край, разоренный войной

Глоднево, каким оно запомнилось в детстве.

Село Глоднево я помню, наверное, лет с трех, года с 1947 го. Дом наш, хотя это был дом школьный, расположен был, да он и сейчас еще стоит там, на самой окраине села, хотя это самый центр, в конце короткой улочки, начинавшейся сразу от поповского дома и церкви и через которую пролегала дорога на Брянск и Орел. Обычно говорили, что это дорога через Сомово и Кривую версту. В дождливую и весеннюю пору эта дорога для автомашин становилась просто непроходимой, она превращалась в цепочку широких и глубоких озер. А прямо возле дома по краю огорода разливалось настоящее озеро, по которому дети ходили по пояс в воде. На этом месте еще лет тридцать назад было болото и его помнили старожилы этой улицы Казаковы. Они рассказывали, как ходили мимо нашего дома по болотным кочкам и собирали траву для скота. Судя по названию этой улицы на старых картах, Казаковы здесь жили всегда, и улочка эта называлась Казацкая слобода. Видимо тут селились те самые стрельцы, которые с пищалями и секирами несли военную повинность по охране российских границ в Севске и в Брянске. Казаковы сохранили боевитость и военную отвагу, и их младший сын Петр во время ВОВ был награжден высшей солдатской наградой орденом «Славы», а средний Афанасий получил тяжелое ранение в ногу и руку и теперь зарабатывал себе на жизнь, латая людям обувь, сапожничал. Тут же, через дорогу жила разбитная тетка, звали ее Баранницей. Говорили, что кто-то там в ее роду украл барана и этим прозвищем увековечили этот проступок. По фамилии она была Рыжикова, хотя сама она родом с Красного колодца. Тут же на Базаре жил брат ее мужа, Шурик Рябый, но они как-то не контачили. У нее всегда останавливался на ночлег милиционер, который периодически приезжал из райцентра на лошадке, запряженной в тачанку. Она гнала самогон для себя и для продажи, поила им милиционера и всегда имела для себя крышу в виде капитана милиции. У Баранницы было двое ребят, наши друзья Толик и Коля. Их по- уличному почему-то звали Китайцы. Жили мы через дорогу и пока были «невыездными», нас не отпускали далеко от дома, все свободное время проводили то у нас дома, то у них.  Баранница была не только разбитная, но и грешна на руку, если была возможность прихватить что-то чужое, то особенно не мучилась угрызениями совести- тащила. Ребятки по-своему тоже могли где-то что-то прихватить. Но обстановка была такая, что как-то надо было выживать и выживали, кто как мог. Но в общем ребята были хорошие, трудолюбивые и мы с ними дружили все время пока были в селе. У них в сенцах стояла ступа из которой торчала палка, упиравшаяся в потолок. В ступе по центру дырка и в эту дырку засыпали зерно, палкой крутили крышку ступы и из лотка в стенке ступы сыпалась мука из которой пекли подовый хлеб. Это была маленькая мельница, а зерно получали на трудодни, но поскольку на трудодни получалось немного для трех ртов, ведь работала она одна, то в тесто добавляли картофель. Причем не всегда хорошую картошку, а тошнотики. И тогда хлеб получался черный, как сапожный крем и запахом тоже мало отличался от этого крема. Тошнотики, а это перезимовавшая в земле и промороженная картошка, собирали по огородам, как только появлялись проталины и земля оттаивала. Из этих тошнотиков сначала вымывали крахмал. Ее протирали на большой терке, промывали водой, а когда вода постояла пару часов, то на дне кадушки или таза образовывался плотный слой крахмала. Теперь его надо было распудрить и просушить и можно варить молочный кисель. А с хорошей картошкой хлеб получался очень вкусный и мы с Китайцами менялись кусками хлеба. Они говорили: «Ваш пекарский хуже нашего, поэтому давай два куска пекарского за один кусок нашего.» И оно того стоило. Хотя и дрались мы тоже регулярно. А кто из ребят тогда в уличных драках не участвовал? Ходили на приступ улица на улицу, а потом все вместе на Поморье перекрывали речку Локотку, делали себе гатку для купания. Работу давали всем-кто постарше копал кочки, помоложе эти кочки несли на берег, а уж аксакалы укладывали кочки в плотину. Правда чаще всего эта плотина держалась не долго, вода набиралась и наростало давление на плотину и ее прорывало. Но накупаться успевали все, а потом можно было продолжить и в копанях. Озера-то не было, а речушки глубиной воробью по колено. Хотя местами были небольшие ямы и там мы с плетушками ловили пескарей и гольцов. Поставил плетушку против течения и ногой воду перед ней мутишь, а потом подхватил ее из воды, а там на дне трепыхаются штуки три пескарика. Счастью нет предела. Но иногда попадались и вьюны. Эти обычно покрупнее и в ловле азартнее. Скользкие, как мыло, удержать трудно, но жаренка из них вкусная. Однажды в плетушке оказался какой-то зверек размером с ежика, только белого цвета. Я и рассмотреть не успел, как он сиганул из плетушки опять в воду и пропал. Долго гадали, что за зверь, такого еще не видели, и решили, что это водяная крыса, но старая, уже лысая.
Когда речка перегорожена гаткой и вода понялась же по шею, то тут сразу получается аквариум-сплошные ныряльщики и пловцы, а гуси с гусятами давно ждали такой благодати. Увлекшись нырянием, кто-то вынырнул посредине гусиного выводка. И тут… туши свет. Гусыня крылья веером, запрыгивает на стриженую голову ныряльщика и по балде, и по балде. И культями крыльев, и клювом, только звон стоит. Теперь пацан десятому закажет не нырять под гусей или уток. Но если ты пришел купаться, а в строительстве гатки не участвовал, то тебя на берегу ждет сюрприз. Окажется, что твоя рубаха вся в узлах, а узлы замочены в воде и теперь ее не развяжешь, пока она не высохнет. Сиди и жди. Косица была райским уголком Базара и Поморья. Плотная насыщенность всеми ароматами трав да еще с примесью запаха дикого меда, с добавкой ментолового аромата мяты, которая в большом количестве росла тут по берегам речки- это настоящая божественная лечебница. Привези туда туберкулезного больного или сердечника на недельку и через неделю оттуда вернется здоровый человек. А вот в поле дикий мед вроде и негде откладывать, но в Косице его находили часто. Обычно по запаху или по укусу пчелы в босую ногу. Наступил на что-то мягкое и поскакал на одной ноге-получил жало. А когда поковыряешься в этом месте, то обнаружишь аккуратно склеенные кувшинчики из воска, а в них мед. И пахнет этот мед совершенно иначе, чем сотовый, такой аромат можно было бы продавать дороже французских духов. Где пчелы только такие цветы находили, у которых такие ароматы. А вот граф, помещик глодневский свою пасеку держал в лесочке, где поселок Пожар. Возможно, это его пасека была на Пожаре в лесу и числилась колхозной, а охранял ее одноглазый дед Чердак. Этот орал по любому поводу, как будто грабители яблони трусят.