Белоснежка с чердака. Глава 9

ГЛАВА 9

Полная решимости, я пришла на следующий день в школу. Всю ночь я репетировала свою речь, воображая себе, как встану и скажу всему классу правду, и будь что будет. Не могу сказать, что я не боялась. Страх не уменьшился, но решимость теперь была сильнее. Войдя в класс, я прошла за свою парту, Славик прошел на задние ряды, а Мартин стал распаковывать портфель на своей стороне парты. Я все думала, когда мне лучше произнести признание. Мне хотелось, чтобы все слышали, чтобы в классе было тихо. Я думала, может, сделать это перед началом первого урока, но Анна Сергеевна именно сегодня решила опоздать. Она ворвалась в класс как ошпаренная, на ходу собирая волосы в пучок и извиняясь. Затем она тут же начала сумбурно объяснять новую тему, и ей точно было не до меня. Весь первый урок, короткую перемену, а потом и второй урок я сидела как на ежах. Грызла заусенцы на пальцах, елозила на стуле. Вся извелась просто. Мартин даже пару раз шикнул на меня. Сосредоточиться никак не удавалось. Третий урок сегодня будет завершающим. Потом мы опять будем репетировать номера на новогодний утренник. Но перед началом третьего урока Анна Сергеевна вдруг так развеселилась, стала шутить, улыбаться. Хвалила нас и говорила, что мы у нее самый лучший класс. Что на нее нашло, не знаю, только я снова не нашла в себе смелости сделать то, что хотела. Я уже начала раздражаться. Я злилась на себя и на Анну Сергеевну. Если третий урок закончится, а я так и не скажу, то сегодня уже точно не получится. Тогда меня ждет еще одна бессонная ночь. А вдруг завтра, проснувшись, я передумаю, и для меня это будет выглядеть даже смешно. Нельзя ни в коем случае этого допустить. Я должна это сделать сегодня. Я должна это сделать прямо сейчас. Решительно задрав руку, я постаралась привлечь к себе внимание Анны Сергеевны. Но вот именно в эту самую минуту в дверь кто-то постучал. Анна Сергеевна, даже не заметив мою руку, прошла к двери и вышла. Не знаю, с кем она там разговаривала, но когда вернулась, то была довольная как слон.
— Дети, сегодня закончим урок пораньше. Сегодня побольше прорепетируем. Нам предстоит выучить еще один танец и повторить новогодние стихи. Сейчас придет наш баянист Ахмед Мухамедович, так что давайте приготовимся.
Приготовиться — это значит плотно сдвинуть между собой парты, чтобы было больше места, для того чтобы водить хоровод. Сделать небольшую площадку у доски. Справа у окна нужно будет поставить стул для Ахмеда Мухамедовича и повторить свою партию. Все это сопровождалось всеобщим ликованием. Ведь уроки никто не любит. Куда приятнее драть полы ножками парт, скрипеть, тарахтеть, переставлять, кричать во все горло. Короче, как я и ожидала, начался хаос. Все вокруг завертелось: то тут, то там поочередно раздавались противный скрип, шелест бумаг, оглушительный смех и все такое прочее. Мне вручили мои слова, которые я уже давно выучила. На этом утреннике я играла госпожу Метелицу. Анна Сергеевна сама распределяла нам роли и вот решила, что я похожа на метель. Я нервно щелкала пальцами. Ничего не выйдет. Во время репетиции просто не представится возможности хотя бы слово вставить.
Дверь открылась, и на пороге выросла фигура Ахмеда Мухамедовича. Его выпрямленная осанка, чуть выступающий вперед животик, приятная широченная улыбка под бахромой серебристых усов и, конечно же, его проказливые глаза. Не знаю, почему все считали, что глаза у него озорные. На самом деле его глаза было почти невозможно разглядеть, ведь они тщательно скрывались под широкими линзами затемненных очков. Но мы были уверены, что глаза у Ахмеда Мухамедовича веселые и добрые. Иначе и быть не могло. Его сопровождала всегда еще одна особенность: там, где он появлялся, детишки сразу же расплывались в улыбке и пребывали в предвкушении чего-то очень веселого. А едва он начинал что-то рассказывать или показывать, то тут же поднимался невообразимый шум. Дети смеялись, имитировали его голос, пытались повторить его движения. Одним словом, сегодня все неизменно повторилось. Поднялся шум, веселье, и какое уж там может быть признание в преступлении. Короче, я опустила голову, прислонилась к стене и смирилась с положением вещей. Сегодня мне не удастся признаться. Значит, не судьба.
Началась репетиция. Заиграл баян, зазвучали новогодние песни, на середину сначала выбежал петрушка, пробубнил короткий заученный текст, и началось представление. Моя роль была одной из первых. Я вышла на середину и едва слышно пролепетала слова госпожи Метелицы, и тут побежал хоровод снежинок. Пока они танцевали, Анна Сергеевна сделала мне замечание по поводу того, что я должна произносить текст более живо, а то, видите ли, я похожа на вареную курицу. В другой момент я бы учла ее пожелания, но только не сегодня и уж тем более не сейчас. Я стояла, прислонившись к стене, и затуманенным взглядом смотрела на представление. Вот Славик побежал. Он играл роль глашатая. Легко подпрыгивая, высокого задирая голову, Славик бойко произнес свою речь. Импровизируя на ходу, звонко трубя в воображаемую трубу, Славик отыграл свою короткую, но весьма важную роль. Он никого не стеснялся. Как и в любой другой ситуации, душа его была открыта нараспашку. Куда бы его ни отправили, где бы Славик ни оказался, он всегда чувствовал себя как дома. Во всех представлениях, в любой роли Славик был лучшим среди остальных мальчишек. Его Ахмед Мухамедович часто хвалил. Пусть учился он не очень хорошо, но зато в любом спектакле он был на высоте. Потом побежали кони, которые передвигались как раненые буйволицы. Протанцевали свою веселую партию петрушки. Перед самым выходом Деда Мороза долгий стих должен произнести снеговик. На середину проковылял Мартин. Роль снеговика ему дали потому, что только он смог бы выучить такой большой текст, ну, и еще потому, что он пухлый. Мартин в своей угрюмой манере отчеканил стих, размахивая воображаемой метлой, поправляя на голове воображаемое ведро. Все он делал, как ему показали, только все это было как на «отвалите от меня все». Я потупила взор, и мне уже хотелось расплакаться от досады, что мой план провалился. Внезапно до меня донеслись издевательские голоса ребят.
— Лера, лучше отойди оттуда, рядом с ним опасно стоять, — цинично прозвучал мальчишеский голос.
— А то потом и ты будешь ходить с зеленым лбом, — как бы передразнивая, поддержал беседу девчачий писк.
— Вы, главное, бутылку ему не давайте, и все будут жить.
«Какие же острые на язык эти противные ребята», — думала, и я злость во мне возрастала. Я почувствовала, как что-то горячее стало подниматься из глубины живота. Оно заполнило всю грудь, подперло к горлу, и мне даже стало трудно дышать. Я до сих пор не знаю, как так получилось, но едва я открыла рот, как оттуда вдруг вылетел отчаянный бесформенный крик. В классе воцарилась тишина, и я увидела, что все только и делают, что пялятся на меня. И вот тогда я быстро сообразила, что это самый подходящий момент. Я подалась вперед, сжала кулаки, сглотнула ком и произнесла громко и торопливо, словно боясь, что мне не дадут договорить. Набрав побольше воздуха в грудь, я на одном дыхании прокричала:
— Это не Мартин кинул бутылку в Алину, это я сделала. Я перекинула через голову и нечаянно попала в нее.
Глаза всех стали расширяться, еще немного, и я бы просто утонула в чьих-нибудь зрачках.
— Мартин тут ни при чем. Это я виновата! — повторила я и глазами начала искать Алину.
— Закрой рот, — грубо оборвал меня голос Мартина. — Анна Сергеевна, не слушайте ее.
— Сам закрой рот! — возразила я Мартину в первый раз за долгое время. — Никто не просил тебя заступаться за меня. Вообще, не приказывай мне, что делать, и вообще, ты пухляш!
Наконец-то я смогла его отчитать и даже обозвать как раньше. Как же хорошо-то на душе стало сразу.
— Анна Сергеевна, не слушайте ее. Кто виноват, что она дура.
— Замолчи! А кто виноват, что ты пухляш? — скорчив гримасу, ответила я. — Анна Сергеевна, все было так: мы подрались с Мартином, он швырнул мой пенал, а я швырнула его бутылку с водой. Я не целилась в Алину, она случайно в нее попала. Так что это я виновата. — Потом я повернулась к Алине и что есть мочи прокричала: — А ты рыжая трусиха. Иди жалуйся своему рыжему брату. Пусть он меня побьет, как тогда Славика и Мартина побил. Ябеда-корябеда! С тобой даже дружить противно. Трусиха! Не умеешь сама решать свои проблемы!..
— Ну хватит! — прервала мою речь Анна Сергеевна и тут же посмотрела на Мартина. — Зачем ты это сделал? Почему ты обманул всех?
В классе воцарилось молчание. Мартин, опустив голову, тяжело дышал.
— Мартин, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, — строго, но без злости сказала Анна Сергеевна. — Почему ты так поступил? Ты ведь всех обманул.
Мартин поднял лицо, но его глаза все еще смотрели в пол. Он медленно моргал, щеки его раскраснелись, а уголки губ слегка были опущены вниз. Не знаю почему, но у меня прям в животе все сжалось, а в горле заклокотало.
— Анна Сергеевна, пожалуйста, не надо, — тихо возразил Славик.
— А с вами, молодой человек, я потом поговорю, — холодно обратилась она к Славику. — В тот день вы сказали мне, что упали с велосипедов, и потому ваши лица были в синяках и ссадинах. Когда это ты научился врать?
Славик насупился, опустил голову и от стыда готов был просто провалиться. Но благо Анна Сергеевна тут же обратилась снова к Мартину.
— Ты долго будешь молчать? Почему ты так поступил? Скажи всему классу и мне. Почему ты соврал тогда? Почему взял вину Эммы на себя? — тут голос ее стал более мягким. — Мартин, если сейчас ты скажешь правду, то мы не будем вызвать маму в школу.
Губы Мартина слегка дрогнули, и он едва слышно пробубнил:
— Потому что Эмма — моя сестренка.
Сердце мое сжалось, сама не могу объяснить почему. Вдруг слезы выступили из глаз, и я, сама от себя не ожидая, крикнула ему в ответ:
— Неправда! Я тебе не настоящая сестренка!
— Анна Сергеевна, мне было поручено от папы оберегать ее, — протараторил Мартин.
— Это мой папа! — во всеуслышание заявила я, и тут же досадное непрекращающееся рыдание вырвалось из моей груди.
Ноги мои подкосились, я села на пол и стала громко плакать. Голос мой то повышался, то понижался, я всхлипывала и задыхалась. Сама не знаю, отчего мне было на душе так больно и тоскливо. Я судорожно вытирала слезы, отталкивая от себя руку Славика, который уже сидел рядом и пытался меня успокоить. Подняв глаза, я увидала стоящую у порога Миту. Я уже даже этому не удивилась. Она снова появилась передо мной. В том же сером костюме, с распущенными по плечам темными волосами. Сейчас она была больше похожа на учительницу, чем на балерину. Она смотрела на меня сквозь едва заметные линзы очков. Я не сводила с нее глаз. Мне хотелось ей сказать, что я очень скучала и чтоб она больше не уходила. Ведь когда она рядом, я становлюсь лучше и не ощущаю так остро одиночество. Но боль, сжимавшая грудь, отняла у меня всякую способность говорить. А спустя несколько секунд я вновь вспомнила, что Мита — всего лишь призрак, и ее, кроме меня, никто не видит. Еще не хватало, чтобы сейчас опять все увидели, как я говорю с воображаемой подружкой. И только я так подумала, как вдруг Анна Сергеевна подошла к ней и сдержанно произнесла:
— Проходите, Елизавета Андреевна. У нас тут небольшое ЧП.
После этих слов Анна Сергеевна указала рукой на меня, а потом этой же рукой пригласила ее войти. Я сначала подумала, что мне все это кажется. Бывает ведь, что после сильного нервного потрясения начинаются галлюцинации. Поэтому я просто встряхнула головой и зажмурила глаза. Через несколько секунд я с усилием открыла их. Ничего не изменилось. Анна Сергеевна проводила Миту за свой стол и пригласила ее отдохнуть. А потом подошла ко мне и театрально вежливо попросила меня встать с пола. Не отрывая мигающего взора от Миты, я встала, отряхивая колени и расправляя юбочку. А Анна Сергеевна тем временем заняла почетное место внутри хоровода и сказала:
— Дети, поздоровайтесь. Это наш новый педагог Елизавета Андреевна.
— Здравствуйте, Елизавета Андреевна, — растягивая каждый слог, хором произнесли дети.
На лице Миты промелькнула доброжелательная улыбка, а потом она учтиво кивнула всему классу в ответ. Ну прям в точности как тогда, когда мы в первый раз увиделись.
— Елизавета Андреевна, — деловито продолжала Анна Сергеевна, — наш новый хореограф. Начиная с новой четверти у нас откроется дополнительный кружок хореографии. Все желающие могут записаться у меня. Подождите, не сейчас. Опустите пока руки. Елизавета Андреевна преподает современную классику. Так что наша школа теперь тоже сможет принимать участие в танцевальных шоу, которые проходят каждые полгода. Сейчас я предоставлю слово Елизавете Андреевне. Она вам все расскажет.
После этих слов Анна Сергеевна сложила ладони в замок, приветливо улыбнулась и почтительно отошла в сторону. Ее место заняла Елизавета Андреевна. Пока что буду называть ее именно так, хотя это очень нелегко.
— Еще раз здравствуйте, дорогие ребята. — Голос ее звучал мягко, спокойно.
Я сразу же узнала этот тембр. Ее голос никак не изменился: все такой же добрый, чистый, и даже если лицо ее серьезное, то голос все равно будто бы улыбался. Если с закрытыми глазами слушать ее, то будет казаться, что каждое ее слово сопровождается искренней улыбкой. Меня всегда поражало в ней то, насколько ясно она выговаривала каждое слово, подчеркивая его мягкой, неназойливой жестикуляцией. Речь Анны Сергеевны всегда как будто немного чеканилась, и губы ее при этом широко и ясно открывались, как бы оттачивая каждый звук. А вот фразы Елизаветы Андреевны словно звонкий журчащий поток горного источника. Слова вливались прямо в сердце, принося с собой прохладу и свежесть. Она стояла перед нами как настоящая учительница, хотя во взгляде ее горели озорные искорки. Нам казалось, что перед нами стоит веселая проказливая девочка, только в теле взрослой женщины. Пока мы ее разглядывали, Елизавета Андреевна тем временем продолжала:
— Сегодня мы с вами выучим новый танец на предстоящий утренник. У нас осталось совсем мало времени, и когда я сюда шла, то очень переживала. Думала: успеем ли мы? А теперь, увидев вас, поняла, что мы справимся. Уверена, что вы ребята очень способные. А что касается кружка, то тут все просто. Приходите все желающие. На занятиях могут участвовать все. Нам нужен как раз ваш возраст. Первоклашки еще совсем маленькие, в третьем классе желающих не так много, а вот четвертый класс уже слишком взрослые. Так что можно сказать, что вам повезло. Ведь если все будет хорошо, то из вас мы соберем команду, которая первая отправится на танцевальный конкурс от нашей школы. Расписание занятий можете посмотреть потом на стенде. Я повешу туда вот этот плакат. Там вся информация. — Она развернула небольшой ватман, раскрашенный яркой гуашью.
Я даже не обратила внимание, что именно там было изображено и написано.
— Есть небольшое пожелание, — немного смущенно произнесла Елизавета Андреевна. — Мне бы хотелось, чтобы как можно больше мальчишек приняло в этом участие. Девочки, я знаю, придут, но нам обязательно нужны сильные и крепкие мужчины. Есть среди вас такие? Она загадочно обвела взглядом весь класс и, улыбнувшись, завершила: — Отлично. Вижу, что меня тут понимают. Значит, сработаемся.
Елизавета Андреевна звонко хлопнула один раз в ладоши, как будто бы поставила печать в знак нашей договоренности.
— А теперь будем учить новогодний танец, — весело сказала она. — Встаньте, пожалуйста, в хоровод, как вы стояли. Немного подальше. Отходим к стеночке. Что-то вот в том углу вы так скучились, а в этом почти вообще никого нет. Почему там только одна девочка? Как тебя зовут, милая? Анара? Какое нежное имя. Ребята, немного сдвиньтесь в сторону Анары. А тебя как зовут, красавица наша? Алина? Здорово. Всегда хотела, чтобы у меня были такие же золотые локоны, как у тебя. Молодой человек, возьмите, пожалуйста, Алину за руку. Как тебя зовут? Мартин? Отлично. Со временем я вас всех запомню. У меня хорошая память на имена. Мартин, в чем дело? Возьми Алину за руку. Не хочешь? А что такое? Ну ладно. Тогда поменяйся местами с твоим голубоглазым соседом. Как зовут соседа? Славик? Славное имя у славного мальчика. Славик, ты ведь не боишься рыжих девочек? Тогда возьми за руку Алину. А кто там у нас такой одинокий и в слезах? В чем дело? Почему ты стоишь в углу? Вставай в хоровод с ребятами. Как тебя зовут?
Пока Елизавета Андреевна знакомилась со всеми по очереди, расставляя их по местам, я не сводила с нее изумленного взгляда. Мне казалось, что еще немного, и я точно сойду с ума. Она обращалась к другим детям, и они ее слышали и слушались. Значит, они ее видят и слышат. Значит, она не привидение. А кто же тогда Мита? Елизавета Андреевна — это Мита? Или наоборот? А может быть, они близняшки. И одна из близнецов умерла, и ее дух явился ко мне? Да что вообще происходит? Может быть, все-таки это Мита и есть, просто почему-то делает вид, что меня не знает, и имя себе еще новое придумала. Но если это Мита, то почему она спросила, как меня зовут? И ведь по глазам видно, что она действительно меня не знает. Я вижу ее как человека, а не как призрак. Я вижу ее эмоции, ее волнение. От нее исходит аромат полевых цветов, смешанный с терпким запахом полыни. А эмоции и запах души Миты были для меня недосягаемы. Тогда ошибки быть не может. Передо мной действительно стоит другая девушка, просто очень похожая на Миту…
— Ну, так как тебя зовут? — снова спросила меня Елизавета Андреевна, подойдя ко мне поближе и наклонившись к моему лицу так, что я могла видеть розовые жилки в белках ее глаз.
Слова ее стали плотиной в водопаде моих бушующих мыслей. Она преградила собой весь поток моего недоумения, и на душе мне сразу же стало спокойнее. Она улыбалась, и я снова увидела все те же задорные мешочки под ее глазами, которые набухали каждый раз, стоило ей хоть немного развеселиться.
— Эмма, — едва слышно выговорила я.
— Очень приятно познакомиться, Эмма. Вставай вместе с нами в круг. Пойдем, я тебя поставлю по росту.
С этой фразой протянулась тонкая ладошка с уже давно знакомыми мне длинными пальчиками. Я взяла ее за руку и ощутила тепло и прохладу одновременно. Я не помню, чтобы Мита держала меня за руку, но однозначно я ощущала ее прикосновения много раз. Поэтому для меня ее рука была знакомой и родной, и в то же время я ощущала некую отчужденность.
— Так… Куда бы тебя поставить? — будто бы произнося мысли вслух, сказала Елизавета Андреевна, оглядывая хоровод. — Ах, вот. Сюда ты отлично впишешься.
И вы не поверите, она взяла и воткнула меня между Славиком и Алиной. Такое чувство, что она это сделала нарочно. Еще несколько минут назад я во всеуслышание призналась в том, что разбила голову этой рыжей, а потом еще обозвала ее трусихой, и вот теперь мне придется взять ее за руку. Это что за издевательство? Я мельком бросила взгляд на Анну Сергеевну, которая глазами мне говорила, что потом со всем разберется. А сейчас она нас обеих просверлила взглядом, как бы говоря, чтобы мы ее не позорили перед другой учительницей. Я первая протянула руку, и Алина, недолго думая, взяла мою ладошку в свою. Я думала, что мне будет противно, а оказалось, что вполне нормально. Рука Алины была мягкая и теплая, а кроме того, она легко сжала мою ладошку. Меня вмиг посетила мысль, что, наверное, Алина на меня вообще не сердится. Но посмотреть в ее сторону я почему-то не решилась.
— Ты поступила как настоящая принцесса, — шепнул мне в самое ушко рядом стоящий Славик. — Не переживай, как бы тебя ни наказали, я тебе помогу. Я буду рядом.
Потом он крепко сжал мою ладонь, и тут же из моих глаз брызнули слезы. Такое чувство, будто бы жидкость долго копилась в пальцах, и стоило Славику их немного сжать, как они тут же нашли себе отверстие в виде глаз и полились новым потоком.
— Славик, прости меня. Я плохой друг, — шепнула я в ответ. — Я тебя подвела.
Я не помню, чтобы я когда-нибудь так искренно просила прощения. Но из-за того, что рядом со мной стоял этот добрый мальчишка, который не отказался от дружбы со мной, несмотря на мой подлый поступок, я не могла удержаться от слез стыда и досады. Снова мой живот скрутило, а на грудь опустилась целая груда камней. Если бы сейчас все от меня отвернулись, то, может быть, мое сердце бы стало жестким, и я стала бы находить себе оправдание и нашла бы. А после того как я себя оправдала бы, то тогда я нашла бы море причин возненавидеть весь свой класс и Анну Сергеевну. Но тут был Славик, который не осуждал меня. Он сделал акцент на том, что я все же призналась в своей вине. А не в том, что я нагло и подло соврала всему классу в самом начале. И от этого груз вины и самоотречение опустились на меня плотным покрывалом. Под ним я задыхалась, и слезы страха и позора лились по моим щекам. Все это заметили, но никто ничего не сказал. Я ждала, что после репетиции все на меня набросятся. И отчасти я была к этому готова. Но каково же было мое удивление, когда после репетиции танца, на которой я едва поднимала руки и переставляла ноги, все вдруг стали смотреть на меня с сочувствием и даже с уважением. Один из самых задиристых мальчиков в нашем классе, Андрей Анников, пробежал мимо меня и крикнул: «Молодец, Эмма!» Был ли это сарказм или правда, я не знала. Я даже лица не могла поднять, но исподлобья я видела, как на меня смотрят ребята. Никто меня не осуждал и уж тем более не собирался набрасываться. Только Анна Сергеевна в своей обычной манере сказала, чтобы я и Мартин задержались в классе. Славик напросился остаться с нами, никто не возражал. На мгновение я забыла о Елизавете Андреевне, которая, окруженная девочками, вышла из класса. Сейчас меня волновало совсем другое. Хотя ревность все же на мгновение кольнула меня. Ведь раньше только я могла быть так близка с Митой. А хотя это ведь не Мита. Но тогда почему мне стало так неприятно? Боже, я так точно сойду с ума. Я махнула в ее сторону рукой, как бы говоря: «Ой да сгинь ты уже, окаянная!» То появляется ниоткуда как призрак балерины, то исчезает в никуда. То снова появляется и совсем меня не узнает. Короче, все нервы мне вымотала. Из-за нее меня чуть было не признали сумасшедшей, а ей хоть бы что. Меня начал пробирать гнев на нее. Пусть валит на все четыре стороны. Не хочу больше с ней дружить.
— Проходите сюда, — снова влезла в мой мысленный бардак Анна Сергеевна. — Эмма, ты садись на этот стул. А ты, Мартин, сюда. Славик, ты можешь посидеть на задней парте. Ах, ты тут хочешь сидеть? Ну ладно, сиди, если хочешь.
Мы покорно уселись на указанные нам места. Лица я не поднимала. Я смотрела на тыльную сторону ладоней, которые примерно покоились на коленях. Я уже догладывалась, что сейчас начнется. На нас польется целый поток нравоучений. И во всех ее словах не будет ничего нового.
— Значит, ты говоришь, что ты поступил так, чтобы заступиться за Эмму? — бесцеремонно начала Анна Сергеевна. — Но ты ведь понимаешь, в какое положение ты поставил всех. Тогда, в кабинете завуча, при твоей маме мы все пристыдили тебя, отчитали и наказали тебе убирать задний двор школы. И ты все это время молчал. Конечно, это очень благородно, что ты заступился за девочку, но ведь ты всех обманул. А приучать себя к обману — это очень плохо. Понимаешь меня?
Мартин едва заметно кивнул, но лица не поднял.
— Я надеюсь, что ты усвоил для себя урок и врать больше не будешь. А теперь скажи мне другую правду: тебя и Славика побили? Вы сказали, что упали с велосипедов, но это оказалось ложью. Ведь так? Кто вас побил? Алинин брат?
Я покосилась на Мартина. Он упорно молчал. Даже губы его как будто намеренно сжались. Мне сразу стало понятно, что он сжал губы не потому, что сдерживал бурлящий на языке поток слов. Он сделал это для того, чтобы показать упрямой Анне Сергеевне, что ничего ей не скажет.
— Хорошо. С этим я сама разберусь, — сдалась Анна Сергеевна.
Я увидела, как тонкие нити симпатии и жалости, исходившие от нее, как будто бы окутывали Мартина в легких объятиях. В первый раз я увидела, как чувства Анны Сергеевны ожили и окутали кого-то невесомой паутинкой.
— Теперь с вами, милая леди, — холодно обратилась она ко мне, и меня всю прожгло от ее официального обращения. — Скажи, Эмма, почему ты так поступила? Ты ведь понимаешь, что ты натворила? Ты хоть отдаешь себе отчет, какой низкий поступок ты совершила?
Тело мое сжалось в комок, и если бы я была ежиком, то все мои колючки бы ощетинились и встали дыбом, а я сама бы сжалась в плотный клубок. Впрочем, это я и так пыталась сделать, не будучи ежиком.
— Почему ты молчишь? Ты ведь еще такая маленькая, а уже такая хитрая и жестокая. Разве можно так делать? Скажи, ты хотя бы осознаешь, что поступила плохо?
Ладони мои сжались, зубы стиснулись, и я вся превратилась в одну большую колючку. Гнев во мне стал нарастать с еще большей силой, а Анна Сергеевна еще добавляла. Так и хотелось ей крикнуть, чтобы она от меня отстала, но я молчала. Ведь таких зануд, как она, еще поискать надо. Если я сейчас что-то скажу, то сделаю только хуже.
— Молчишь? Упорствуешь? Тогда маму в кабинет завуча, и будем все проходить по новой.
— Анна Сергеевна, это нечестно! — раздался справедливый голос Славика, который сидел рядом со мной.
Он вскочил со стула как настоящий маленький адвокат.
— Понимаете, все это время Эмма тоже работала на заднем дворе. Не верите, посмотрите — у нее все руки в мозолях. Я сам видел. Эмма сегодня призналась при всем классе. Это ведь тоже нелегко сделать. Самое главное ведь, что она осознала свою ошибку. Самое главное, что она призналась…
— Довольно, Славик! — старого прервала его Анна Сергеевна. — Быстро сядь. Ты тоже соврал мне…
— То, что я соврал про велосипеды, это только потому, что моя бабушка всегда учит меня быть мужчиной, а мужчины не ябедничают, а уж тем более женщинам. А ведь вы, Анна Сергеевна — женщина. Как мы с Мартином могли вам нажаловаться?
Лицо Анны Сергеевны было сосредоточенным, но я видела, как в ее груди стал зарождаться смех. Губы ее слегка дрогнули, но тут же снова похолодели. От меня она скрыть не могла, что Славик всегда забавлял ее, и даже сейчас, хотя она и делала вид, что рассержена. Это хороший знак. Если человеку хочется смеяться, то гнев, как правило, быстро испаряется. Так и получилось. Анна Сергеевна более спокойным и уже наигранно строгим тоном сказала:
— Хватит тут выступать, Славик. А ты, Эмма, должна попросить прощения у Мартина. Тебе повезло, что скоро утренник, и я просто не хочу портить никому праздник. Быстро проси прощения.
Просить прощения? Мне всегда это сложно давалось, а сейчас мне это казалось вообще невыполнимым. Ведь меня вынуждают, а я терпеть не могу, когда меня заставляют что-то делать. Во мне снова проснулась прежняя бунтарка, которая всеми силами готова была сопротивляться. И даже делать все наоборот, все назло. Но, чтобы от меня отстали, я готова была пойти против своей воли. Едва я открыла уста, как вдруг грубый голос Мартина прервал меня.
— Мне не нужны ее извинения, — профыркал он. — Пусть себе гуляет.
От этих слов у меня еще сильнее отбилась охота просить прощения. Теперь я ни за что не сделаю это, раз он такой грубиян.
— Эмма, я жду, — настойчиво обратилась ко мне Анна Сергеевна.
— Анна Сергеевна, она мне уже надоела, — снова вставил фразу Мартин. — Пусть не извиняется, меня это больше утешит.
Анна Сергеевна с сожалением посмотрела на Мартина и уступила. Что-то она сегодня какая-то уступчивая. Даже не знаю, что на нее нашло. Может, приближение Нового года так на нее влияет.
— Хорошо, Мартин. Пусть будет так. А ты, Эмма, хорошо подумай над своим поведением, — выдохнула она последнюю фразу. — Можете идти домой.
Я встала на ноги и, не чувствуя пола, побрела к выходу. Славик открыл дверь, и я первая вышла в коридор, где царила полная тишина. Как всегда, мы уходим домой последними. Когда мы приближались к выходу, вдруг из-за угла лестничного пролета появилась Алина. Она была одета в зеленый пуховик, который так красиво гармонировал с ее изумрудными глазами, одновременно делая ее кожу белоснежной. Из-под вязаной шапки торчали золотые локоны, на которых переливались белые лучи зимнего солнца, вливавшиеся в школьный коридор сквозь старые окна. Она выглядела подавленной и разбитой. Плечи ее опустились, а глаза поблескивали от слез. Приблизившись к нам, Алина остановилась. В зеленом зеркале ее глаз поочередно отразились я, затем Славик, а пухлое лицо Мартина застыло в глубине этой зелени.
— Мартин… — едва слышно пролепетала она. — Мартин, пожалуйста, прости меня. Я не знала… Я действительно трусиха. Ты простишь меня?
Мартин поднял на нее черные, как беззвездная ночь, глаза и тут же смущенно отвел взгляд в сторону.
— Все хорошо, — буркнул он.
— Ты больше не сердишься?
— Нет…
— Значит, мы друзья?
— Угу.
Вот это дела! Меня прям всю рвало на части. Значит, от меня ему извинения не нужны, а стоило этой рыжинке один раз извиниться, как они уж друзья. Меня прямо-таки снедала ярость. Что за несправедливость? Во мне снова проснулось чувство собственности. Если папа, то мой папа. Если Славик мне друг, то только мой друг, а если Мартин мой враг, то пусть он даже враг, но все равно мой. Не знаю, почему я была такой. Не могу сказать, что это доходило до патологии, но все же во мне это было и порой не давало покоя. Вот как сейчас, например. Мне стало так противно оттого, что Мартин выслушал Алину, а от меня, видите ли, ему не нужны извинения. Вот пухляш! Пусть только попадется мне снова! Ненавижу его еще сильнее! Самый противный мальчик из всех, кого я знала. Не в силах больше сдерживаться, я выскочила в узкую дверь и оказалась на улице. Холодный воздух ударил по щекам. На улице уже оттаял снег. В Джаркургане вообще редко выпадает снег. А если выпадет, то почти сразу же тает. Редко бывает тут настоящая белая зима. Зато после того как снег сходит с лица земли, то тут же тонкий слой льда покрывает коричневую землю. Еще одна популярная забава для детишек этого городка. По этим узким ледяным дорожкам мальчишки скользят на своей подошве, пытаясь удержать равновесие. Вот по такой дорожке я проскользила почти до самых ворот, ни разу при этом не качнувшись. К счастью, Славик научил меня этому. А вот Алина, которая бросилась вслед за мной не знаю зачем, не удержалась на худых ножках и тут же кубарем покатилась вниз. Я услышала ее крик, а потом тихий плач долетел до моего слуха, и я наконец обернулась. Алина сидела на промерзшей земле, обхватив левую лодыжку, и, покачиваясь как в колыбели, стонала. Я приблизилась к ней.
— Где болит? — спросила я, опустившись рядом с ней на колени.
В эту минуту мне было ее действительно жалко.
— Тут болит, — ответила она, указав на длинный коричневый сапог. — Ты только не думай, я не трусиха, — вставила она.
Нашла время, чтобы оправдываться. Просто удивительная эта Алина.
Потом подоспели Мартин и Славик. Общими усилиями мы доволокли ее до дома. Она жила на улице Школьной, а это не так далеко от школы. Так что, можно сказать, нам всем повезло. Особенно Алине, которая не могла наступать на больную ногу и при каждом шаге подскакивала.
На следующий день мы узнали, что Алина сломала себе ногу и поэтому не сможет ходить в школу и участвовать в утреннике. Просто невероятно, как легко ломаются кости у этой рыжей. То лоб разбился так, что кровь фонарном, то от небольшого падения нога сломалась. Как она вообще умудряется жить на этой земле и оставаться целой?
На короткой перемене к нам подошел Славик. Лицо его было озадаченным.
— Нужно что-то делать, — задумчиво проговорил он.
— Ты о чем? — буркнул в ответ Мартин.
— Ну, Алина не может ходить в школу. Надо ей помочь. Она, наверное, очень расстроилась.
— Зато у нее уважительная причина не ходить в школу, и в этом глупом утреннике не надо участвовать. Чего ей расстраиваться. Она, наверное, рада.
— Может, навестим ее сегодня? — пропустив мимо ушей все сказанное Мартином, ответил Славик.
— Ну уж нет. Я не пойду. Еще чего? — взъерошился Мартин.
— Нужно что-то придумать. Когда у меня тогда болело горло, я тоже всю неделю сидел дома. И мне было очень приятно, когда сначала ты пришел меня навестить, а потом принцесса. Знаешь, как дома одиноко? Особенно когда ты болен.
В класс вошла Анна Сергеевна, и разговор пришлось прервать. Но я видела, что Славик весь день ходил с тенью глубокой задумчивости на лице. Он пытался сосредоточиться. В минуты когда он выглядел серьезным, то казался совсем взрослым. Мне он очень нравился. Где-то в глубине своей детской наивной души я верю, что это любовь, и, когда мы вырастем, мы обязательно поженимся. И сейчас, когда он думал, как помочь Алине, меня прямо-таки разрывало на части от ревности. Хотя внешне я это хорошо маскировала. Я не помню, чтобы Славик думал о какой-нибудь девчонке так долго. Мы ведь всегда были вместе. А тут как будто рыжая тень встала между нами. Всю дорогу домой мы шли молча. Это было необычно, ведь, как правило, у Славика рот не закрывается. Мартин тоже ничего не говорил. Он был не любитель болтать, а я молчала, потому что пыталась совладать собой. Мне было ясно как Божий день, что Славик все еще думает, как помочь этой девчонке. Внутри все скреблось от ревности. Как же быть?
— Я придумал! — вдруг оживленно раздался голос Славика, когда мы уже подходили к моему подъезду. — У меня есть старые санки. Давайте вместе возить ее в школу на санках.
Я посмотрела на него. Как на чистой прозрачной глади глубокого озера вдруг появляются мягкие волны, которые преломляют в себе желтые лучи утреннего солнца, так и в его глазах засверкали оживленные огоньки зародившейся идеи. Без сомнений, он считал ее замечательной. И я точно знала, что он так и поступит.
— Я не могу, ты же знаешь, Слав, — ответил Мартин, в чьих глазах все так же было безмятежно и спокойно. — Утром мне нужно собирать детей в детский сад. Я не успею.
— А ты, принцесса?
Я молчала.
— Соглашайся, принцесса, — подтолкнул меня Славик.
— Нет, — чуть слышно выговорила. — Я не хочу.
Опустив глаза, я побрела домой. Я думала о том, что нужно было согласиться, но нежелание иметь что-либо с этой рыжей тыквой пересиливало во мне всякие благородные чувства.