Константин. Девятнадцатая часть

Первым, что почувствовал Константин, было бешено бьющееся сердце. Перед глазами темень, ледяной сквозняк бил по ногам, сердце его словно с ума сошло — билось так быстро, что даже не сосчитать. Он знал, что Марья — у больных своих — всегда пульс меряет. Она считает удары сердца за минуту, и, исходя из результатов, выносит свой вердикт. Он попробовал посчитать и свои… Раздватричет… Сорок… На сто тридцати уже сбился — уж слишком быстрым оказался орган этот. Во рту у него пересохло, лёгкие отчётливо болели — странное чувство, обычно их совсем не ощущаешь… Долго лежал — или сидел? — Константин, долго не мог собрать мысли в кучу. А когда смог, то понял — не темень перед взором его. Просто… он закрыл глаза. Открыл, осмотрелся, и… Господь всемогущий! Чёртовы воспоминания, гадкая ответственность! Уж лучше забывать каждый свой день, чем помнить обо всём в мире. Он вспомнил, как сознание потерял, как Марья его чуть наверх не потащила! Вспомнил, как ему, очевидно, — исключительно с Божьей помощью — удалось перед Марьей оправдаться, и её спровадить. Как он собирался за Костенькой в лес, как планировал уборку, и… Вот же старый идиот! Прилёг лишь на секундочку, и вырубился. Интересно, сколько времени проспал? Ни убраться не сумел, ни за совушкой не сходил. Быть может, и правда, на покой ему пора? Он подорвался с кровати. Навернул пару кругов по комнате, никак не понимая, за что первым взяться стоит. Уборка? Лес? Дрова? Дел по самое горло, а-то и макушку! Он решил, что сначала стоит Костеньку найти, а следом уже и чистить округу. Всё-таки… кто же зайдёт к нему? Он никого приглашать не собирается! Константин выбежал из храма. Остановился возле того места, где с совой попрощался. От нервов сжал руки в кулаки, и тихонько — еле слышно — позвал:

— Ко-остя… девочка моя…

Голос его звучал как-то странно. Хриплым был, — скрипучим. Константин и сам вдруг ощутил, что голос его звучал как-то сумасшедше. Хотя казалось бы! Мысли-то у него приличные! А наружу выходят вот такими — словно гортань его начала подводить. Он позвал ещё раз, уже чуть громче:

— Костенька. Костенька, ты где?

Но никого, кажется, рядом не было. Константину кричать бы не хотелось, но… как иначе её найти?

— Ко-остя!!! Ко-о-остя!!! Ты-ы где-е?!

Он закрыл рот обеими руками. Ох…, а если слышал кто? Решит, что совсем старик сбрендил — сам себя зовёт. Это уже никак объяснись не удастся… надо придумать достойное оправдание, если кто слышал. Например… Константин просто… проверяет лесное эхо? А почему имя своё кричит, а не слово какое? Всё равно странно. Он прочистил горло, но теперь звучал немного тише:

— Костя… Ау…

И ничего. Ох… Всеми фибрами души он надеялся, что нет никого в округе. Кажется, Марью объегорить удалось на раз-два! А как он про стеснение туалетное придумал? Король манипуляций! В том, что ни Марья, ни кто-либо ещё в лес не пойдёт, он не сомневался. Она согласилась не ходить, а слово лекаря — закон. Он позвал опять. Потом ещё раз, но третьего (на деле шестого) раза не было. Объявилась его главная любовь. Из леса вдруг показалась она. Не вылетела, — именно что вышла. Прямо лапками перебирала. Вид у неё был несчастный… глаза грустные, перья словно потеряли былой блеск. Глаза Константина мигом намокли. Жалость, стыд, боль — ставшие привычными чувства его одолели.

— Костенька… девочка моя… что же случилось?

— У?

Сова подошла ближе, и, кажется, хотела на него забраться. Он сел на корточки, позволяя сесть себе на плечо, но она там не поместилась. Он нахмурился.

— Ну, нет… даже если бы вышло тебя на плечо посадить, то так идти нельзя — вдруг кто увидит?

— У?

— Конечно, я тебя понесу! Просто иначе…

Он огляделся, а следом, вдруг, рассмеялся, — Вот я дурак! Чего гадать? Понесу тебя так же, как и в тот раз — день нашего знакомства!

С этими словами он расстегнул пальто, — Залезай!

Она непонимающе на него посмотрела. Тогда пришлось взять всё в свои руки — он засунул сову под куртку, и побежал домой.

Дома Константин осмотрел сову. Клюв её был испачкан в крови и чём-то по виду очень… человеческим, но он решил, что это после поедания Антона осталось. О том, что Костенька его ещё раз покушать изволила, догадаться не мог. Он бережно и с большой любовью вытер Косте клюв, и протёр перья её влажной тряпкой. Спросил:

— Тебе что-то нужно? Есть? Пить? Спать, может, хочешь?

— У… — она демонстративно отвернулась.

Константин тяжело вздохнул, опустил голову, и сказал: — Прости…

Сова обернулась. Увидев интерес в её глазах он почувствовал себя куда лучше — счастливее. И хотя, вообще-то, он понимал, что совушка с ним общается лишь одним звуком, был уверен, что изучил стиль её общения — всё читалось в больших красных глазах. Углядев в них что-то вроде прощения, он лишь рассыпался в извинениях сильнее:

— Прости меня, Бога ради! Прости!!! Дурака старого-глупого-непутёвого… прости! Не стоило мне тебя просить в лесу прятаться. Не нужно было перед Марьей мне оправдываться. Нужно было гордо тебя ей представить! Ведь это — наша цель. А я…

— У?

— Я знаю, милая… знаю, что плохо тебе одной было. Мне… так стыдно! Дело в том, что я… испугался. Как-то не решился начинать сразу. С одной стороны я уверен, что Марья тоже понимает, какое глупое поверье у нас о птицах, но с другой…, а если нет? Рисковать не стоит. Тем более, рисковать тобой!

— У! У-у!

— Знаю! Понимаю я, что тобою рисковал, когда в лес одну отправил…

Он вдруг задумался. А как она, собственно, в лесу раньше выживала? А как, в принципе, родилась? А чем питалась, пока его не встретила? Он заглянул ей в глаза, но спросить не решился — обидится ещё… Вместо хлопнул себя по коленям, и встал с скамьи.

— Ну, ладно… Не будем терять время. Надо нам наверху убраться, да за дровами сходить. Можно было бы сразу за ними… пока растоплю, пока нагреется, но… — он понизил голос, — Но боюсь, что комната наша с тобой жуть, как развоняется, если печь растопим… пока что холод нам на руку.

— У!

— Вот и отлично! Ну… идём.

Вооружившись кучей тряпок, он поднялся наверх.

Константин сильно удивился, когда выяснил, что человеческая кровь оказалась очень и очень едкой. Сколько тряпок он потратил на оттирание стен — уму непостижимо! А если учитывать, что большую часть из них потратил на упаковку тел… ещё немного, и у него совершенно не останется вещей. Долго он таскал воду наверх, тёр стены и пол без остановки. Постельное бельё пришло в негодность, пятно на подушке он оттереть не смог — надел чистую наволочку, и зашил, чтобы больше никогда не снимать. С одеялом повторил, пледом — что вместо матраца — тоже. На уборку ушло столько времени и сил, что Константину пришлось несколько раз себя уговаривать не бросать это дело, и не уходить жить в лес навсегда. Чище понемногу, но становилось, однако пятна крови оттираться ну никак не хотели. Пришлось применить хитрость, а именно — маскировку. Константин потратил почти все свои любимые книги и справочники, чтобы обложить бумагой… всё. К счастью, провернуть это удалось довольно быстро — рабочий стол и полки были и так перевёрнуты. Теперь жилище его выглядело… ну, мягко говоря, странно: всё было в исписанных бумагах. На стене у двери рецепты, ближе к окну справки о скоте. Если кто-то зайдёт… вероятно, удивится. И как только Константин думает это объяснить? Как-как.? Да никак! Ни их чёртово дело! Пускай за своим домом следят, а сюда дорогу забудут. Не в храм, конечно… лишь на второй этаж. Когда всё было готово, и от улик удалось избавиться (замаскировать), пришлось приступить к самому сложному, а именно: к расстановке мебели. Константин так и не понял, что именно с нею приключилось. Наверное… сквозняк. Первым делом он оттащил кровать на законное место, но потом… быть может, перестановку сделать? Так и пятна некоторые закрыть можно, и бумаги сохранить. Кивнув самому себе, он принялся всё перетаскивать — кровать ближе к двери, стол решил поставить посередине. Шкаф он перетащил на самую кровавую зону, а ведро для умывания его теперь навеки будет стоять на том месте, где лежала Тамара. Вроде… вышло неплохо. Последним делом он тащил именно стол — тяжелый, зараза! В глазах у него успело потемнеть, однако слух оставался острым — пока переворачивал услышал, как что-то с грохотом свалилось. Нахмурился, таки поставил и перетащил стол на новое место, и огляделся. Что это было? Увидев перевёрнутый ящик на полу, он с облегчением вздохнул — точно! Ведь в столе был потайной ящик! Вернее… как «потайной»? «Тайны» он в нём не хранил, лишь самое интересное, чтобы не терялось среди прочего хаоса. Он перевернул ящик, и с интересом начал рыться в бумагах. Так увлёкся, что очередное «У-у! У!» от Кости пропустил. А там… вот так удача! Его старый дневник, что он вёл давным-давно, письма от прихожан, любимая проза, и справочник о северных птицах — тот самый, который он так отчаянно искал.

— Костенька, гляди! — он вытянул книгу, и потряс ею в воздухе, — Смотри, что нашёл! Это о тебе книжка!

Сова склонила голову. Она уже долгое время сидела на «совьем доме», который Константин привёл в порядок в первую очередь. Она… кажется, читать «книжку о себе» не спешила. Лишь заинтересовано смотрела. Константину в то же время показалось, что в глазах её он увидел… страх? Злость? Раздражение? Словно не хотела она, чтобы читал он о ней. Быть может, стесняется? Веселье мигом пропало, и он поджал губы. Книгу сначала хотел спрятать под подушку, но… почему-то не стал. Вдруг, когда он за дровами уйдёт, Костенька её… съест? А ведь почитать так хотелось… однакообижать Костю своим недоверием совершенно точно нет. И как быть? Он сказал:

— Теперь у нас чисто. Ну, почти. Нужно нам за дровами…

— У-у?

— А их колоть ведь ещё… эх…

— У!

Костя всем своим видом показывала, что никуда не полетит. Константин немного подумал, и… сунул книгу подмышку.

— Ну, я пошёл? Ты пока… поспи… А-то устала.

Недоверчивым взглядом она проводила его до самой двери.



Виктор кричал без остановки. Лицо его было уже не красным — бордовым, из маленького носа то и дело вылезали, а потом и лопались пузыри, плач исказил лицо малыша — казалось, что если он проплачет ещё хотя бы пять минут, на лице его навеки останутся морщины. Ангелина прижимала сына к груди приговаривая:

— Тихо-тихо…. Тише, маленький, тише…

Но, кажется, ни вкрадчивый голос матери, ни её покачивания не успокаивали. Он начал кричать ещё до того, как успел окончательно проснуться. Что-то не то… Ангелина и сама была на грани от того, чтобы расплакаться. Разговор с матерью сильно разочаровал… Мысли о других деревнях и мирах Ангелина хранила в голове бережно и нежно. Часто их думала, готовила к тому, чтобы предоставить другим. И вот… предоставила. Священник и слушать не стал, а мать посчитала дурочкой. Ну и ладно! Ангелине на деле никто не нужен — у неё есть сын! И даже если мать рассказала правду о некоем мужчине, что народ собрал, да в лес пошёл, то Ангелине всё равно. Она-то не такая! Ей собирать никого не нужно, да и обсуждать, как оказалось, тоже. Здесь её не поймут… никогда не понимали. А раз так… терять более нечего. Можно и проверить, что там — вдалеке. Как только сын немного успокоился, она выглянула в окно. Темнеет… Дождаться ли завтра? Или сейчас уйти? Виктор тоже с интересом посмотрел на лес, и даже краснота с лица его начала спадать. Он вытянул вперёд маленькую ручку, и указал куда-то вдаль. Ангелина улыбнулась.

— Да… Что-то там точно есть. И мы это проверим…

Быстрый взгляд на комод с вещами, неосознанный скрежет челюстью, и…

— Геля!!! — приглушённый голос матери напугал не на шутку, — Ну что там, Гель?! Успоко-оился, а-а?!

Она выругалась себе под нос. Поморщилась, поняв, что гадкое слово услышал сын, и выглянула на лестницу.

— Мам, чего там кричать? А если бы он уснул? Ты бы разбудила!

— Но не разбудила же. — улыбнулась Лидия, — Спускайтесь. Есть будем!

— Хорошо…

Вместе с сыном на руках она спустилась к столу. В этот вечер мамина готовка показалась пресной и невкусной. Лидия что-то рассказывала, Виктор хихикал, а Ангелина… словно была уже не здесь… все её мысли сводились к одному — завтрашнему дню. Раз здесь она не найдёт понимания… значит, придётся попробовать найти другой дом.

Утро Гели наступило ещё до рассвета. Она тихонько выглянула из комнаты, и с облегчением улыбнулась — мать спала. А значит, и задавать лишних вопросов не будет. Она бегло побросала некоторые вещи на простыню, завязала кулёк, одела сына тепло-тепло, и вместе с ним спустилась. К великому счастью, утром Виктор почти не капризничал. Ангелина посчитала это хорошим знаком — значит, нужно идти. Дети всё чувствуют… они всё понимают, и выходило, что Виктор тоже хотел покинуть родные земли. Она накормила малыша, поела сама, и сунула в свой дорожный кулёк некоторые продукты — уже варёные яйца и овощи. Прямо перед дверью оглянулась. Ну, что, дом родной? Прощай…



Марья проснулась рано. Первое время после пробуждения улыбалась — надо же, какой жуткий сон приснился! Как хорошо, что в реале всё иначе… Или.? Её вдруг передёрнуло, и она резко села на кровати. Сон… сон ли? Схватившись за голову, она застонала. Не-ет… далеко, безумно далеко не сон.

До самой темноты Марья вчера пробыла в лесу. Хотелось бы назвать это «занималась телами», однако на деле она лишь испуганно на них глядела. Гадала, думала, анализировала. Что случилось? Как такое могло произойти? Даже мысли о годах как-то забылись. Правда, ненадолго. После того, как в сугробе Марья нашла тот самый гриб «Сулонко» стало как-то не по себе. Неужели Константину что-то известно о его свойствах? Не зря он тела именно на гриб положил! Или лишь совпадение? Марья нехило удивилась, когда поняла, что гриб был совершенно не помят. А на нём, вообще-то, лежали двое! И если Тамарино тельце было совсем уж маленьким, то Антон… точно бы раздавил. Однако гриб был цел, свеж и, надо признать, красив. Марья почти потянулась, чтобы сорвать его, но… вовремя одёрнула руку. Сорвать сейчас, и что дальше? Как тогда узнать, что с ним происходит в полнолуние? Она решила выждать. Долго на гриб смотрела, иногда взгляд переводила на трупы. Пока не потемнело окончательно, вытащила записи свои из кармана, и в очередной раз с ними сверилась. Были бы с собой чернила… было бы перо… тогда бы она его перерисовала, а дома сверила с рисунком из архива! В итоге, Марья решила прийти сюда опять. Она понимала, что, наверное, следовало бы народу рассказать о находке своей, однако… люди… Они же устроят настоящий бардак! Начнётся паника, в лесу случится столпотворение… Будут они кричать и плакать, возможно, даже драться. А если узнают — а они узнают! — что Константин во всём этом замешан… наверняка убьют его, а потом, возможно, и Марью… ведь как-то она узнала о телах, выходит, как-то и она с ним связана. Марья решила не спешить. Для начала следовало разобраться самой. Когда темнота окончательно упала на улицы, Марья побрела домой. К удивлению, но даже не заплутала! А пока шла, оставляла себе на будущее знаки — стянула с себя одну из кофт, распустила на нити, и оставляла себе подсказки для будущего пути, чтобы время на блуждания лесные не терять. Домой она вернулась поздно. Записка её так и висела на двери, а народ — если и был — то разбрёлся. Раньше бы Марья сильно из-за этого переживала — а вдруг плохо кому было, а она не помогла? Но сейчас… мысли её были заняты. Убийства и годы, грибы и луна… надо всё разузнать.