Маски в лунном свете

Они брели по пескам. Пустыня дышала холодом, но холоднее были взгляды, скользящие мимо. Каждый прятался. Кто-то – за пестрой суетой дня, кто-то – за чужой улыбкой или чужим именем, как за щитом. Груз масок давил на плечи.

Сердца стучали – живые. Но внутри часто было тихо и пусто. Чувствами бедны. Так хотелось найти хоть искру тепла, след состраданья в другом человеке. Искали – и видели лишь отражение своей же маски. Или лед.

Их гнал вперед вихрь из побед – мелких, пустых, как пыль. Эта пыль кружилась, забивая глаза, и в ней они нащупывали обломки чего-то светлого, своей мечты. Она лежала где-то в пыли, забытая.

Мысли кружились, терзая себя вопросами без ответов. Сомненьями. Казалось, вот-вот предадут самое главное. Жили урывками. Минутным лишь мгновеньем: глотком смеха, ожогом ссоры, сладкой горечью воспоминаний о том, что утрачено. И тихо скорбя об этом.

Любая радость, любая горечь могла вдруг обернуться грозным Судным часом. Днем. Устав от этой вечной бури внутри, от шума собственных страстей, они бежали. В который раз. Бежали в толпу, в дела, в вино, в чужую постель – лишь бы заглушить тишину. Лишь бы не слышать себя.

Но приходила ночь. Стихал дневной гам. И в ночной тиши, под сребристым лунным светом, струившимся в окно, наступало иное время. Маски слезали сами. И тогда, прижав ладонь к груди, они искали прощения*. Для своей израненной, усталой *души*. Шептали в подушку, в лунную дорожку на полу: "Иль Бога глас?" – мольба о чуде, о спасении. "Иль эхо той вселенной?" – тоска по чему-то огромному и светлому, что жило когда-то внутри, но ушло в туман, растаяло, как мираж в пустыне. Осталось лишь эхо вопроса: а была ли она их вселенной? Или они сами ее отпустили?

Луна плыла за окном. Холодный свет ложился на пустую кровать. А в темном стекле окна смотрело чужое лицо.