Куриная ножка

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Он сидел и жрал ее куриную ножку. Ножку, которую она вчера спрятала поглубже в холодильник, от его ненасытной утробы. 
Ее затрясло. И что теперь? Готовить ужин? Остаться голодной? Нет. Этого она не планировала.

В животе предательски урчало, но гнев пересиливал голод. Она наблюдала, как он, ухмыляясь, обгладывает кость, смакуя каждый кусочек хрустящей кожицы. Он всегда так. Берет, не спрашивая. Ест, не делясь. Живет, будто она – никто и ничто.

Она встала, стараясь не смотреть ему в глаза, прошла в комнату, взяла в руки пульт от телевизора, тяжелый, черный и тихонько вышла.  Вечер был теплый, пах летними травами и уличной пылью. Подошла к мусорному баку. Ее взгляд остановился на куче шерсти, кто-то, видимо, стриг собаку. Она окунула пульт во что-то мутное и прокисшее и бросила в шерсть.

Дверь предательски щелкнула. Он даже не понял, просто поднял на нее взгляд, вопросительно изогнув бровь.

– Что это было? – спросил он, дожевывая последний кусочек.
– Просто птичка пролетела, форточку задела, – наконец ответила она, и в голосе ее слышался неприкрытый вызов.

Ничего не подозревая, он плюхнулся на диван. Пружины жалобно скрипнули, протестуя против внезапной нагрузки. Шаря в поисках пульта, он нащупал лишь складки засаленного пледа.

-Ты не видела пульт?
Голос сорвался раздражённо, больше по привычке.

-Нет. Ответ был обжигающе-ледяной. Тишина повисла, наэлектризованная ожиданием скандала.

- У тебя вечно то склероз, то понос. Я тебе не нянька!

Слова, как ледяные иглы, вонзились в сознание. Он замер, полусидя, полулежа, ощущая, как что-то ломается внутри. Не просто обида, а что-то более глубокое, фундаментальное. Он посмотрел на обшарпанные обои, на пыльный торшер в углу, на трещину в потолке. Все это впечаталось в сознание. Как он раньше этого не замечал...

Ему до зарезу нужен был пульт, по телеку должна начаться трансляция его любимого фильма "Папа, сдохни". За этот фильм он любому глотку перегрызет. Где же этот яшачий пульт?

Собрав всю пыль под диваном, он прошел на кухню, освежиться банкой пива. Эта ведьма с крашеными волосами и дешевыми духами,  вчера закатила ему истерику. Кричала, что он ничтожество, что он портит ей жизнь.  А сегодня что-то подозрительно тихо. На столе лежала записка: "Меня все достало, я ушла к Борису. Он хотя бы не алкаш" (Пульт в мусорном баке).

* * *

Он рылся в помойных контейнерах, ища пульт: "Паскудная баба, от этих баб одни проблемы, лучше оскопиться, чем с такой жить". Пальцы скользили по гнилым огрызкам, влажным картонным коробкам, промокшим газетам. Вонь ударяла в нос, заставляя слезиться глаза.

"Где же ты, чертова штуковина?" – прохрипел он, переворачивая банку с прокисшим супом. Этот пульт был последней нитью, связывающей его с нормальной жизнью. Точнее, с подобием нормальной жизни, которую дарил ему вечерний сериал и бутылка Столичной.

Борис… Он знал этого Бориса. Толстый, лысый, с животом, как у беременной бегемотихи.

Он выпрямился, отряхивая грязные руки. В глазах вспыхнула злость. Нет, он не позволит этому Борису наслаждаться жизнью. Он найдет этот пульт, починит его, и посмотрит свой фильм.. А потом… Потом он придумает, как отомстить этой мерзкой потаскушке и этому Борису. Надо оскопить. И его, и себя.

Наконец он нашел пульт на дне контейнера. С налипшими собачьими волосьями. От него несло псиной за километр. И что за пес так усердно его облюбовал?

Сердце бешено колотилось. Он стряхнул прилипшие комки шерсти, противясь тошноте, и бегом направился обратно. Время фильма и бутылки столичной, охлаждающейся в холодильнике.

Он влетел в комнату, дрожащими руками нажимая кнопки. Индикатор загорелся зеленым. Ух. Получилось. Но вонь… Ему придется что-то с этим делать. Кряхтя, нашарил в кармане мятую пачку "Беломора, чтобы загасить запах.

"Давно пора навалять этому индюшаре Борису, и этой мерзкой бабенке Машке," – проворчал он сквозь зубы, прикуривая. Дым заполнил комнату, сплетаясь с тенями, пляшущими на стенах.

* * *

Борис отрезал батон, намазал маслом, сверху положил ложку икры. Плеснул в стопку сорокоградусной. И только удобно устроился, предвкушая, как охлажденная водка растечется по пищеводу, как ствол охотничьего ружья уперся ему в грудь.


"Не двигайся, Боря," – прохрипел высокий и широкоплечий человек в маске. Борис замер, чувствуя, как холод стали прожигает рубашку. "Тихо, тихо. Не дергайся".

В голове промелькнули тысяча мыслей. Кто? За что? Неужели старые грехи? Столько лет прошло, как он завязал с бизнесом. Неужели нашли?

"Аккуратно поставь стопку," – продолжал хрипеть голос. – "И отложи бутерброд в сторону. Медленно."

Борис послушно выполнил команды, стараясь не делать резких движений. Он чувствовал, как испарина выступает на лбу.

"Теперь руки за голову. Медленно!"

И вдруг Борис узнал голос. "Миша? Это ты?" – прошептал Борис.

"Я, Боря, я. Как я ждал этого момента. Михаил шагнул вперед, опуская маску, и Борис увидел в его глазах не просто злость, а ледяную, выжигающую ненависть.  "Икру ложками жрешь, чужую бабу мнешь?"
В секунду Борис схватил нож со стола и ударил Михаила. Свет в комнате дрогнул, отразившись багряным отблеском на лезвии. Михаил пошатнулся, схватившись за грудь, успев нажать на курок. Оконные стекла эхом отразили грохот выстрела, отдаваясь гулким звоном в сознании угасающего Бориса.

* * *

Паскудная баба, Машка, стояла у развилки двух грязных переулков, исписанных похабщиной, словно Буриданов осел между двумя стогами сена. К Борису податься, или к Михаилу? Один – кобель, лупошарый, вечно смотрел на Машку, плотоядно, как на кусок мяса. Другой - алкаш, жадный до последней копейки.

Машка поежилась. Ветер с реки приносил запах гнили и отчаяния. В животе урчало – со вчерашнего дня ничего не ела. Она ежилась от ветра, в тоненькой курточке, затертой по краям. Дождь моросил, размывая и без того тусклый свет фонаря. В голове звенело от вчерашнего. К кому податься? в горле стоял тошнотворный ком. От обоих воротило. Она вспомнила, как Мишка, в пьяном угаре, чуть не задушил ее подушкой. А Борис…  так однажды перекувыркнул ее через себя... лучше и не вспоминать.

Она переминалась с ноги на ногу. Идти надо, а куда? Вдруг, что-то в ее нутре щелкнуло. "Не пойду", - решила она вдруг. "Ни к одному, ни к другому. Не сегодня… Словно кто-то сверху шепнул: «Не ходи». Машка пошла куда глаза глядят, в сумрачные дали, но голод не тетка, она достала из кармана засаленный платок со скомканными последними рублями и двинулась в сторону ларька с хлебом.

Идти пришлось дворами, а там… Там уже стояли скорая и полиция. От какого-то здоровенного, поддатого мужика она узнала , что Борис и Михаил подрались насмерть, не поделив какую-то шалабуду.

В животе Машки поплохело и протяжно заурчало. Мужик покосился на нее мутным взглядом, сплюнул под ноги и скрылся в темном проеме арки.

Машка, не помня себя от страха, побежала прочь. Забилась в свою каморку, заперла дверь на все замки, задернула шторы и потушила свет. Сидела в темноте, не сомкнув глаз, слушала завывание ветра и стук дождя по стеклу, тряслась, как мышь, пока не рассвело. Осознание пришло позже, удивление, что она избежала участия в кровавой драме, избежала смерти. А пока она глотала слюну, пытаясь унять голодные спазмы в животе, представляя жареную куриную ногу, которая стала причиной зверского убийства.