Пикник у ручья или разговор о Мастере и Маргарите

        Утром, в нерабочий праздничный день, Татьяна подошла к зеркалу и, пристально в него всмотревшись, произнесла:
– Середина июня, а я бледная, как поганка. Погода ясная, безоблачная. А не сходить ли нам в лесопарк, позагорать на лугу до обеда?
        – Ты не поганка, – отозвался из кухни её супруг Сергей, заваривающий в турке кофе, – а поваляться на солнце неплохо бы.
        – Спасибо за комплимент, дорогой, – поблагодарила жена, зайдя на кухню.
        Попив кофейку, они сложили вещи в рюкзак, намазали лица солнцезащитным кремом и отправились в парк «Битцевский лес».
        На обширном лугу, расположенном на возвышенности и именуемом «Лысая гора», уже загорали пешеброды из ближайших районов и прикатившие невесть откуда велосипедисты. Перед принятием солнечной ванны Тане приспичило покурить. Свернув к языческому капищу, они у одного из жертвенников притормозили и опустились на бревно. Некурящий Сергей от делать нечего взирал на женщин, стоящих полукругом невдалеке. В середине полукруга обосновался тренер, и спортсменки, ему подражая, старательно разминали поясницу, опираясь на палки для скандинавской ходьбы. «Прям курочки вокруг петушка», – подумал Сергей и перевёл взгляд на луг. Понаблюдав за происходящим на нём и около, он отметил, что бесплатный ультрафиолет поглощается одним из четырёх способов, и в зависимости от него загорающая братия подразделялась на лежачих, стоячих, ходячих и приверженцев комбинированного стиля. Метрах в пятнадцати от покосившегося деревянного идола член сообщества стоячих вдохновенно вознёс руки к небу, будто моля славянского бога солнца Хорса ниспослать ему ровный бронзовый загар, а за ним, лавируя меж загорающими, бродила одинокая старушенция и рвала колосовидные растения с мелкими сиреневыми цветочками. Его наблюдения остановила покурившая супруга, попросившая достать из рюкзака  водичку. Запив никотин, Татьяна вернула бутылку и встала с бревна. Пора было заняться тем, за чем пришли. Отыскав на лугу лежбище с примятой травой, они разделись, нацепили солнцезащитные очки, расстелили широкое покрывало и на нём распластались, пополнив собой ряды лежачих. Сергей через каждые десять минут менял положение тела, но вскоре перестал вертеться и затих. Татьяне же затихнуть не давали какие-то похожие на ос мухи; ей приходилась без конца дёргаться для сгона насекомых и хлопать по тем, на которых дёрганье не оказывало воздействия. Вдобавок к мухам спокойствие нарушали бегавшие с белыми листами в руках ребятишки. Часа через полтора, когда рядом запустили жужжащий радиоуправляемый самолётик, а над ними заметался воздушный змей, Татьяна не выдержала и, растолкав мужа, пожаловалась:
        –  Мухи меня достали: садятся, щекочут, кусают, а тут ещё змей воздушный летает и самолёт жужжит, на нервы действует. Пойдём лучше по парку прогуляемся. Ты не знаешь, зачем мальчишки с листочками по лугу бегают?
        – Соревнования по спортивному ориентированию проводятся, – разъяснил Сергей, – а укусы мух – результат самовнушения. Журчалки не кусаются. Хватит для начала, а то сгорим, у меня вон плечи покраснели. Одеваемся.
        Духота жаркого луга сменилась свежестью тенистого леса. Остывая, они не спеша шли вдоль оврага, по которому протекал прозрачный ручей с песчаным дном, усеянным камушками. Заметив впереди на пологом склоне узенькую тропинку, они спустились по ней к воде, предварительно с негодованием осудив гравёра-вредителя, вырезавшего на коре осины математическое выражение «Оля + Юра». Внизу семейную пару ожидал сюрприз. У сосны за туристическим столиком восседала на складном стульчике соседка по квартире Кристина, а её муж Стас засыпал в мангал из пакета угли. С ними Сергей и Татьяна встречали вместе Новый год и, вообще, дружили.
        – Здорово! – радостно крикнул Стас. – На ловца и зверь бежит. Я тебе часа два назад звонил, хотел вас на пикник позвать. Не дозвонился. К нам сегодня тёща собиралась приехать, но не смогла – приболела. Мы тогда решили пикничок организовать. Присоединяйтесь.
         – Фу ты чёрт, – досадливо буркнул Сергей, доставая из сумки смартфон, – забыл включить. Мы на Лысой горе загорали. Да, вижу звонок, – подтвердил он, проверив входящие вызовы. – Мы бы присоединились, но у нас дела наметились. В следующий раз обязательно скооперируемся.
        – Серёга, ты чего? – всполошилась Кристина. – Шашлык из куриного филе поедим, коньячка выпьем, – и, не слушая больше возражений, перенесла столик к пенькам под куст, вспугнув с веток двух желтогрудых птичек.
        Стас достал из рюкзака фляжку с коньяком, шоколадку, четыре пластиковых стаканчика и, подсев к столику, объявил:
        – Наконец-то собрались. Предлагаю тяпнуть по граммульке.
        – Мне не наливай, – запротестовала Таня, накрыв ладонью стаканчик, – коньяк я не пью – он клопами пахнет.
        –  Не коньяк клопами пахнет, а клопы коньяком, – втолковал Стас, и, не вняв её протесту, плеснул каждому по чуть-чуть.
        – Глядите, синички на куст воротились, – воскликнула Татьяна, благополучно выпив охаянный ею напиток. – Смелые, нас не боятся. Ишь, порхает возле неё, хвост веером распустил. Галантно ухаживает, а то однажды весной мы видели как в лужах перед лесопарком селезень-охальник к утке грязно приставал. Она от него, бедная,  улепётывала без оглядки.
        – То не синички, а лазоревки, – поправил Сергей, – пёрышки у них на затылке с голубизной, а на спинке зеленоватые. Ухаживания в апреле происходили, а сейчас развлекаются в перерыв. Птенцы гнездо покинули, но скоро вторая кладка яиц у лазоревок начнётся.
        – На канале «Моя планета» про райских птиц передача была, – подхватил тему Стас. – Забавный ритуал ухаживания у этих пернатых. Самец, перед тем как к самке подступиться, полдня территорию убирает, а убрав, танцует перед ней, охаживает, а та недотрогу из себя корчит, не подпускает. Дотанцевался – стайка молодых самцов нарисовалась. Покуда вожак с ухажёром сражался, остальные самочку по очереди ублажали, и та не протестовала, довольная такая, без танцев и уборки территории обкрутились. Сила и молодость сметают конкурентов.
        – У людей конкурентов сметает финансовый фактор, – подала голос Кристина, нанизывающая шашлык на шампуры. – К богатенькому прильнуть мечтают многие, а богачами зачастую являются взяточники и мошенники. От жуликов с высокой долей вероятности жулики и народятся. В России жулья развелось немерено. Складывается впечатление: у чиновников не коррупционеры исключение, а честные. Стране впору неподкупных выявлять и за честность орденом «За заслуги перед Отечеством» награждать. Воров и взяточников скопом в тюрьму не упрячешь – хаос наступит. В свободное от воровства время чиновники всё-таки чем-то полезным занимаются. Нерадужная перспектива…
        – Ага, на политику потянуло, – забеспокоилась Татьяна. – Давайте сегодня без неё. Надоело, ей-богу.
        – Вместо политики о женщинах поговорим, – внёс предложение Стас, выкладывающий шампуры на мангал.
        – А что он нас говорить? – засмеялась Татьяна. – Нам от мужиков не разговоры нужны, а… – она осеклась и пронзительно завизжала, увидев плывущую по ручью змею.
        – Не бойся, – успокоил её Сергей, – уж плывёт, не гадюка. Жарко ему, охлаждается. Он неопасен. Ужей любители змей в квартирах содержат – в террариумах.
        – И чем питаются? – поинтересовалась Кристина.
        – Мышами, насекомыми. В зоомагазинах и живые мыши продаются, и замороженные. Кормят ужей раз в три дня.
        Стас фыркнул и, подавив смешок, пояснил:
        – В нашем конструкторском бюро Вася Моисеев работает. Прозвище мы дали ему необычное – «раз в три дня». Периодичность телодвижений у него такая, много чего делает раз в три дня: моется, помойное ведро выносит, телефон заряжает, в магазин ходит, пыль с экрана компьютера вытирает. – Стас наклонился к уху Сергея и прошептал: – И на жену запрыгивает раз в три дня.
        – Это тот, который в Ясенево живёт? – спросила Кристина.
        – Тот самый, – ответил Стас. – Его дом к лесопарку примыкает. Он кормушку красивую для птиц сконструировал и на сук повесил недалеко от дома. Раз в три дня семечки в неё подсыпает, а недавно, гуляя по парку, обратил внимание на кормушку с надписью «таверна». Возжаждал и Вася свою обозначить. Рассуждает: «кафе» – простовато, «трактир» – грубовато, а «столовая» – неподходяще, нет внутри столов».
        – Название «залеталовка» подошло бы, – умозаключил Сергей.
       Болтая, они вожделенно поглядывали на постепенно подрумянивающийся шашлык, аромат которого заставлял проходящих по тропе принюхиваться и сглатывать слюнки. Через полчаса устроили проверку готовности. Стас взял вилку и осторожно выложил кусочек покрупней на подставленную Кристиной тарелку. Провести дегустацию доверили Сергею. Тот, сжевав контрольный экземпляр, одобрительно покивал и изрёк:
        – Буфетчик из вежливости положил кусочек в рот и сразу понял, что жуёт что-то действительно очень свежее и, главное, необыкновенно вкусное.
        Стас понимающе заулыбался, а заморгавшая Татьяна уставилась на мужа и недоумённо пробормотала:
        – Какой ещё буфетчик?..
        – Подруга, ты «Мастера и Маргариту» читала? – спросила Кристина.
        – Читала, но давно, – ответила Татьяна, – а Сергей роман почти наизусть выучил, – и она с гордостью взглянула на мужа.
        – Да ладно тебе, наизусть… – опроверг слова жены польщённый книгоман.
        Само собой разумеется, под шашлык повторили по «чуть-чуть». Подкрепившись, Кристина произнесла:
        – Кстати, на днях мы посмотрели фильм «Мастер и Маргарита» Локшина. Нам понравился. Вы смотрели?
        – Имели удовольствие, – ответил Сергей, – динамичный фильм, сочный, но смотрится исключительно на трезвую голову, иначе в сюжетных линиях запутаешься. Я уж не чаял когда-нибудь увидеть на экране нестарого Понтия Пилата. Прокуратору в ту пору было сорок пять и сыгравший его актёр по возрасту вполне подходил, но настроение, в котором булгаковский Понтий Пилат пребывал в Ершалаиме – ненавидимом им городе –  не передал. Прокуратор и без того отличался суровостью, а мигрень, тоска и терзания из-за того, что не спас от смерти бедного философа Иешуа подлили масла в огонь. В романе он мрачный и раздражительный, а в фильме Локшина таковым не кажется, но то не есть недостаток. Фильм снимался по мотивам романа, задачи строгого воспроизведения не стояло. Они создали завлекательный продукт на базе оригинала – и ради бога, хорошо получилось, но к произведению Булкакова он относится постольку-поскольку.
        – У  Бортко в телесериале Понтий Пилат староват, – сказала Кристина. – Если актёру за восемьдесят, то омолодить его гримом и чёлкой а-ля римлянин на тридцать пять годков не получится. Испортил старый конь борозду. Неужто снявший шедевральное кино «Собачье сердце» режиссёр не заметил того, что Понтий Пилат вышел никудышным? Едва ли. Значит, чем-то руководствовался.
        –  Выбор режиссёром Лаврова – дань уважения артисту за его прежний творческий вклад в киноискусство, – выдвинула версию Татьяна.
        – Довольно нестандартно Бортко дань уважения отдал, – съязвил Стас. – В «Мастере и Маргарите» Юрия Кары Михаил Ульянов сыграл роль Понтия Пилата тоже не сорокапятилетним, но сыграл-то мощно. Серёг, сколько ему тогда было?
        – Где-то под семьдесят, – подсказал Сергей. – Между прочим, фамилия Кара не склоняется.
        – Ерунда, – отмахнулся Стас. – Все склоняют, и с меня не взыщется. Так вот, Лавров играл Понтия Пилата с осознанием непохожести и натужно пыжился её сгладить, а Ульянов раскрепощён. Властолюбие, твёрдость и непреклонность его прокуратора выглядят естественно. Он в роли маршала Жукова снимался неоднократно –  поднаторел в игре кремней. У Бортко к людям преклонных лет какое-то влечение. Посетитель грибоедовского ресторана, которому Иванушка Бездомный по морде засветил, и тот почтенного возраста.
        – Он критику Латунскому по морде засветил, – сказала Татьяна. – В книге как? – обратилась она к мужу.
        – В книге Бездомный Латунского не бил и с ним не пересекался. С какой стати пролетарскому поэту бить Латунского? Для Бездомного ударить Латунского равносильно выстрелить себе в ногу. Тот его поэзию приветствовал, иначе бы в «Литературной газете» фотографию Иванушки не напечатали. Любой режиссёр не следует слепо написанному и вносит при необходимости коррективы, если они не искажают смысл произведения и не противоречат принципиальным установкам автора, а иногда без них и не обойтись. На Патриарших прудах Берлиоз и Бездомный уселись на скамейку лицом к пруду и спиной к Бронной, а у обоих режиссёров уселись лицом к Бронной. Принципиально? Конечно, нет. Для операторов же по-другому – никак. И непринципиально, что кот лез в трамвай, состоящий из одного вагона, а не их трёх, и то, что Бортко лишил Воланда, угостившего Бездомного папиросой «Наша марка», удовольствия покурить совместно с поэтом – неудобно с папироской беседовать, отвлекала бы она, но в телесериале и нелепой отсебятины хватает.
        – Например? – спросил Стас.
        – Например, когда начальник тайной стражи Афраний покидает дворец, он бросает перстень, подаренный ему Понтием Пилатом за блестяще проведённую операцию по ликвидации Иуды из Кириафа, на ступеньки. Ничего подобного в романе нет, и в самом телесериале нет предпосылок, объясняющих странный демарш Афрания. С чего бы вдруг начальник тайной стражи, проработавший в Иудеи пятнадцать лет, стал бы выбрасывать перстень, нанося тем самым прокуратору, которому всецело предан, тяжкое оскорбление? За этим неминуемо последовала бы отставка. В романе Афраний принял перстень с поклоном и молвил: «Большая честь, прокуратор». Не пришей кобыле хвост такая самодеятельность Бортко. Или же возьмём посещение председателем жилтоварищества Никанором Ивановичем Босым квартиры № 50. У Бортко Босой ищет в портфеле письмо Стёпы Лиходеева, а якобы переводчик у иностранца Коровьев ему подсказывает: «Третий листок сверху». Отсутствует подсказка в романе. У Булгакова Коровьев в отношении Босого соблюдал правило: без сверхъестественного, не вызывать у подозрительного председателя жилтоварищества недоумения. Ну, не мог знать переводчик, будь он обыкновенным человеком, что третий сверху листок – письмо Лиходеева. Поехали дальше. Контрактик между жилтовариществом и Воландом составили в одном экземпляре – его и сунул в портфель Босой, а об экземпляре для Воланда и не заикнулся, будто так и надо. Цитирую Булгакова: «… Коровьев с величайшей быстротой и ловкостью начертал в двух экземплярах контракт». У Кара в фильме составили его как положено – в двух экземплярах. Более того, Коровьев с подачи режиссёра акцент на том сделал. И, наконец, вишенка на торте – переврал Булгакова Бортко в диалоге Коровьева с председателем жилтоварищества. У Булгакова Коровьев балагурит: «Сегодня я неофициальное лицо, а завтра, глядишь, официальное! А бывает и наоборот, Никанор Иванович. И ещё как бывает!» У Бортко же: «Сегодня я официальное лицо, а завтра, глядишь, неофициальное! А бывает и наоборот, Никанор Иванович. И ещё как бывает!»
        – Ты чересчур дотошный, – прервала длинный монолог мужа Татьяна. – Переврал… Не суть важно. Или я чего не понимаю?
        – Уй, мадам, натурально вы не понимаете, – с иронией ответил жене Сергей мемом персонажа романа. – Во-первых, Коровьем на «сегодня» являлся лицом неофициальным, а во-вторых, Булгаков устами Коровьева недвусмысленно намекает на то, что замена официального статуса на неофициальный означает арест. Намёки такого рола у писателя не редкость. Вспомните загадочные пропажи обитателей квартиры № 50 или рассказ Коровьева про предприимчивого обменщика жилплощади. Бортко, если не ошибаюсь, и режиссёр, и сценарист. Ляпы недопустимы. Моя учительница сказала бы: «Смотришь в книгу – видишь фигу». Тщательнее бы надо. Ты же экранизируешь великое произведение, а не убогий детективчик, в киоске за стеклом тоскующий. – Разгорячённый Сергей налил в стакан воды и залпом выпил. Кристина, воспользовавшись паузой, продолжила за него:
        –  У Бортко эксклюзивный персонаж родился – человек во френче. Новорождённый произносит фразы на основе авторской речи плюс выдуманные сценаристом. Должность человека во френче не озвучивается, но и без того понятно: он нарком внутренних дел, смахивающий на Берию. Скажите на милость, зачем Бортко суёт его во все дырки? На квартиру к Берлиозу припёрся распоряжения давать, в морг. Вдумайтесь: нарком лично занимается тем, чем в романе занимаются рядовые следователи. К тому моменту сеанс чёрной магии не проводился и НКВД расследованием художеств шайки Воланда не занималось. Можно подумать, погиб не председатель одной из московских литературных ассоциаций, а Кирова застрелили. Чушь собачья.
        – Уж больно вы рьяно на Бортко накинулись, – вступилась Татьяна за режиссёра. – Появление Ленина, Сталина и Гитлера на балу у сатаны в фильме Кары– вот это воистину чушь собачья. Он бы ещё Брежнева с Андроповым к ним добавил до кучи. К Бортко вы излишне придираетесь – не одни же минусы в телесериале.
        – Не одни, – согласился Сергей. – Визиты Поплавского и буфетчика Андрея Фокича в квартиру № 50 смотреть одно удовольствие, и не смущает то, что в романе Азазелло доходил дяде Берлиоза только до плеча, а в телесериале он даже чуточку повыше, – Поплавский в исполнении Карцева бесподобен. Уникальный случай: Александр Филиппенко в фильме Кара, где он сыграл Коровьева, недостаточно высок, а в телесериале Бортко, где он сыграл Азазелло, недостаточно низок. Его Коровьев – клоун: по комнате и столу босиком скачет, гримасничает и кривляется. У Булгакова Коровьев – наглый гаер, а не шут гороховый. В телесериале Коровьев именно наглый гаер, а то, что не двухметровый и не худ чрезвычайно… Не в баскетбольных же клубах кандидатов на роль подбирать. А в образ Азазелло Филиппенко вжился глубоко. Бортко пощадил артиста, не напялил ему на голову рыжий парик – в романе Азазелло огненно-рыжий. И без парика артист впечатляет, его мрачный страхонаводящий взгляд с прищуром убедителен, он колоритней каровского – мало в том демонизма. Что касается второго визитёра –  Андрея Фокича, то у Кара он безукоризненный, а у Бортко – словно сошёл со страниц романа. Так что, Танечка, и плюсы у твоего подзащитного имеются, – и Сергей приобнял жену за плечи.
        – Удивительно, как Карцев шею не свернул и рёбра не поломал, когда ступеньки лестницы считал, – припомнила Татьяна эпизод с выпроваживанием Поплавского из квартиры. – Вроде Азазелло и пнул-то слегка, а уж катился…
        – Каскадёр катился, я полагаю, –  объяснил Сергей живучесть актёра. – В книге Азазелло Поплавского не пинал, а курицей ударил плашмя по шее крепко и страшно, ухватившись за её ногу.
        – Курицей ударить крепко и страшно, ухватившись за её ногу не выйдет, – авторитетно заявила Татьяна. – Интересно, пробовали на съёмках курицей огреть, или сразу сообразили, что не заладится и банальным пинком заменили?
       Татьянино заявление вызвало бурную дискуссию на предмет жёсткости жареной курицы и возможности нанесения ею крепкого и страшного удара описанным в книге приёмом. К единому мнению так и не пришли.
        – Надуманные эпизоды у Булгакова изредка попадаются,– замахнулся на классика Стас. – Взять хотя бы тот, где он портфель в кастрюлю с борщом роняет. Портфель в неё уронить проблематично, если она и огромная, а огромная она вряд ли – едоков всего двое, и зачем Никанору Ивановичу, напуганному приходом уполномоченных товарищей, такие сверхусилия: поднять портфель над кастрюлей, навесу его открыть и порыться в нём? От погружения портфеля в борщ оба режиссёра отказались – технически невыполнимо, а поправить неточность при предъявлении Воландом Стёпе Лиходееву договора на семь выступлений в Варьете и расписки в получении артистом аванса соизволил один Кара – расписка у него не фигурировала. Штука в том, что не могло быть у Воланда расписки – она остаётся у того, кто деньги выдаёт. Бортко касаемо первоисточника педантизмом не страдал, а тут на тебе – повелел Воланду пресловутую расписку Лиходееву предъявить. Негладко у Булгакова и в эпизоде вторжения кота, в толстяка превратившегося, к председателю зрелищной комиссии Прохору Петровичу. Раздражённый председатель кричит: «Вывести его вон, черти б меня взяли!» За уши притянуто распоряжение председателя. Я понимаю: потребовалось извлечь Прохора Петровича из костюма и к чертям отослать по его же собственному пожеланию, но не станет бюрократ во гневе кричать «вывести его вон, черти б меня взяли». Он крикнул бы «вывести его вон, чёрт бы его побрал», но тогда бы задумка не сложилась.
        – Ему бы стоило употребить восклицание «чёрт побери», – сказала Татьяна. – Звучало бы так: «Вывести его вон, чёрт побери!» Нейтрально звучит и без конкретики, а уж кого побрать, толстяк бы выбрал, а он выбрал бы Прохора Петровича – и вся недолга. Кому как, а мне реакция окружающих на отрывание головы конферансье на сеансе чёрной магии показалась неправдоподобной. Тело осело безголовое, кровь бьёт фонтанами, а в зале всего лишь покричали. Ну, какие-то дамочки истерически. Мыслимо ли? Да там половина женщин в обморок попадала бы, паника возникла бы, администрация милицию и скорую вызвала бы.
        – Н-да, реакция неадекватная, – поддакнул Стас. – После того сеанса бухгалтер Варьете поехал выручку сдавать, и у кассы рубли в иностранные деньги превратились, а не должны бы.
        – Почему не должны? – удивилась Кристина. – В романе сплошная череда превращений червонцев:  то в резаную бумагу, то в бутылочные этикетки, то в доллары.
        – Именно червонцев и именно тех, что в Варьете из-под купола посыпались или выдавались непосредственно кем-нибудь из шайки, а выручка образовалась до сеанса из платежей граждан за билеты, и они расплачивались отнюдь не волшебными денежками, – вразумил Стас. – Неувязка допущена, а сумма, на которую наказали буфет в Варьете из-за попадавших с потолка червонцев несуразна. Андрей Фокич пожаловался Воланду, что на сто девять рублей наказали буфет – червонцы в резаную бумагу превратились. Сумма убытка обязана быть кратной десяти. Число сто девять разве кратно?
        – Буфетчик надуть артиста дерзнул, – предположила Татьяна, – сумму ущерба завысил, а кратность выпустил из виду. За плутовство его и проучили.
        – Хм, – скептически хмыкнул Стас, – сомнительно. Ну да ладно. Меня поражает и такая нелогичность: кот виртуозно присобачивает Бенгальскому оторванную голову и конферансье пошатываясь, но самостоятельно, удаляется, Коровьев на простреленный палец ведьмы  Геллы дует – и палец заживает, а колено Воланду вылечить им слабо, и сам Воланд почему-то бессилен – Гелла вынуждена мазью коленку натирать при болях. На каменной террасе перед Левий Матвеем он хвастался, что ему ничего не трудно сделать, а колено залечить, выходит, трудно, ёлки зелёные. Не стыкуется как-то. В концовке Булгаков явно перемудрил – основных героев клонировал. Одна Маргарита в подвале Мастера утешает, а другая в то же время в особняке обретается, и где настоящая, а где двойник, не разобрать. С Мастером – та же песня: то ли всамделишный в психиатрической клинике лечится, то ли в подвале с Маргаритой лясы точит. Сверх того, Коровьев историю болезни Мастера сжигает и уверяет, что того в лечебнице не хватятся, мол, нет документа, нет и человека. Выдумка за гранью: у всего медперсонала память напрочь отшибёт, получается. Напустил Булгаков туману и сам запутался. И в мелочах нет, нет да и проскальзывают шероховатости. Чума-Аннушка в романе вставала очень рано, а в ночь бала поднялась ни свет ни заря – в начале первого. Извините, но в начале первого – не «встать рано», а «спать не лечь», и в ночи ей с бидоном уходить некуда – магазины, нефтелавки и рынки закрыты. Напрашивается приход, а не уход. Мелочь, безусловно. Главное же – не ясно кто управляет на земле: бог или сатана? В Москве дух зла натворил чёрт знает что, ощущая себя абсолютным властелином.
        – Бог управляет, а сатана дополняет, – усмехнулся Сергей. – Помнишь, Воланд просит Коровьева: «Мне этот Никанор Иванович не понравился. Он выжига и плут. Нельзя ли сделать так, чтобы он больше не приходил?» Пороки, богу противные, и сатане не по нраву. Воланд со свитой неописуемых бед не натворили. Перечислю кратко их деяния: Воланд воинствующего атеиста, Христа высмеивающего, под трамвай пристроил и шпиона барона Майгеля застрелил, которого и так через месяц прихлопнули бы; три пожара без человеческих жертв, спровоцированные стрелявшими в них чекистами учинили; напугали кое-кого не до смерти, а страх нагонять им сам бог велел – естество у чертей таковское; пошалили малость. В масштабах Москвы – капля в море, а бог по мере надобности вмешивался – петушка, Римского спасшего, кукарекнуть побудил. По большому счёту поведение дьявольского десанта в Москве – спектакль и притворство, и натирание мазью колена – из той же оперы. Приземлённая процедура лечения, равно как трескотня Коровьева и дурачество кота, успокаивала представшую перед сатаной Маргариту, позволяла ей побыстрее освоиться в бесовской колдовской среде. Зациклился ты на критике. «Мастер и Маргарита» – это умопомрачительный коктейль из фантастики, сатиры, романтизма, мистики и философии, который следует неторопливо пить и им наслаждаться. Ты же изъяны выискиваешь.
        – Я специально не выискивал, – поклялся Стас. – Я в майские праздники роман перечитывал и им наслаждался.
        – То-то же, – смилостивился Сергей. – Богослов Андрей Кураев высказал мнение: не мог Иван Николаевич Бездомный стать профессором столь рано, если в двадцать три года у него и высшего образования-то не было. В эпилоге возраст его указан, как тридцать или тридцать с лишним. Лет восемь-десять у него ушло на научно-образовательный рывок. Резво прошёл дистанцию несомненно, но его рекорд не переходит границ достижимости, а богослову не мешало бы напомнить: «Мастер и Маргарита» – фантастическое произведение, пропитанное мистикой, это ему не соцреализм. В романе творятся такие чудеса, по сравнению с которыми рывок Бездомного –  сущий пустяк. Кураев не допускает, что на поэта, от нечистого претерпевшего и в Иисуса уверовавшего, божья благодать снизошла? Роман – незаконченное произведение; не успел Булгаков его отредактировать, внести поправки и привести всё в соответствие. В эпилоге чётко указано: Мастер и Маргарита похищены шайкой Воланда. При редактировании убрал бы он клонов, не умирала бы Маргарита в особняке от сердечного приступа, не летал бы туда Азазелло, чтобы в её смерти убедиться. В клинике фельдшерица Прасковья Фёдоровна Иванушке прошептала: «Скончался сосед ваш сейчас», а он ей ответил: «… сейчас в городе ещё скончался один человек». Заменил бы Булгаков слово «скончался» на слово «пропал» или «исчез» – и готово. Не успел…
        – А режиссёры вносить поправки и не намеривались, – заметила Кристина, – посчитали: лучше и не снимешь. У Булгакова Азазелло сжимает Аннушке горло и полностью воздуха лишает, у той бидон из рук вываливается, она не то что говорить – пикнуть неспособна, а у Кары лопочет бойко. Не догадался режиссёр перед её объяснениями удушение прекратить. У Бортко нападение в ночи ведьмы Геллы и вампира Варенухи на Римского страх не возбуждает. Указующий перст Варенухи, сопровождаемый наводящим подсказом «Вот он», его возгласы «Иди сюда, иди ко мне» в сочетании с тем, что Илья Олейников в роли Римского ассоциируется с популярной сатирической программой, превращают жутковатую сцену в нечто среднее между гоголевским «Вием», американским ужастиком и передачей «Городок». К Римскому в фильме Кары претензий нет, но Бездомный... В романе Маргарита при трогательном прощании Иванушку в лоб целует, что-то утешительное шепчет, автор поэта юношей назвал. Теперь представьте как актёра Сергея Гармаша – брутального дядечку под сорок – она романтично в лобик целует. – Собеседники попробовали представить. Стас и Сергей тихонько покашляли, а Татьяна прыснула. – И Кара, видать, представил, – возобновила анализ Кристина, – потому как прощание в фильме отсутствует. Прозрел режиссёр на финише...
        – И Маргарита у Кары не фонтан, – принялся помогать жене Стас. – Булгаков характеризует её как женщину умную, и Воланд ум отмечает, а в фильме она изображена женщиной, не отягощённой интеллектом, фифой порхающей со сладким певучим голоском. В сериале Маргарита классная, и Стёпа Лиходеев недурён, а в фильме Стёпу оболванили. Воланд его спрашивает: «Надеюсь, теперь вы вспомнили мою фамилию?», а тот отвечает весело и беспечно, как дурачок легкомысленный: «Не-е…» Стёпа в романе хитрый и не дурачок. А Никанор Иванович Босой, я считаю, в фильме предпочтительнее. Книжный председатель жилтоварищества тучный и не кандидат в пенсионеры. В сериале же он недородный и староватый.
        – Закономерность проглядывается: если  у Бортко роль удачная, то у Кары она неудачная, и наоборот,  – подметила Татьяна.
        – Не всегда, – возразил Стас, – роли Иешуа, Мастера и Воланда в обеих экранизациях удались. Чисто внешне Валентин Гафт, играющий Воланда у Кары, больше похож на булгаковского, и прикид у него, как у того, и по годам к нему ближе, но Олег Басилашвили играет так, что и про разницу лет забываешь, чувствуется в нём величие и могущество сатаны.
        – У Бортко и обратное возрастное несовпадение присутствует: персонаж в телесериале выглядит моложе, чем следует, – огорошил компанию Сергей.
        – Шутишь… – недоверчиво произнёс Стас.
        – Не шучу. Я гражданку, записывающую входящих в ресторан писателей имел в виду. Арчибальд Арчибальдович к ней по имени-отчеству обращается. К молоденькой по имени-отчеству не обратился бы, а Бортко актрису зачем-то омолодил. У Кара Софья Павловна надлежащая. Сборная из актёров фильма-великомученика, пролежавшего на полке семнадцать лет, и телесериала была бы безупречной, но скомплектовать её, к сожалению, не суждено. Фильм Локшина в расчёт не беру, о нём я уже высказывался. Другая команда сыграет, а сыграет она не скоро.
        – Через сколько лет? – осведомилась Татьяна.
        – А я почём знаю? Игроки обновятся однозначно. Из нынешних команду не сколотишь – талантов раз, два и обчёлся. Надеюсь, к тому времени благодаря высоким технологиям с котом проблема разрешится. Кот – фишка романа. Не думал Булгаков, что через много лет для режиссёров роль кота станет головной болью. Лилипут в кошачьем костюме  – пока предел, мимики у кота, простите за тавтологию, кот наплакал, а человекообразный собрат кота Базилио из кинофильма «Приключения Буратино» и натуральный котик Локшина  – просто несерьёзно. Вцепились в роман кому не лень... Впрочем, на то он и бессмертное творение. Ждём продолжения в грядущем.
        – Серёг, а ты напиши заранее сценарий для грядущей экранизации, – полушутливо присоветовала Кристина.
        – Я сценариев никогда не писал, но придётся, – в тон ей ответил Сергей, –  проба пера, то бишь клавиатуры, у меня состоится, – и, поразмышляв, признался: – Если бы я впрягся в написание, то сцену прощания Воланда с героями переиначил бы, не удержался бы, согрешил. Осточертеет гастролёрам из преисподней королев плодить, ища ежегодно мало-мальски пригодных Маргарит среди местных уроженок, и в состояние балоготовности их приводить. Московская, я думаю, за пояс заткнула предыдущих, к тому же она сама королевской крови. В моём сценарии Воланд пригласит Мастера и Маргариту на следующий весенний бал полнолуния, причём Маргариту, вопреки традиции, в качестве хозяйки бала, ненавязчиво пригласит. «Мы будем счастливы снова с вами встретиться, мессир», – скажет Маргарита. «Тогда до свидания, королева», – громогласно протрубит Воланд перед низвержением в провал.
        – Дерзай, Серёга, вперёд! – с напускной серьёзностью напутствовала Кристина.
        – Выпьем за Булгакова, – предложил Стас.
        – Нам с Татьяной не наливай, – отвергла коньяк Кристина. – Мы – Кока-Колу. Достань, пожалуйста, колу, нарезку и хлебушек, – попросила она мужа.
        – Ой, у нас же чипсы в рюкзаке, – спохватилась Татьяна. – Серёж, вытащи их – они под покрывалом.
        Сергей наполнил стаканчики дам газировкой, а Стас разлил ему и себе остатки коньяка.
        – Ну, за Михаила Булгакова, –  провозгласил тост Стас, и все торжественно выпили.
        Воздав должное мэтру советской литературы, участники пикника заодно воздали, но без тоста и возлияния, дирекции парка, похвалив её за красоту и ухоженность объекта, а затем заговорили о том о сём, как то: какой процент граждан знает, с каким годом связан праздник День России и чьё иго РСФСР в этот год свергла, обретя суверенитет; не оскорбляет ли новгородцев тот факт, что их город изображён на купюре в пять рублей самого низкого достоинства, на которую ничего не купишь и от которой стараются поскорее избавиться, ибо она засоряет кошелёк и сбивает с толку; уместна ли государственная символика на валенке; человек или искусственный интеллект сочинил надпись «Площадка пожарной-специальной техники» на знаках, установленных у жилых зданий возле куска асфальта, раскрашенного спартаковскими красно-белыми полосками; почему не принимаются меры к гражданам, выгуливающим в парке собак без поводка; станут ли нерадивые собачники убирать продукты жизнедеятельности питомцев, если неубранные фекалии приравнять к биологической мине, а их самих к террористам; как воззвания на щитах к посетителям парка с просьбой стараться ходить по имеющимся тропам и дорожкам ради сохранения растительности сообразуются с регулярно проводимыми соревнованиями по спортивному ориентированию, во время которых толпы соревнующихся носятся по парку не разбирая дороги и сохраняемую растительность топчут; почему бы государству не озаботиться показом на центральных телеканалах наряду с рекламой проникновенных коротеньких роликов, в деликатной форме призывающих духовно скреплённых россиян беречь природу и не свинячить в лесах, парках, на улицах и во дворах; достоин ли вознаграждения автор текста для стендов по истории парка, обогативший русский язык словосочетанием с благородно-металлическим компонентом «платины на ручьях». Пикник приближался к завершению. Весь мусор сложили в пакет, а Сергей со словами «Собрал свой, прихвати и чужой» поднял с земли кем-то брошенную заляпанную салфетку.
        – Зачем ты её схватил? – выговорила мужу Татьяна. – Неизвестно, что ей вытирали. Иди к ручью руки помой.
        Упаковавшись, почитатели Михаила Булгакова, они же кинокритики-дилетанты, взошли на тропу и зашагали к дому. Праздник души состоялся.