Срочный вызов

Срочный Вызов

Сталь скрипела, сминаясь под ударом. Стекло осыпалось бриллиантовой пылью в лицо, смешиваясь со снежной крупой. Последнее, что помнил Илья – слепящий свет фар грузовика, вынырнувшего из снежной пелены на узком пролете моста, и собственный, слишком резкий поворот руля. Потом – чернота.

Очнулся от холода. Ледяной, пронизывающий. И от боли – тупой, разлитой, но особенно – в груди, где ремень врезался в ребра, и в голове, стучавшей набатом. Лежал на спине. Над ним – неясный силуэт моста, редкие огни фонарей, свинцовое небо. Холодный мокрый асфальт под спиной. Шипение убитой машины. Пахло бензином, маслом и… сладковато-приторным антифризом.

Пассажир.

Мысль пронзила туман боли. Он повернул голову. Правое переднее сиденье… пусто. Дверь – распахнута в черноту. Снег задувал в салон.

"Эй!" – хрип вырвался. – "Ты… там как?" Тишина. Только вой ветра. Паника сжала горло. Он выпал? Под машину?

Тело не слушалось. Попытка приподняться – боль в груди вспыхнула белым огнем, заставив сдавленно застонать.

Сквозь шум ветра – глухое урчание мотора. Свет фар, бледных в снежной мути, вынырнул из-за поворота. Машина остановилась рядом. Двери распахнулись с мягким щелчком.

Двое в темных, немарких комбинезонах. Без шевронов. Молча подошли. Один – коренастый, с лицом в тени капюшона, наклонился. Второй, повыше, бледный как мел, с глубокими тенями под глазами, достал складные носилки. Ни слова.

"Пассажир…" – выдохнул Илья. – "Там… парень. Молодой. Проверьте… его. Он… выпал?"

Коренастый лишь скользнул взглядом в сторону открытой двери. Взгляд – плоский, рыбий. Его сильные, холодные даже сквозь перчатки руки подхватили Илью под мышки и колени. Боль взорвалась.

"Тихо", – хрипнул коренастый. Без интонации. Констатация.

Перенесли в фургон. Сухо. Тепло. Слишком тепло. Тишина. Гул двигателя почти не ощущался. Тусклый желтоватый свет. Ни приборов, ни шкафчиков. Пустое металлическое пространство. Запах – старая пыль, металл, слабо – речная вода? Застоявшаяся.

Уложили на жесткую скамью. Бледный санитар сел напротив, уставившись в пространство над головой Ильи. Казалось, не дышит. Коренастый открыл неприметный ящик в стене. Внутри – неожиданно: аскетичный набор медикаментов, тонометр, кислородная маска. Он быстро наложил жгут на бедро Ильи, где темное пятно расползалось по ткани. Игла шприца блеснула под тусклым светом.

"Что…?" – начал Илья, но укол был быстрым и точным. Холодок побежал по вене. "Адреналин", – коротко бросил коренастый, уже прикладывая датчики к груди Ильи, поверх разорванной рубахи. Его движения были резкими, профессиональными, но без тепла. Механическими. Бледный санитар, не отводя взгляда от пустоты, протянул кислородную маску. Коренастый натянул ее на лицо Ильи. Холодный поток воздуха ударил в легкие.

"Мне… не надо так…" – попытался протестовать Илья сквозь маску, голос приглушенный. Голова кружилась. – "Пассажира… найдите его! И… смена у меня еще. Заказов полно. Люди ждут…" Мысли упрямо лезли: незаконченный ремонт, кошка, клиент из аэропорта… Жизнь. Требовала его. Сейчас.

Бледный санитар медленно покачал головой. Как маятник. Его глаза встретились со взглядом Ильи на мгновение. Пустота. Колодец.

Коренастый смотрел на миниатюрный монитор тонометра, спрятанный у него в руке. Цифры прыгали. Лицо под капюшоном было напряженным. Он наложил плотный серый бинт на голову Ильи, где сочилась кровь. Движения по-прежнему точные, но в них появилась какая-то лихорадочная поспешность. Он снова достал шприц.

"Терпи," – его голос был хриплым, но теперь в нем слышалось напряжение. – "Держись."

Фургон тронулся. Плавно. Илья повернул голову к запотевшему окошку. Хотел увидеть мигалки, помощь.

За окном – знакомые очертания моста, сугробы на обочине, редкие огни города вдалеке! Знакомая промзона, цех с трубой. Рельеф местности! Они ехали по мосту, но в сторону города! Надежда, слабая и горячая, кольнула Илью. Везут в больницу!

"Скорая… скоро?" – прошептал он сквозь маску, глядя на коренастого.

Тот не ответил. Он смотрел на монитор, потом на бледного санитара. Лицо коренастого стало еще суровее. Он резко наклонился к Илье, приложил холодные пальцы к шее, ища пульс. Его дыхание, пахнувшее старыми газетами и влажным подвалом, стало учащенным.

"Давай еще один," – тихо, но отчетливо сказал коренастый бледному, протягивая пустой шприц. – "И подготовь деф."

Бледный кивнул почти незаметно. Его руки, длинные и бледные, как у паука, быстро набрали жидкость из ампулы в новый шприц. Одновременно он открыл другой ящик – оттуда блеснули металлические пластины дефибриллятора. Небольшого, но узнаваемого.

Илья почувствовал новый укол. Сильнее. Сердце в груди забилось как бешеное, боль усилилась, стало трудно дышать даже сквозь кислород. "Что… что вы делаете?" – его голос был слабым, испуганным. – "Мне плохо… очень…"

Коренастый санитар уже намазывал гель на пластины дефибриллятора. Его глаза метались между Ильей и монитором. "Сейчас будет толчок. Не дергайся."

Бледный санитар приложил пластины к оголенной груди Ильи. Холодный металл. Илья почувствовал, как все его тело напряглось в ожидании.

Жжжжжжжжжжжжж!

Сотрясающий разряд! Тело Ильи выгнулось дугой, неконтролируемо. Боль пронзила все существо. Он закричал сквозь маску, но звук был заглушен жужжанием аппарата.

Коренастый смотрел на монитор. Цифры скакали бешено, потом… стали замедляться. Выравниваться. Не в нужную сторону. Они не зажигались ровным зеленым. Они тускнели. Его плечи опустились. Он резко отдернул пластины. Посмотрел на бледного санитара. Тот уже смотрел на него. В его пустых глазах не было вопроса. Только знание.

Коренастый тяжело вздохнул. Звук был похож на скрежет камня. Он отключил дефибриллятор, швырнул пластины обратно в ящик. Сорвал с Ильи датчики тонометра. Снял кислородную маску. Движения были резкими, почти злыми. Бесполезными.

"Всё," – коротко, глухо сказал он бледному. – "Меняем маршрут. Три."

Бледный санитар кивнул. Медленно, как автомат, он убрал шприц, закрыл ящик с медикаментами. Его бесстрастное лицо было обращено вперед.

Коренастый отвернулся от Ильи, его фигура в темном комбинезоне сгорбилась. Он больше не смотрел на монитор, не пытался ничего сделать. Он просто сидел, смотря в пол.

Илья почувствовал странную пустоту. Боль в груди была теперь далекой, приглушенной. Дыхание… оно стало каким-то ненужным. Легким. Слишком легким. Он попытался снова говорить: "Пассажир… смена…" Но слова потеряли вес. Они просто висели в теплом, тихом воздухе фургона. Надежда, вспыхнувшая при виде знакомых огней, погасла, оставив лишь недоумение. Почему они перестали помогать? Почему так тихо? Почему… так тепло и спокойно?

Он снова повернул голову к окошку. Чтобы увидеть городские огни, больницу…

Но за окном текла река. Огромная, черная, как нефть. Бесшумная. Без ряби. Она поглощала свет, не отражая его. Знакомых ориентиров не было. Только бескрайняя черная вода, уходящая в непроглядную даль. Снег падал в нее, исчезая без следа. Они ехали по мосту, которого не должно было быть.

"Это… куда?" – слабо прошептал Илья. Тревога вернулась, но какая-то отстраненная, как во сне.

Никто не ответил. Коренастый санитар сидел, уставясь в пол, его спина выражала бесконечную усталость. Бледный смотрел вперед, в пустоту. Фургон плыл в тишине над черной бездной.

Больше не было уколов. Не было жгутов. Не было попыток. Только тихое урчание мотора и бесконечная река за стеклом.

Фургон замедлил ход. Плавно остановился. Тишина стала абсолютной. Двигатель стих. Коренастый санитар поднялся. Его движения были теперь тяжелыми, лишенными прежней профессиональной резкости. Он подошел к задним дверям. Щелчок замка прозвучал гулко.

Двери распахнулись.

Темный, низкий причал из почерневшего дерева. Тусклый фонарь. Широкий, плоский паром. Неясная сгорбленная фигура у кормового весла в широкополой шляпе. Сырость. Холод.

Коренастый санитар отступил в сторону. Его товарищ поднялся. Безразличие на бледном лице сменилось… чем-то вроде сосредоточенной пустоты.

"Выходи," – сказал коренастый. Голос был хриплым, бесконечно усталым. – "Паром ждет."

Илья замер. Холод из дверей обжег лицо. Его разум, затуманенный, все еще цеплялся за последние обрывки. "Мой пассажир…" – прошептал он, едва слышно. – "Он… где он? Надо… помочь…"

Бледнолицый санитар повернул голову. Его пустые глаза уставились на Илью. Губы, тонкие и бескровные, чуть тронулись. Голос был тихим, как шелест пепла:

"Твой пассажир…" – пауза, в которой слышался лишь плеск черной воды о сваи. – "...он уже на другом берегу. Его маршрут был короче."

Слова повисли в ледяном воздухе. Не утешение. Не упрек. Просто… отчет. О том, что пассажир умер сразу. Что его уже переправили. Что Илья продержался дольше. Что их попытка была тщетной. Что маршрут "три" – единственный оставшийся.

И только тогда, глядя в эту пустоту глаз, слушая немой плеск воды, Илья понял. Понял необычную теплоту после асфальта, молчание санитаров, их отчаянные, а потом прекращенные попытки, черную реку вместо больницы и эту последнюю, страшную фразу. Не про пассажира. Про него. Про то, что его билет – на этот паром.

Фургон был не скорой помощью. Это была отсрочка. Паром ждал своего. Другой берег… был единственным возможным.

Холод небытия медленно заполнил его, вытесняя последние мысли о кошке и смене. Он посмотрел на открытые двери, на темную фигуру у весла, на бескрайнюю черную воду. Сделал шаг вперед, на шаткие доски причала. Его шаг эхом отдался в пустоте. За спиной мягко щелкнули двери фургона. Тишина сомкнулась над черной рекой. Паром ждал.