До луны и обратно
В наушниках слышится шорох, и его спокойный и уверенный голос всегда с легкой нотой иронии. Он говорит размеренно и непринужденно, так, будто мы не в небе висим, на высоте пятисот метров, беззащитные бескрылые людишки, возомнившие себя птицами, а сидим возле подъезда на лавочке и лузгаем семечки.
- Мой дом, вон там!
Это "вон там", очень образное, ибо показать пальцем он, конечно же, не может: руки у пилота заняты клевантами. Зато мои пассажирские руки свободны, и в одной из них я крепко сжимаю телефон, чтобы не упустить красоту, врывающуюся мощными толчками в мои распахнутые глаза и душу, а другой — судорожной хваткой держусь за дугу – на всякий случай, хотя это вряд ли поможет. Но эта цепкость рук однозначно успокаивает: когда сжимаешь пальцы на дугах, удается разжать зубы и ослабить напряжение и в других не менее важных местах, и сразу дышится легче, и начинаешь чувствовать то – зачем ты здесь.
У каждого для полета свой мотив. Лично я охотник за красотой, за возможностью чувствовать расширение. В небе оно накрывает тебя сокрушительно, потрясая до самых глубин существа. Неожиданно для себя самого, ты, отбросив страх и себя, ограниченного прежним плоским видением, выходишь на новый уровень восприятия жизни, и больше не можешь втиснуть себя в старые узкие рамки. Ты становишься зависимым от красоты и того ощущения внутреннего величия, которое она дает тебе. В небе – ты богоподобный, и это отчетливо ощущается, когда появляется возможность окунуться в тотальное созерцание, отринув телесный страх.
- Смотри правее, видишь город? – снова слышу уверенный голос пилота.
- Да – киваю я и переключаюсь с наблюдения за водной гладью на город, поблескивающий металлом крыш.
Сверху и издали людские поселения больше похожи на груду мусора, такую типичную человеческую свалку. Отчасти так и есть, ведь каждый труженик всю свою сознательную жизнь активно волочет кучу "нужных и полезных" вещей в свое жилище. А вот так оглянешься – не так уж много и надо по существу, а то, что действительно ценно, хранится в сердце, а не на полках в шкафу.
- Видишь, там три дома рядом с одинаковыми крышами? – говорит мой пилот.
- Угу, – отвечаю я, чувствуя, как разговор на высоте с одной стороны, помогает ориентироваться в пространстве, а с другой — мешает сконцентрироваться на тотальном чувствовании полета. Но я уже не первый раз летаю в этих, любимых мной местах, где закопан кусочек моего сердца, и теперь я готова к уроку географии и краткой биографии.
- Первый дом, из этих трех - мой!
Интересно, что чувствуешь, когда видишь напоминание о своей прошлой жизни с такого ракурса, так если бы ты был Богом.
Летим молча, связь отключилась — и это хорошо. Я снова в полной тишине, в своем персональном вакууме наедине с красотой и мыслями, мелькающими словно рябь на воде.
"Мой дом из детства" вид сверху. На это сочетание букв я сразу вижу Камчатку и красную пятиэтажку с видом на "Три брата". Мой дом остался далеко, поэтому иногда я искренне завидую тем людям, у кого есть возможность увидеть свое прошлое, дом, где ты родился, где прошло твое детство и юность. А может быть, увидеть тот дом, где жила твоя первая любовь, а теперь ты периодически летаешь над ее дачей и бесишь ее родственников непотребно громким шумом мотора. У каждого из них — этих людей поднебесья, своя триггерная полетная карта, размеченная привязанностями и воспоминаниями, и теплыми душевными порывами, влекущими их в полеты в ту или иную даль.
А вообще, полеты – это всегда про любовь, про простую, человеческую, с привязанностями и страстями, с бурей эмоций в начале, и с ровной гладью чувств, когда первые всплески улягутся и появится уверенность движений и отточенная временем техника взлета и посадки. Но еще больше полеты про любовь к Земле и осознание неослабевающей, трепетной связи с нею.
Только в небе, отрываясь от земли, отчетливо понимаешь, сколько там внизу любви! "Большое видится на расстоянье" и это воистину так, когда паришь высоко в небесах, бороздя бескрайний воздушный океан. Мелькают извилистые изгибы рек, замысловато оплетающие синими лентами пушистые лесные массивы, а вдали спокойно и величественно возвышаются гребни гор, равнодушные к нашей суете. А иногда, вдруг промелькнет, как поклевка на воде, неприметная деревенька, укутанная покрывалом, сплетенным из сизого печного дыма, или городок крошечный, а в нем — тот самый дом, в котором сидит чья-то мама и смотрит в окно. А в небе летит ее сын! И мама, конечно, переживает, но вида не подает, только крестит своего сына молча, на всякий случай, когда в сердце что-то кольнет. Когда ее сын в небе, знает об этом мать или нет, но что-то внутри нее в этот момент чуть слышно позвякивает, ведь нити, что связывают нас, когда вы взлетаете к солнцу, натягиваются словно струны и звенят, звенят, звенят... А ее сынок такой маленький в небе, сидит на своем стульчике и дергает за клеванты. И если смотреть с земли, то он и вовсе, как игрушечный. И он, этот маленький - большой сын кричит туда, в свое детство:
- Мама, мама! Посмотри, я летаю!
А она и правда смотрит, и крестит, и улыбается, и плачет, оттого, что солнце слепит глаза.
- Мама, мама, ну смотри же, я такой большой уже, и я такой смелый, я летаю!
А она кивает и улыбается, и машет рукой, и с каждым ее взмахом сын в небе чувствует теплое дуновение на своей щеке и в сердце чуть-чуть щемит.
***
Теплые потоки вечернего зноя проникают в рукава, как нежное поглаживание после бурного всплеска эмоций, и даже шум мотора, как будто становится тише и мягче. В воздухе витает предсумеречное очарование. Мы входим в финальную фазу - наслаждение закатной красотой.
Этот полет был для меня терапевтичным. Не бывает одинаковых полетов, даже если место то же, все равно что-то да меняется: пилот, настроение, энергия гаснущего дня, фаза луны, наконец. Случался у меня полет "Вселенская любовь", когда Бог ко мне являлся во всей своей мощи, и я теряла границы себя, сливаясь с бесконечно вечным над бескрайней гладью озера объятого величием рассвета. Есть в моей коллекции впечатлений полет, наполненный изысканными, изощренными наслаждениями, который невозможно было описать иначе как "камасутра" на закате. Были и другие разные вкусные, искрящиеся жизнью полеты, но вот этот был настоящей терапией.
- Ты же любишь кричать?! – уточняет мой терапевт, выходя на связь.
Я проверяю, крепко ли держат меня ремни и, с силой сжимая дуги, кричу ему в ответ:
- Да, капитан!
Какое же это наслаждение орать и хохотать, как безумная, как дикарка. Одиссей нашего воздушного судна, видимо, жаждавший услышать вой Сирены, уверенно роняет нас в бездну, извлекая из меня ноты неожиданной тональности. Я визжу и наслаждаюсь, я великая громогласная мстительная фурия с небес, несущая возмездие всем тем, кто на земле терзал мой слух дурацкими песнями из наперебой орущих колонок. После такого эмоционального выплеска, чувствуешь, как трясутся руки и колени, и все тело, насытившееся кислородом, становится легким и звенящим. И я снова чиста, освободившись от терзавшей меня бури.
Прокатившись на "американских горках", и с трудом удержав в себе обед, стойко пережив все кульбиты, я наконец, разжимаю пальцы, делая один глубокий вдох за другим. Земля близко! Снизу мелькаю зеленые острова, живописно разбросанные чьей-то щедрой рукой по синей лазури многочисленных озер. Солнце неумолимо бросает копья лучей, целясь в горный хребет на западе, и вскоре попадает в цель. Алое пятно становится все шире, и вот уже оно стекает в стремительно розовеющее озеро.
В умирании дня есть особая чувственная красота, ознаменованная царственным выходом на небосклон ночного светила. Луна во всей свой величественной наготе выкатывается на небесную арену и, кажется, стоит подняться чуть выше, и ты сможешь дотронуться до ее шершавого бока кончиками пальцев.
- До луны и обратно? – предлагаю я в шутку. Но в животе урчит, холодает и хочется на землю.
Наш небесный корабль снижается. Мелькают лица людей, радостно приветствующих смельчаков неба. Их радость настоящая, неподдельная она заряжает, снова чувствуешь себя небожителем, вознесшимся над простыми смертными. Возможность летать всегда была и будет человеческой мечтой, и потому, когда ты в небе для тех, кто на земле – ты и есть олицетворение мечты!
***
Над поляной клубится ароматный дымок, и поздние летуны так и вьются над очагом, принюхиваясь к тому, что их ждет на ужин.
У воды тихо и холодно, лишь сердце костра пульсирует живым согревающим теплом. Затихают птицы и рыбы, и только люди, сгрудившись у огня, неспешно ведут разговор под горячий чай и холодное пиво.
Алкоголь имеет такое же свойство, как и музыка, он смягчает трение между людьми, добавляя искренности, снимая условности ограничений, ослабляя напряжение брони, которую каждый при свете дня на себе так усердно носит. Но музыка сильнее и чище, чем любой другой допинг. И когда она подобрана правильно, магия происходит, плейлисты летят в ночь, обнажая сущность того, кто ими управляет, объединяя и проникая в тех, кто их слушает.
Холодная июньская ночь коротка, до рассвета всего три часа, а потом снова в полет. И этот утренний подъем на крыло будет совершенно иным, неповторимым, как и прошедший день на берегу благословенного озера.
11.06.2025.
Свидетельство о публикации №225061101324