кивком, он поставит точку в блестящей речи, громко зааплодируют. Возможно, его слушал не один я. Ветер, да и вибрации воздуха подсказывали, о присутствии людей на некотором от шалаша Пронада расстоянии. Сейчас, закончив вступительную часть своей речи, просеивая мысли чаем,  он готовился, поведать мне о жизни Узника Совести. Еще раньше, из бесед с ним, я уже знал, что когда-то давно, до моего рождения, люди с презрением относились к адвокатам, придумав ироничное прозвище "пронады",  означающее "продавцы надежд". Прекратив, пользоваться услугами адвокатов, в спорах между собой и государством. В итоге, это ремесло пришло в упадок, и умерло. Называющий себя то Узником Совести, то Пронадом, поведал о том, что те защитники стремились к истине, сохраняя баланс справедливости в обществах. Вооруженные любовью к правде, они вели борьбу против беззаконий - облеченных властью и деньгами, за свои услуги получая гонорары от богатых и благословение от бедных. Но жажда славы и наживы превратила адвокатов в пронадов, идущих на сделки с совестью и законом, сменив их белые мантии, на черные судейские и серые полицейские. Так, закончилась эпоха равновесия и люди остались без защитников наедине с судьями и полицейскими, отстаивающими интересы чего-то безоговорочно-истинного под названием Триумвират. 
"Встречи, малозначительные обрывки чьих-то разговоров, предметы, случайно привлекающие внимание есть, суть "листочка занесенного ветром в окно" и связаны, с событиями которые, как вежливый гость, предупредив о своем визите, постучаться в твою жизнь". Помня об этом удивительном законе жизни, я внимательно слушал бывшего защитника, приступившего к продолжению, прерванного два дня назад рассказа, о своем прошлом.

- Всякий человек, особенно судья, боится греха, при принятии решения,  из-за страха перед  обратным ударом справедливости в виде болезни или иной потери за грех неверного решения, невинно осужденного. До сего дня, судьи считаются самыми грешными  из людей, и государства компенсирует их прегрешения большими деньгами и привилегиями в отличие от иных своих слуг.  В каждом судебном процессе, стороны имели право, отстаивать свои интересы помощью адвокатов. Существование, а равно действия адвокатов было одобрено государствами,  поощряемо судьями, которые, как за щитом,  разделяющим с ними мощь обратного удара справедливости, прикрывались адвокатом. - Пронад, громко допив чай, ополоснул свою кружку, черпнув воды из деревянного бочонка. -Так вот, мой мудрый друг, в техногенную эру, мой рассказ в этой части, кому-то покажется суеверным бредом дикаря, но разве строительная корпорация застроившая окраины Орзо небоскребами, прежде чем наслоить свои однотипные сто этажки, не разрушила тысячи  хибар малоимущих, оставив многих из хозяев хибар бомжами. Более того, этот грех разделили между собой дирекция корпорации и городские власти, наряду с рабочими и служащими, всего около двух тысяч человек. Если питомец техногенной эры ответит, "это нормальная деятельность власти и крупного бизнеса, и нет ни какого страха греха". Отвечу, и мэр Орзо и президент корпорации привлекли тысячу девятьсот девяносто восемь человек, для разделения возможного греха, и ослабления обратного удара. Удара последующего немедленно, либо спустя какое-то время.. добавив к сказанному, что люди власти и богачи более суеверны чем бабушка туземного дикаря. Но, возвращаясь к адвокату в судебном процессе, хочу чтобы, ты запомнил, самую главную, ни кем не озвучиваемую ни когда, суть его участия в деле. Зачем я тебе хочу об этом поведать, не спрашивай. Скажу коротко, я чувствую в тебе  защитника, каковым я сам не сумел стать. - Виновато улыбнувшись, признался Пронад.
-Если большинству адвокатов не безразлична судьба их подзащитных, успевающих, узнать, и проникнуться сочувствием к обвиняемым,  за тот период пока продолжается судебное разбирательство, то судьям, за редким исключением, совершенно безразлична личность обвиняемого, его судьба. Их больше занимает собственное пищеварение. Судьи могут, с нетерпением, поглядывая на часы, напоминать о приближении обеденного часа, подрубая пыл выступающего. Отложить допрос свидетеля, завуалировав, окончание рабочего времени, "необходимостью иных процессуальных действий", до допроса свидетеля. Зная, возможные биологические перипетии я старался, согласовывать слушание дела на четырнадцать часов. Задобренный обедом, и срезанными от времени участников процесса пятнадцатью двадцатью минутами, судья был готов на снисхождение к стороне,  к  заявленному ходатайству, грубо отклоненному, на предыдущем разбирательстве. Когда же я, считая, дело недозревшим к благоприятному для моего подзащитного исходу, использовав, все возможные причины для отложения, рассмотрения дела, прибегал к крайнему, не являлся в назначенное время в суд, процесс замирал. Замечу, ни один судья не мог, начать слушание дела, при отсутствие адвоката. Так не предписывала  буква закона, но, чуя дух закона, и страшась духа некой справедливости, судья откладывал рассмотрение дела. Адвокат являлся не только защитником обвиняемого, но и защитником судьи и обвинителя. Правда удивительно звучит? Но это абсолютная истина.  Все трое с каждым, новым процессом заполняли незримые мешки за спиной новыми грехами. Если адвокат мог, убедить суд в невиновности подзащитного перед законом, или же, напротив, в силу разных причин не был убедительным в защите, судья с легким сердцем, зная, что с ним разделили грех оправдания или наказания, завершал дело приговором. По незримому духу закона, разделять сумму греха, был призван человек, добровольно облачившийся в мантию адвоката. И только, после завершения полноценного процесса, государство получало виновного в свое распоряжение. Ведь, моему другу известно какая самовольная и сильная машина государство, настолько достаточной является данная мной характеристика. Государство легко может вычеркнуть из жизни общества прослойку под названием пронады, и через поколение, то и раньше, ни кто и не будет знать об адвокатах или пронадах. Но, Триумвирату нужны пронады.  Как я уже говорил выше, для очистки совести и разделения греха.  В те времена, когда юристы правили государствами и обществами, только очень сильный духом и запасом жизненной энергии мог, надеть мантию защитника...
-Деньги, они имели власть над адвокатами? - спросил я.
Мой друг усмехнулся куда-то в сторону.
-Они всегда имеют власть над людьми. Но если ты хочешь знать, стал ли я пронадом, не осилив власть денег... - Сжав губы большого рта, он некоторое время качал головой, словно пытаясь, отогнать воспоминания, затем, встретившись  со мной взглядом, продолжил. - Да, наступил день, час, когда мои действия и мысли зависели от величины гонорара. А кто сказал, или определил, что адвокаты должны работать бесплатно? Ведь, даже церковь продавала свечи, молитвы. А потом, мой юный друг, благодаря высоким гонорарам я блестяще справлялся с поставленной передо мной подзащитным или доверителем, наконец своей профессией, задачей. Я стал лучшим, и был избран предводителем Гильдии пронадов. Деньги и слава диктуют свои правила. Я и мои помощники принимали в сообщество новых членов, кого за деньги, кого за близкий нам характер, отказывая кандидатам, лишенным изворотливости и монетизации лжи, в характере. Так было до меня, я согласился с существующими правилами, и продолжал жить, жизнью успешного пронада, пока однажды не выиграл очередное дело с весьма высоким гонораром. - Приложив длинные пальцы к лицу, он закрыл наполненные слезами глаза. Я молча ждал, продолжения его рассказа. Осилив, нахлынувшие  от воспоминаний чувства, он вытер шарфом, повязанным на шее глаза, следом крупный нос и продолжил.
      - Дело было гражданское, о признании сделки недействительной. В деле, я представлял интересы опекуна, продавшего роскошный по меркам Орзо, дом  несовершеннолетней подопечной. Меня редко привлекали подобные дела, так как я, предпочитал острые сражения на поле уголовных дел, пристойные талантливым людям моей профессии. А в том деле ни каких бодрящих дух стычек с противниками не предвиделось, и не было. Моим оппонентом выступала бабушка лишенной собственности девочки, к тому же не имевшая денег на пронада. Всеми средствами, до совершеннолетия девочки распоряжался опекун. В совокупности всех перечисленных обстоятельств,  справедливые требования старушки, основанные на законе, поблекли после моей убедительной речи, скрепленной договором с опекуном о тридцати процентном гонораре за "отбитое" имущество. После оглашения решения суда, ко мне подошла девочка. К моему изумлению двенадцатилетняя дитя, поздравила меня с победой, добавив, "жаль, что мой отец не мог, быть в этом зале вашим оппонентом, он  легко "укоротил бы вам нос" господин пронад". В нашей среде бытовало мнение, подтвержденное наукой, когда человек врет, его нос удлиняется. Мы, пронады, пользовались этим термином "укоротить нос" оппоненту или лживому свидетелю, введенному в практику лет тридцать назад известным адвокатом Энико. Легендарная личность, Энико за символическую плату выигрывал наитруднейшие дела, он являлся моим кумиром. Став предводителем Гильдии пронадов, через пять лет после его смерти, я был инициатором создания фонда Энико и ежегодной  премии Энико лучшему адвокату, которой дважды удостаивался сам. Спустя три дня, из газет и поздравлений коллег я узнал, что "вырвал" недвижимость у дочери своего кумира Энико. Некоторые, из коллег стали сдержанней в словах, другие закоренелые пронады, восхваляли талант своего предводителя Регемара, и только он сам, знал, убийцу талантливого адвоката и родителя беспринципного  пронада с каждым новым делом, превращающегося в жадного менялу и продавца надежд. С окончания того дела, я постепенно терял свой талант, речь становилась, не такой стройной и блестящей, и на каждом судебном заседании я всегда думал о своем носе. Почесывая нос, я подавал участникам процесса, сам того не замечая, сигнал, “лгу”,  “не уверен в своих доводах”, и разваливал  свои, явно, успешные дела. Где бы я ни находился, меня преследовала, навязчивая мыль, что мой нос растет. Я стал носить в портфеле маленькое зеркало, в котором, рассматривал свой нос, к моему огорчению казавшийся мне огромным. Депрессия и визиты к психологам, моя ненависть к дочери Энико, навязавшей мне эту проклятую мысль " укоротить нос", окончательно сломили меня. Пять лет мук.. и мысль об убийстве дочери Энико, окончательно подорвали мое здоровье, пока я не наткнулся на статью в журнале "Эколог". Статья называлась, "Чуткий доктор", в ней описывалась природа Малой Лири, дарующая гармонию  духа и тела. Дважды перечитав статью, я собрав кое-какие вещи, покинул Орзо. Вот уже год, как доверил себя "чуткому доктору". Здесь, я нашел покой, мое измученное сердце испытало благодарность к той, которую, я ненавидел на протяжении долгих лет. Дочь Энико освободила меня от греха, во всяком случае, она остановила заполнение незримой сумы за плечами новыми грехами. Вчера, я слышал очень знакомый голос... - Пронад заволновался. Вскочив на ноги, он стал ходить вокруг своего шалаша. “Вчера, я гулял с Феей, мы шли мимо "джунглей", -возможно, он слышал ее голос”. - определил я.
-Это был голос дочери Энико. Слишком долго он звучал в моей голове, чтобы не узнать этот голос, наполненный достоинством личности, не склоняющейся перед кумирами общества, не теряющей себя от потерь. Она еще придет сюда?! - Со страхом в глазах, спросил пронад.
Я покачал головой.
 -Она готовиться стать корреспондентом  в метамире Юйзерла.
Глаза пронада лихорадочно заблестели.
- Журналисткой.. то есть корреспондентом, - растерянно прошептал он, вернувшись к своему сидению. Метамир?
-Да,  метавселенная или метамир, виртуальная версия социального департамента Юйзерла.
 -Статья была подписана инициалами Г.Э., в ней содержались такие строки, - "однажды побывав на Лири, вы непременно вернетесь. До встречи Волшебная Страна".  Я забыл имя дочери Энико, когда много дел, не легко запомнить имена даже доверителей, не говоря об оппонентах. - Он замолчал. Пауза затянулась. Я почувствовал, что его следует, оставить наедине с самим собой. Покидая территорию пронада, до меня донеслась беседа Узника Совести с Пронадом. “Моя совесть ограничила меня, осудив за намерения зла, и теперь, я счастлив, отбывая наказание, счастлив надеждой, что, не причинив еще кому-то зла, верну равновесие совести и разума. Да, да, я найду вместо унизительного прозвища "пронад", более достойное имя для себя, и ты, маленькая девочка простишь меня.”

Семья уже собралась, ужинать, когда я вернулся в дом деда. Заняв свое место за большим столом, рядом с Казими, я с удовольствием принялся за кусок осетра с рисом.
-Через три недели, просохнет земля, пока, начнем подвозить строительный материал, наступит благоприятное время для закладки фундамента. - Продолжил дед, прерванный моим появлением разговор. Кайсару, его старшему сыну пришло время, строить свой дом, с рождением второго ребенка. Жена Казими закончив хлопоты вокруг меня, заняла свое место с лева от старшей невестки, ближе к свекрови сидящей в конце стола, между внуком и внучкой.
 -Теперь, строят по-новому, отец. - Отодвинув тарелку, произнес Кайсар. Дед поднял на сына удивленные глаза. -За три дня, из сборных конструкций, по приложенной к ним схеме. По цене обходится, столько же, как и классический дом.  Дед покачав головой, нахмурился, затем не повышая голоса, констатировал:
-  В таком доме нет силы и души, его конструкции не оживленные благословением и потом строителей мертвы. Мои внуки не могут, расти в подобном склепе. 
Кайсар, не поднимая глаз, выслушал сказанное, означающее, "ты можешь жить в новом доме один, но твои дети, останутся там, где они родились".   Улыбнувшись, Кайсар признал,
- Ты прав отец, я буду строить дом, как ты, как мой дед.
Аромат пищи, тепло от огня в камине, забота большой семьи друг о друге, на мирном острове, давали ощущения счастья жизни. Если бы мама находилась за этим столом, счастье было бы полным. Но, моя мама вернулась на Орзо через неделю после похорон отца, с намерением спасти дом, возведенный первым консулом Лири.
-Эсану, из Орзо  приехал твой двоюродный дядя. Сэйа передала с ним карточку удостоверяющую личность, и пожелание о твоем возвращении на Орзо,  - объявил дед. - Самое большое желание для меня, чтобы дочь и мой внук жили среди родных, здесь. Возможно, у Сэйи какие-то планы на Орзо, ты уже взрослый и нам будет спокойней, от мысли, что вы вместе.
-Будь готов, на утро, я тебя отвезу, до станции. - Встав из-за стола, Кайсар подсел к камину.  Последовав его примеру, я растянулся на ковре, поодаль от камина и тут же мой двоюродный брат семи лет прыгнув на мою грудь, затеял со мной схватку. - Не уезжай, как же ты меня оставишь?! - повторял Има, пытаясь применить борцовские приемы, в поисках поддержки, поглядывая на улыбающегося деда.
После наставлений деда и бабушки, я поднялся в свою комнату. Распахнув окно, я глядел на чистое синее небо усеянное звездами. Раскинув крылья, созвездие Орла сверкало в небе над домом. Мысли о Ларусе, сменились воспоминанием о наставнике. Каждый день я ждал известий от параклета, но, он не присылал известий. Теперь, готовясь, к отъезду из Лири я не знал, когда учитель позовет меня. Закончено ли мое образование в Храме Осознания? Единственное, я чувствовал, что параклет знает о моих мыслях, о происходящем, и настанет день, когда он призовет меня.