3. Тобол и тоболяне на страницах романа

автор: Ломова М.Н.

Опубликовано:

Ломова, М.Н. Тобол и тоболяне на страницах романа Алексея Югова «Страшный суд»./ М.Н.Ломова// Зыряновские чтения: материалы Всероссийской научно-практической конференции «ХХ Зыряновские чтения» (Курган, 1-2 декабря 2022года), с. 113-115.




А.К.Югов всю жизнь называл себя тоболянином. Тобол был главной рекой его жизни, символом малой родины.

Поэтому неудивительно, что характер главы семейства Арсения Шатрова писатель раскрывает с помощью этого образа – образа сильной, могучей сибирской реки.

Натура Шатрова сродни Тоболу. Она также масштабна, замыслы грандиозны, а действия во временном пространстве решительны и целеустремлённы.

Словно неторопливая полноводная река, «течёт» герой вдоль берегов своей жизни, преодолевая все преграды на пути.

Его взаимоотношения с сибирской рекой – «на равных» - удивительно гармоничны и естественны.

«Для меня Тобол,- откровенничает герой в разговоре с лесничим,- это покоряемая стихия! Тобол, конечно, не Терек – не пенится, не клубится, не пролагает себе путь через скалы, а вы попробуйте-ка обуздать этого ленивого богатыря!.. И всё равно: не умру, доколь весь Тобол не станут звать «шатровской» рекой!».

Мечтал Шатров своих сыновей «рассадить вдоль Тобола». Чтоб не только мельницы, но и заводы, и электростанции на реке были.

«Но все трое не туда смотрят». И Шатров не прибегает к насилию над сыновьями, уважая их право на собственное призвание.

Ибо понимает: каждый под влиянием природы должен «течь» в своем жизненном русле.

Однажды, в начале трудовой деятельности в 1906 году, Тобол уже помог Шатрову встать на ноги.

В ту пору Арсений Шатров смело считал себя «пионером промышленного маслоделия в Сибири». И был уверен, что этого у него никто не отымет.

Быстрой, хваткой думкой присмотрелся он к жизни земляков на берегах родного Тобола и решил «послать к черту извечные бабушкины маслобойки», поставить дело «с размахом».

Организовал кредиты на молочных коров для крестьян вдоль всего Тобола с его неистощимыми пастбищами. И через год «рубль на рубль стала прибыль»!

Но в годы Русско-японской войны в его жизни разразилась катастрофа:

«В распахнутую им область сибирского промышленного маслоделия вступила чудовищная, необоримая для него, зарубежная, чужеядная сила».

Это был датско-американский концерн – «исполинский союз хищников, замысливших завоевание всей Сибири» - от Урала и до Тихого океана, -завоевание без единого выстрела, и уж на столетия..!»

Этот чудовищный спрут в те дни на все природные богатства Сибири распластывал свои щупальца-присоски:

и на хлеб крестьянина по бросовым ценам из-за горькой нужды, и на леса Якутии и Приморья, и на пушнину, и на земные недра Урала и Сибири.

«Не знал Ермак Тимофеевич, бедняга, что он Сибирь для американских банкиров завоёвывает!» – горестно сокрушался Арсений Шатров и продал задешево свои маслодельные заводы и лавки Союзу сибирских маслодельных артелей, чтобы чужим не достались.

Тогда-то и задумал Арсений создать трест «Урало – Сибирь», в котором объединились бы отечественные промышленники и оптовые купцы без международных грабителей.

Но и эта затея оказалась безуспешной. А всё потому, что сам Витте «против»:

министр считал «привлечение иностранных капиталов к разработке естественных богатств Империи более прогрессивным».

Ольга Александровна утешала в те дни супруга:
- Ну, в конце концов, не в Тобол же бросаться!
- А, милая! Вот ты угадала: именно в него, в Тобол, и брошусь! – в гневе разодрал себе рубаху Арсений.

И Тобол … спас Шатрова!

Вовремя опередив нерасторопных конкурентов, Арсений сторговал у четырех мельников худые «мельничонки», сломал их. А на их месте поставил крупчатку.

Шатров «крепко оседлал неистощимо-могучий, упруго-зыбкий хребет родной сибирской реки»: поднял плотинами Тобол и получил электрическую тягу. И преуспел в новом деле!
                *****

Прекрасны картины реки, обузданной и преображенной человеком.

«Над самым омутом и над необозримым … плесом нижней воды высилось новое здание.

Дух захватывало смотреть из распахнутого окошка верхнего яруса на дальний обрывистый берег, на суводи и водовороты нижнего водоёма, когда подняты были заслоны вешняков и через них невозбранно рушился могучий и на перегибе как бы льдяно-недвижный водосвал Тобола».

Дышать в зной прохладной водяной пылью было отрадно:

«тончайший водяной бус от рушащегося с большой высоты водосвала» насыщал воздух и ложился свежестью и прохладой на разгоряченное лицо.

А ещё отраднее было чувствовать, как «дрожь здания от грозно – равномерно – неотвратимого хода турбины … передаётся всему твоему телу каким-то сладостным, еле ощутимым мозжением».

И кажется: это сама река ожила, взбодрилась от ленивой спячки и радостно забурлила потоками.

И никакого вреда окружающей среде от этой мощной запруды, никакого нарушения гармонии в отношениях человека и природы!

Младший сын Шатрова Владимир, прототипом которого является сам автор, часами пропадал на крупчатке.

Оттуда его взору открывался любимый пейзаж: «Сверкающими зигзагами реяли над пучиной чайки, эти извечные тоскливицы, и к самой воде ниспадали, и вновь взмывали, иная – с блёстком рыбёшки в клюве, и жалобные их вскрики пронзали гулкий, ровный грохот – шум водопада».

Вглядываясь в «стеклянно-струистое марево», мальчик видел на противоположном берегу «огромные мглисто-синие зубцы казенного бора», и бор этот ему казался «сказочным кремлём».

А у подножия бора, «словно бы у крепостных стен, притулилась смутно белевшими домиками крохотная деревенька»…

Любимый Юговым Тобол – это не только вода с рыбами и чайками, омуты с округлыми плёсами, суводи и водовороты у плотин с мельницами, зеленые луга по берегам со стадами коров.

Тобол – это люди.

С нескрываемым детским восторгом описывает Югов свою родную реку в летний июльский зной. Зауральские сибиряки живут в полной гармонии с рекой.

Тобол в эти дни – центр кипучей жизни во всём её многообразии.

Жизни прекрасной, мирной, наполненной простотой и одновременно глубоким смыслом.

Река, как сама жизнь, шумит, бурлит, замирает и уносится в невидимую даль. Потом обновляется, хлещет брызгами, дарует прохладу, кормит рыбой.

На берегу распряжённые возы с зерном, помольцы, очередь: «На мельнице завозно нынче –по неделе живут».

Тобол объединяет людей. Кого только тут нет: и коренной сибиряк, «чалдон», тут и «расеец», и казак-станичник, и киргиз, и солдатик, отпущенный по ранению…

Более двадцати губерний представители - переселенцы… Стук, звяк, бренчание стальных путал помольских лошадей далеко разносятся по воде.

Помольцы купаются, а потом ещё раз, погревшись на жарких, отдающих солнце песках, ныряют в воду.

Тобол – это время, которое течет незаметно в русле привычных дел. «День-от долог!»

И о чем только не переговорят, чего не наслушаются: о войне, первым делом.

А потом, «изладив самодельный, из мешочной редины неводок», наловят им целое ведро чебаков, пескарей, окуньков, да и сварят «добрую ушицу, щербу, чуть пахнущую дымком».

А потом «откушают, всхрапнут часок под своей телегой, завесясь пологом от солнышка…».

Тобол – кормилец. Тобол – дом родной. Всё хорошо, когда живёшь в ладу с природой.

И нет для хозяина плотины и мельниц Арсения Шатрова ничего важнее этой реки во всём мире, ибо возложил он на себя особую заботу:

«Народному благоденствию фундамент своими мельницами закладывать. Чтобы вдоволь хлеба было. Чтобы господ иностранных капиталистов из Сибири вон попросить».

Тобол – важная водная артерия Отечества. Здесь, в Сибири, державы хребет, её мощь и сила, кладовая природных богатств.

Тоболяне – вся Россия.

http://proza.ru/2025/06/11/1528