II. Стрекопытов и Скорбный дом

1. Скорбный дом. 3 ноября 1994 г.
2. Психоделический марш. 7 ноября 1994 г.
3. Мавзолей. 17 ноября 1994 г.
4. Рыночные отношения
5. Унесенный ветром
6. Выздоровление и Эпикриз. 23 февраля 1995 г.
7. С чистой совестью. Май, 1995 г.




                «Основано на реальных галлюцинациях»






СКОРБНЫЙ ДОМ. 3 ноября 1994 год.



       
         С непокойной душой, облупленной штукатуркой на стенах палаты и гулом коридорных шагов за дверьми, впервые Афиноген Стрекопытов начал ощущать что-то, похожее на прозрение. От избытка мыслей в мозгу стоял шум, но в то же время, все чаще в сознании случались и проблески. В такие мгновения в голове вдруг становилось светло, будто внутри полушарий срабатывала фотовспышка. Становилось ослепительно ясно то, что раньше бывало окутано мраком. И тогда память переносила его на девятнадцать лет назад, к сокольническому Храму, во дворе которого он сидел в засаде. И становилось ему понятно, что никогда он, Афиноген Стрекопытов, не был так близок к Богу, как в тот день. Все последующие дни его жизни блекли и превращались в бесконечную вереницу состоящую из событий ничего более не значащих для него.

 
         Размочаленные партийные бюллетени в день его принятия в партию, вереница бесконечных  заседаний партийной ячейки, стук редакционной печатной машинки – все слилось в единый поток, похожий на потекший от жары и потерявший очертания ленинского облика, серый пластилин.


         Он резко встал с койки, накинул на себя халат с нашивкой «Палата № 7» и направился в сторону умывальника. Подойдя к нему и взглянув на кусок зеркального пластика, притороченного к стене черной изоляцией, Афиноген отпрянул. Лицо, глядевшее на него, показалось не его, слишком старым и походило на портрет усопшего папы в траурной раме. И всё же ему удалось разглядеть в глубине зрачков нечто живое, то, о чём он забыл в погоне за путающимися мыслями.


         Всю ночь он не спал. Время от времени подходил к зеркалу, снова заглядывал в него, а затем что-то бормоча беспокойно бродил по палате, мешая спать соседям.


         Утром медсестра Тамара нашла его лежащим в углу под раковиной в позе эмбриона, с приведенными к животу коленями и прижатыми к груди руками. Он пребывал в ступоре и оцепенении. Как только Тамара дотронулась до его плеча, он будто включился и принялся неустанно повторять одну и ту же фразу: «И пусть Храм взорван, но звон всё равно идёт..., И пусть Храм взорван, но звон всё равно идёт..., И пусть Храм взорван, но звон всё равно идёт..».


         Прибывший на зов Тамары Коля-санитар, подхватил Афиногена и отнес в процедурную. Там ему поставили укол и он, наконец-то, успокоился, замолчал и заснул.


         Он больше не говорил. Только смотрел в зарешеченное окно, выходившее в сторону парка. Каждый вечер Афиноген сидел на своей койке со склоненной головой, будто прислушивался к далекому звону несуществующих колоколов.


         В один из вечеров глядя в мутное стекло Стрекопытов вдруг понял, что здание больницы, город и вся жизнь - это не что иное, как оболочка. Симулякр. И что все его поступки, от засады у Храма до сжигания партбилета, были выполнены не им, а неким субъектом внутри него, которого он раньше называл «Я», а теперь «Он».


         Во время еженедельной беседы с лечащим врачом Афиноген утверждал будто по ночам его посещает Некто с глазами похожими на эмблему Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совете народных комиссаров РСФСР, ВЧК. Один глаз у Некто зоркий, как у орла. Другой мутный, как у портрета Феликса Эдмундовича, выцветшего на солнце и до сих пор висящего на стене в кабинете его покойного папы. Проходил этот Некто сквозь стену, окутанный фиолетовым светом. Пах либо ладаном, либо машинным маслом и требовал, чтобы Стрекопытов принёс обратно «то, что забрал»!


         «А что ты забрал у него, Афиноген?» - удивленно спросила его врач-психиатр Смолина, женщина с черными стрелками на глазах такой величины, что они походили на следы от утюга. «Тишину колокольного звона», — ответил он трепетно и отчего-то поклонился врачихе.


         Вскоре в десятом корпусе психбольницы всё пошло наперекосяк. Ночью в комнате приема пищи начали самопроизвольно звенеть чайные ложки. Больные стали исповедоваться санитару Николаю, принимая его за призрак бывшего владельца здания фабриканта Котова. А однажды в кабинете заведующего отделением неврологии  было обнаружено чернильное пятно в форме трёх букв: «А.И.А.». Никто не понял, что оно означает, кроме Афиногена. Он долго смеялся, глядя на пятно, и повторял: «Анненковы* вернулись..., вот оно что..!». При этом он поднимал высоко вверх руку выставив указательный палец, которым яростно грозил кому-то.


         Вечером после отбоя Стрекопытов достал из кармана халата упаковку галоперидола похищенную утром в кабинете медсестры Тамары и выложил из них на подоконнике слово «КОГДА?» После начал смеяться. Смех его был беззвучен, но ощущался как вибрация реальности. Злосчастные пилюли Афиноген заполучил совершенно случайно, когда Тамара, ставившая ему укол, вдруг заметила полудохлого таракана. Таракан полз к раковине, чтобы отпиться водой после травли. Взяв первое, что ей попалось под руку, а попался ей халат Афиногена, Тамара завизжала и начала махать им в разные стороны. В результате ее маханий медицинский столик с минзурками и препаратами был опрокинут. Воспользовавшись ситуацией, Афиноген схватил первое, что попалось ему под руку. А попалась ему упаковка галоперидола.

         Через десять минут в палате №7 Стрекопытов оказался в одиночестве. Сбившись в небольшой табунчик, жители афиногеновой палаты поскакали по коридору в направлении кабинета Старшей медсестры Раисы Гургеновны. За доносы на нарушителей режима, а в особенности на новенького Афиногена, ею было обещано послабление режима и другие «плюшки". Старшая медсестра недовольно выслушав прибывших, срочно направила на место события санитара Николая.

         Прибывшие никак не хотели уходить и глядели на Старшую медсестру Раису Гургеновну глазами голодных дворовых котов. «Ну что вы еще от меня хоЧИте?», - вздохнув, выдавила из себя тучная Раиса. Ну ладно, выбирайте: Добавочный кисель на завтрак, 10 минут радио на «музыкально-разговорном» или экскурсия по коридору №3 в сопровождении санитара Николая?

         Не раздумывая все выбрали кисель, после чего стайка быстро растворилась в сумраке коридора. «И все-та-ки о-ни не ду-ра-ки...иии...» – растягивая про себя слова, подумала Раиса. Затем она достала из стола пилочку для ногтей и принялась за прерванный маникюр.

         Во время «разбора полетов» санитар Николай, первым прибежавший на неслышимый смех в палату и обнаруживший на подоконнике быстрорастворимые пилюли с гидроперидолом, клялся, что слышал смех Стрекопытова и видел, как тот шагнул в стену, шепча: «Материальная база иллюзий нуждается в ревизии...»




ПСИХОДЕЛИЧЕСКИЙ МАРШ. 7 ноября 1994 г.




         Афиноген Стрекопытов, сидя в ординаторской под замком, пребывал в глубокой задумчивости. Сидел он там вовсе не из-за буйства, а исключительно потому, что слишком уж часто стал говорить о вещах, которых «не было и быть не могло», вызывая тем самым неподдельный интерес практикантов.

         После случая с таблетками, Стрекопытов начал собирать вокруг себя единомышленников и читать им лекции на тему «Марксизм как форма религиозной одержимости». «Объясните врачу», - взывал он к товарищам по несчастью, - «что у вас не галлюцинации, а идеологическое прозрение!» И тут же вопрошал: «Вы слышали голоса? А голос Ленина?»

         Лекции Стрекопытова не прошли даром и произвели неожиданный эффект на слушателей в его палате. После ужина на стене появились граффити. Одно, написанное посредством черничного киселя, было обращено к соседям по палате: «Каждому по диагнозу — от каждого по бреду». Другое, чуть ниже, было исполненно баклажанной икрой и подталкивало к внутренней революции: «Он хотел изменить строй, но изменился сам.»

         После замечания Старшей медсестры Раисы Гургеновны о нецелевом разбазаривании продуктов в столь тяжелое для страны время, возмущенный Афиноген заметил, что они тут, в отдельно взятом отделении, ничего не разбазаривают, а совсем наоборот - решили построить новое государство. Называется «Психосоциалистическая Потешная Республика». Валюта - таблетки. Депутатов выбираем по стабильности давления. У которых самые низкие показатели – тех в президиум.

        «У нас и Референдум уже состоялся…», - вкрадчивым голосом сообщил Раисе пациент по имени Борис, считавший себя клоном Брежнева. После чего замер в ожидании произведенного эффекта.

        «И какие же вопросы стояли на Референдуме?» - нервно осведомилась у Афиногена старшая медсестра. На что незамедлительно получила ответ: «Существуем ли мы на самом деле?»

        «Ну и каковы же результаты голосования?» - спросила она не без доли ехидства, на что Стрекопытов без запинки отраппортовал: - «73% проголосовали «да», 20% - «возможно», и 7% сказали: «А кто вы такие, я вообще из санатория под Ярославлем!»

         «Ну а кто же у вас будет главный?» - никак не могла угомониться Раиса.

         «У нас будут выборы!» - не без гордости заявил Афиноген. Выборы на пост Верховного Психо-Архонта Потешной Республики. Мой девиз: «Не нормализуемся – так систематизируем!»».

         «А у вас Афиноген, что же, и Программа имеется?» - полюбопытствовала Раиса.

         «Конечно, и Программа, и обещания, которые я не только дам, но и запишу в Медкарту. Все как у людей!» - уточнил он.

 
         Вот послушайте речь кандидата, то есть меня. Всего-то четыре пункта.
Стрекопытов ловко вскочил на тумбочку и, выбросив совсем по-ленински, вперед руку, начал говорить:


         «Товарищи пациенты! Сестры! Санитары!
Я, Афиноген Стрекопытов - кандидат, который слышит каждого, даже если никто не говорит!

         Товарищи, сегодняшний бред - это завтрашняя философия!

         Мыслить параноидально - значит мыслить глубоко!

         Галлюцинации — наш ресурс, а не слабость!

         Я не обещаю чудес, я гарантирую их объяснение! Да здравствует внутренняя революция!

         Друзья, я не обещаю вылечить вас. Я обещаю понять вас настолько глубоко, что вы сами захотите остаться здесь навсегда!

         А вот и мои предвыборные обещания, слушайте:

1.Диагноз каждому!

         Ни один гражданин Потешной не останется без диагноза. Мы расширим классификацию расстройств до таких состояний, как «экзистенциальное покашливание» и «маниакально-декоративная активность».

2.Утренние построения — с музыкой и смыслом!

         Под гимн Республики будем синхронно принимать лекарства и обсуждать парадоксы Бахтина**.

3.Введение Психочаса Единства.

         Каждый день в 14:00 вся Республика дружно молчит, глядя в одну точку. Это сплачивает и нормализует давление.

4.Запрет на слова: «лечиться», «выздоравливать» и «отпустить».

         Мы не лечимся, мы развиваемся в непредсказуемых направлениях!


         И, уже без надрыва, спокойно и благожелательно, обращаясь к Старшей медсестре: - «Выборы состоятся 32 июня в процедурной 3-го этажа. Приходите с паспортом и температурой ниже 37,5».


         «Вот теперь мне все ясно...» - повеселев, ответила Раиса и, обратившись ко всей палате, заметила: - «Помните, если вы чувствуете, что с ума сходите -  не бойтесь. Главное, сходить туда интересно, а не как все. С песней, с лозунгом, с капельницей в виде знамени - ну, как вы умеете… Ну а теперь всем спать!»


         Утром Раиса, в обход лечащего врача, поспешила прямиком к Заведующему отделением и томно глядя ему в глаза сообщила, что в Палате № 7 назревает революция. После доложила ему о событиях происшедших прошлым вечером, а в частности о Референдуме. «А еще...», - добавила она загадочно, - «после отбоя они катали каталку по коридору, а на ней портрет Карла Маркса с подписями пациентов! Выкрали из комнаты технички!»

         Зав. Отделением, забыв про Раису, тут же ринулся по восходящей к Главврачу. Тот, побарабанив пальцами по запотевшему от дождя стеклу, заявил: «Ну что ж, из каждой ситуации есть несколько выходов. Джин вырвался из бутылки! Направим его энергию в нужное русло. Для начала превратим Трагедию в Фарс!» И задумавшись, добавил : «А позовите-ка ко мне, любезнейший, санитара Николая. Надо поработать с артистами. Скоро праздники, а у нас уже и спектакль готов, хоть комиссии показывай...».

         «Гениально...!» - только и смог выдавить из себя зав. отделением Общей неврологии и кинулся обратно, в 10-й корпус, за Николаем.

         Подбегая к своему корпусу, около спорткомплекса на открытом воздухе он увидел большое скопление больных и остановился. Гулять, по инструкции, больным рекомендовалось парами или компаниями не более трех человек, а тут целая толпа собралась. Взоры всех были устремлены на воллейбольную площадку. По ее периметру шагал небольшой отряд психбольных. На головах марширующих были надеты кастрюли, на телах пижамы. Шли они тремя парами и каждая пара держала в руках растяжку из белой простыни. На растяжках, чем-то фиолетовым, скорее всего уцелевшими ягодами черноплодной рябины, растущей у забора, сияли воззвания: «Добро пожаловать в Психосоциалистическую Потешную Республику. Здесь каждый голос будет услышан, даже если он только в голове!» , «Бред не остановить - его можно только оформить!», «Ты не сумасшедший -  ты строитель нового режима!»

         Во главе отряда шагал Афиноген Стрекопытов. Обеими руками он крепко держал совковую лопату, к древку которой, подобно белому флагу, была приторочена простыня.

         У края площадки стояла большая группа больных, вышедших после завтрака на прогулку. Они не проявляли никакого энтузиазма наблюдая за шествием и, более того, имели вялый и скучающий вид. Им хотелось спать и играть в волейбол, одновременно. А тут какое-то шествие...

         Пока зав. отделением думал, как не травмируя больных остановить процесс, в дверях корпуса «Отделение неврозов», показался Коля-санитар, вышедший на перекур.

         «Николай!» - радостно вскрикнул заведующий, - «Вас срочно к Главному! Но прежде пресеките пожалуйста это». И он указал пальцем на шествующих.

         «Щас сделаем…», - медленно и уверенно произнес Николай. Затем, забычковав папиросу, двинулся в сторону площадки.

         В тот момент, когда Николай приблизился к волейбольному полю, голова процессии, в виде Афиногена со знаменем, как раз поравнялась с ним.

         «Ать-два, стой!», - скомандовал санитар.

         От неожиданности вся команда во главе со знаменосцем остановилась, продолжая маршировать на месте, не глядя в сторону Николая
 и не опуская при том ни знамени, ни растяжек с лозунгами. 

         «Демонстрация закончена. Сейчас парад будет. Освободите площадку!» - строго скомандовал он. «А ты, Афиноген, чего, совсем с ума сошел?» - набычившись, бросил Николай в сторону Стрекопытова. И уже с угрозой в голосе: «Мы так не договаривались…».

         Не останавливаясь и все еще маршируя на месте, Стрекопытов, глядя вперед и вдаль, деловито ответил: «Я не сумасшедший. Я эксперимент системы над самим собой!» С этими словами он прекратил марш на месте. За ним остановились и остальные. Затем, развернувшись на 180 градусов, Афиноген произнес деловито, по-ленински и, даже немного картавя: «Ну что ж, товарищи, пройдемте в палату. У нас еще очень много дел».
 
         Все согласно закивали и опустив агитационно-политическую атрибутику, поспешили в сторону 10-го корпуса.




    МАВЗОЛЕЙ

 
         На Потешной всё шло своим чередом. Медсёстры ставили уколы, санитары играли в домино на рентгеновских снимках, пациенты принимали таблетки, которые по вкусу и действию напоминали мел, разведённый в тоске. Стрекопытов же, сидя у окна и глядя в даль, начал вести дневник. Но не обычный. Он вёл его на подоконнике, гвоздём, вырванным под кроватью из рассохшегося плинтуса. Афиноген выцарапывал непонятные никому знаки, будто высекал откровение на камне. Содержание было ведомо только ему одному и значило следующее: «В этом доме нет Бога. Есть только Главврач и его заместитель по административно-хозяйственной части.»

         Не исключено, что во время кратковременных проблесков памяти, Афиноген вспоминал о испепеленном партбилете и о безжалостно уничтоженной им Лениниане. И вот теперь, вдруг, на него снова нахлынуло чувство вины. Убеждение, что час искупленья настал, крепко засела в голове «узника совести», не давая ему покоя. И с этим, определенно, надо было что-то делать.

         Тут вспомнился ему Мавзолей на Красной площади, в который его отвел в детстве отец, Тритон Кукуевич Стрекопытов. Мавзолей произвел неизгладимое впечатление на юного Афиногена. Он долго думал о вожде мировой революции и даже вылепил его из пластилина, лежащим в гробу. Однако, фигурка вождя, легкомысленно оставленная на подоконнике, раскисла под солнцем и превратилась в бесформенную серую массу. Сначала мальчик долго рыдал, но когда бабушка, решив его успокоить сказала, что Ильич не одобрил бы слез, Афиноген успокоился. Затем они вместе с бабушкой соскребли пластилин с подоконника и замазали им оконные щели, чтоб не дуло. Бабушка тогда сказала, что если бы вождь был жив, он бы обязательно похвалил ее внука за материалистический подход к делу. После того Афиноген вовсе успокоился и надолго забыл и про мавзолей, и про того, кто в нем лежал.

          И вот теперь, вдруг, на третьей неделе пребывания в медучреждении, ему вспомнился пластилиновый Ленин. Не долго думая, в часы предназначенные для творческого досуга и параллельно с выдалбливанием дневника, Афиноген, из бумажных упаковок от хлорпротиксена начал возводить миниатюрный мавзолей. Назвал его «Ленин-лайт». Открытие планировал провести в праздничный день 4 декабря, чтобы совместить с православным Праздником Введения в Храм Богородицы. А также ознаменовать оба события маршем пациентов по коридору и оркестром из кастрюль. А накануне вечером отказаться от ужина, совершив всей палатой всенощное бдение.
       
         Вскоре больные на этаже стали звать его просто «Отец Афиноген». Он носил халат наизнанку, крест из ложек и величал себя «экс-секретарем райкома по борьбе с внутренней тенью».




РЫНОЧНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

         
         Поначалу, технический и средний персонал корпуса втихаря смеялся над Афиногеном. Но вскоре Стрекопытовым заинтересовались врачи из смежных отделений и даже из других больниц соответствующего направления. Особый интерес он вызвал у интернов, ведущих научные исследования в области мозга.

         От желающих встретиться и поговорить со Стрекопытовым не было отбоя. Начали даже записываться в очередь, будто на экскурсию. Старенький профессор из соседнего корпуса сказал, что случай довольно редкий и рекомендовал практикантам понаблюдать за больным, увидеть «как выглядит совесть, прожаренная на электрогриле истории».

         Слух о загадочном пациенте вырвался за пределы лечебного учреждения и пошел гулять по столице. Вот тогда-то и начался полный абсурд. В больницу, для того чтобы навестить необычного психбольного, стали приходить бывшие партийные работники. Кто с гостинцем, кто с воспоминанием, кто просто за компанию. Более всего их интересовал макет мавзолея Ленина. Они приносили различное старье: вымпелы, значки и блокноты с партийных конференций. Все имущество они возлагали рядом с макетом. Будто это был не макет, а памятник. Возложение проходило под наблюдением лечащего врача.

        Ситуация принимала нешуточный оборот. Распоряжение Главврача было коротко: «Срочно навести порядок в отделении!»
 
Указание о исполнении передавалось как эстафетная палочка, сверху вниз. Внизу, в конце исполнительной цепочки находился санитар Коля, фигура малозаметная, но с развитым нюхом на прибыль и бессознательное. Как циничный философ и поклонник рок-оперы «Юнона и Авось», Николай и сам не раз ложился на профилактику в свое родное отделение. По этой причине он сочувствовал больным и старался по мере сил облегчить их пребывание в Скорбном доме.

         Колька первым понял, что Стрекопытов стал не просто пациентом - он стал феноменом, в котором бывшие коммунисты, околорелигиозные маргиналы и уволенные редакторы райкомовской прессы, видели почти мифическую фигуру нового вождя, в халате и с таблетницей вместо портфеля.

         Не долго раздумывая, Колька изобразил афишу на ватмане и приклеил её к двери 10-го корпуса. Плакат гласил:

«Сеанс у Стрекопытова»
 

Каждый день с 16-00 часов. Вход с подношением(гостинцы в твёрдом и жидком виде передавать через снитара).

Цена билета: 27 рублей

         И пошло... Сначала приходили бывшие лекторы из Общества «Знание». С блокнотами. Плакали. Потом, туристы из стран СНГ. Снимали видео, диктуя в микрофон: «Новый Ленин" говорит правду через дозу галоперидола».

Временами Стрекопытову нравилось внимание. Он позировал перед камерой и, когда справлялись о его здоровье, вещал утробным голосом : «Главное, не кто ты есть, а кто тебя лечит. А лечат сейчас — сами знаете кто.» Время от времени, он, утомившись, но боясь показаться грубым, отворачивался к окну и жалобным голосом пел песню «Пусть всегда будет солнце». Если же посетитель оказывался не догадлив, и не покидал помещения, то Стрекопытов переходил на плохой английский и тоскливо затягивал «Welcome to the Machine» группы Pink Floyd.

         Если же посетитель не догадывался и со второго раза, то за дело принимался санитар Николай. Сначала тот громогласным голосом предупреждал: «Господа, освободите палату, чревовещатель утомился…!»  Если же гость и после этого упирался и даже хватался за выступающие детали мебели и дверные проемы, не желая уходить, Николай клал свои огромные лапищи на плечи упрямца так, что тот приседал под их тяжестью и заявлял более суровым голосом: «Гражданин, вы что, не понимаете? Покиньте помещение! Чародей устал! Или может вам тоже... надо отдохнуть? Так мы это сейчас живо организуем. У нас тут свободных коек много!». Последние фразы срабатывали безотказно. Впившиеся мертвой хваткой, руки недогадливых посетителей мгновенно расцеплялись и гость поспешно удалялся.


         Через неделю, чтобы облегчить ношу Афиногена, Колька ввел категории доступа:

1). Экскурсия «Базовая»: Пять минут у койки – 27 руб.

2). «Премиум-приём»: Если Стрекопытов в момент визита в сознании и может рассказать о реинкарнации СССР – 50 руб.

3). «Ультра»: Прикосновение к его халату (в перчатках) – 80 руб.

         Для особо платёжеспособных гостей был доступен «Молебен".

4). «Молебен о возвращении Ленина» - 100 руб.


         Проходило богослужение прямо в процедурной, при свете синей лампы. Молебен Колька-санитар организовал, согласовав таинство с Афиногеном. Услуга стоила дорого и на нее решались главным образом групповые посетители - бывшие партработники, вышедшие на пенсию еще до перестройки.

         Многие стремились попасть на прием к Афиногену Тритоновичу. На какое-то время, благодаря Стрекопытову, больница на Потешке, стала одним из самых известных мест в столице. К ее воротам приезжал, за несколько дней до своей смерти, некто по имени Иоанн, но встретиться с названным юродивым так и не решился.

         Билеты на провидческие сеансы у старца Афиногена, Колька-санитар продавал лично. Порой на такие беседы приходило до 20 человек в день, что приносило чистого дохода более 11000 рублей в неделю. Немалые деньги по тем временам.

         На заработанные средства Колька купил себе видеомагнитофон, вставил золотой зуб и стал пить кофе «Эспрессо» в ординаторской. Не обидели и чародея-Стрекопытова. На него надели новый серпасто-молоткастый махровый халат с поясом.

         К больнице стали подтягиваться и паломники с российских окраин.
Поговаривали, что его посещал даже Сам, а за советом приезжали важные люди в малиновых пиджаках и с толстыми золотыми цепями на крепких шеях. Последний посетитель ушел от прорицателя за несколько минут до выписки того из Психбольницы.

         К тому времени имя Стрекопытова уже попало в желтую прессу, а также было упомянуто в программе «Взгляд». Не это ли слава, о которой так долго мечтал Афиноген?

         Когда Главврач узнал обо всем происходящем, то вызвал Кольку-санитара к себе и произнёс: «Что же это вы, любезнейший, превратили лечебное учреждение в политико-мистический театр абсурда!? А я же вас, милейший, просил...» На что Колька, не моргнув глазом, ответил: «Товарищ Главврач, вы просто не чувствуете рынка!»



 
УНЕСЕННЫЙ   ВЕТРОМ 

   
         К концу месяца стол вокруг Мавзолея, да и сам Мавзолей оказался завален всяческим политизированным мусором и Афиноген испросил разрешения эвакуировать постройку из творческой студии в палату, поближе к своему телу.

         В терапевтических целях Афиногену было позволено перенести экспонат и водрузить на прикроватной тумбочке. Когда врач сообщил ему об этом, Стрекопытов лишь кивнул и попросил установить его на подоконнике. Он хотел, чтобы «совесть проветривалась». Врач разрешил.

         И вот тут-то произошло непредвиденное, можно сказать катастрофа. Во время проветривания палаты, легкий макет мавзолея, сложенный способом оригами, затянуло сквозняком между прутьями решетки и выдернуло наружу. Превратившись во что то бесформенное, издалека напоминающее бумажного журавлика, а если конкретнее, то белую ворону, оно, подхваченное воздушными завихрениями понеслось в сторону реки Яузы.

         Факт улета «мавзолея» произвел на Стрекопытова удивительный эффект. Он испытал шок, но вместо того чтобы отчаяться, раскиснуть и впасть, как минимум в прострацию, почувствовал себя легким и свободным. Казалось ему будто с его плеч свалился мешок с кирпичами. В беседе с лечащим врачом он признался, что видит в происшедшем Знамение и Перст Божий. Якобы, лишившись макета мавзолея, он понял, что год назад избавившись от партийных атрибутов был прав и раскаиваться ему не в чем. И теперь он готов выйти на свободу, за околицу Психбольницы, с излеченной душой и чистой совестью.




ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ И ЭПИКРИЗ


Собранный консилиум постановил, что Стрекопытов для окружающих не опасен, и не нуждается в специальном уходе. Засим, можно готовить его к выписке и назначить «Дневной стационар» сроком на 2 месяца.

         Лечащий врач Стрекопытова, доктор Смолина, заполнила Выписку из истории болезни и составила заключение:


Ф.И.О. пациента: Стрекопытов Афиноген Тритонович

Возраст: 59 лет

Дата поступления: 01.11.1994 г.

Дата выписки: 23.02.1995 г.

Отделение: Общей неврологии

Диагноз: Неспецифическая деменция.

Сопутствующий: Расстройство идентичности (множественная личность). Хроническое бредовое расстройство

       
Клиническая картина:


         Бредовые идеи религиозно-мистического и политико-мессианского содержания. Расщепление идентичности и сверхценные убеждения, включая фанатичную религиозность. Идеализация утопических концептов: возрождение СССР, мировая победа коммунизма и др. Сопровождается феноменами самоосуждения и нарастающего раскаяния.


Состояние при поступлении

          Пациент поступил в стационар по Скорой помощи с наличием стойкой бредовой симптоматики. Из жалоб: «мучительное осознание вины за утраченные идеалы", «голоса прошлого». Установка на «внутреннее искупление» за неясные идеологические «преступления».


          Болезнь совершенно неизлечима. Для окружающих опасности не представляет. Психическое состояние характеризуется наличием:


1. Бредовых идей религиозно-мистического и политико-утопического содержания (идеализация СССР, мессианская вера в коммунизм);

2. Диссоциативных эпизодов (фиксация на «втором Я» -«политработнике-искупителе»);

3. Аффективные колебания с эпизодами экзистенциальной вины;

4. Выраженная тревожность, псевдорелигиозная символика в суждениях;

5. Склонности к морализаторскому самобичеванию.


         Пациент не осознаёт болезненного характера своего состояния. К сотрудничеству ограниченно пригоден.




С ЧИСТОЙ СОВЕСТЬЮ


         После выписку Стрекопытову был на два месяца показан «Дневной стационар под наблюдением», в коем он должен был находиться ежедневно с 8-00 часов до 18-00 часов. В Калошино Афиноген не вернулся. Там пахло гарью и не с кем было поговорить.

         Во время его пребывания в Стационаре начали происходить чудеса. В столовой стали подавать компот, который пах миррой, а Главный бухгалтер медучреждения неожиданно ушёл в монастырь, оставив отдел учёта в смятении.
         
         Тогда же, в стационаре Стрекопытову позволили пользоваться бумагой и карандашом дабы перестал марать стены. Данное послабление режима он использовал в практических целях, сочинив шесть лозунгов Потешной Республики:


1. «Психоз — не порок, а форма управления!»

2. «Каждому по диагнозу — от каждого по бреду!»

3. «Наша Конституция написана на стене 7-й палаты!»

4. «Укрепим дисциплину сном и галоперидолом!»

5. «Свобода — это когда тебя не будят на капельницу»

6. «Наш флаг — белая простыня. Не потому, что сдались, а потому что стираем часто!»


         В мае месяце Афиноген окончательно покинул стены больницы и отправился на «вольные хлеба». Место его обиталища оставалось неизвестно.

         Ходили слухи, что после выписки он часто появлялся в районе Преображенской площади. Он стал бел как лунь и бос. На груди его висело самодельное распятие, прибитое к доске. Стоял он рядом с огромным деревянным памятным Крестом, установленным на месте разрушенной в 1964-м году церкви и тихо что-то шептал, словно извинялся. Перед кем, знали, пожалуй, только три девочки, которых он 20 лет назад стыдил за посещение сокольнического Храма. Теперь они выросли, забыли о нем и, возможно, давно простили.


         Поговаривали также, что во время своего «стояния» на площади, Стрекопытов, подходившим к нему добрым людям, представлялся Иваном Яковлевичем Корейшей, чудотворцем и прорицателем. Агитировал народ сбиться в кучу и двинуться в направлении деревни Жабны, что в Тверской области. Якобы там, в Нило-Столобенской пустыни у мощей Преподобного, надобно всем просить душевного исцеления. На то он, стоя на церковище, и собирал деньги.

         Последний раз он был замечен поздней весной 1995 года, идущим по Потешной улице с книжкой Достоевского, в которой шариковой ручкой вписывал третий, до того неизвестный, вариант концовки великого произведения. Там говорилось, что Раскольников никого не убивал, а просто однажды увидел свое отражение в зеркале и сошёл с ума. А через неделю на той же улице, около Приемного отделения Психбольницы № 4, посетители нашли ту самую книжку, испещренную надписями между строк. Книга была подписана именем ее владельца - Стрекопытова. Запись его же подчерком, на титульном листе книги гласила: «Достоевский не писал «Преступление и наказание”. Это был я. Просто у меня был ник - Ф.М.Д.».






*Анненкова А.И. – бывшая владелица земли и дачной постройки, купленной у нее фабрикантом Котовым, на которой впоследствии была образована Психбольница №4 им. Ганушкина.


**Парадоксы М.М. Бахтина — это противоречия, которые возникают в его философских и эстетических концепциях, например, в отношениях между автором и героем, между миром жизни и миром культуры.