Ангара

Буксир «Соболь», негромко стуча мотором, плыл вверх по Ангаре. Я лежал на крыше рубки, закинув руки за голову, и смотрел в звёздное небо. За кормой журчала вода. Буксир слегка покачивался на волне, а мне казалось, что покачивается огромное звездное небо надо мной…
Внизу хлопнула дверь, и в рубке раздались голоса. Это Лёха пришел поговорить с капитаном. Лёха учится на штурмана в Ленинграде, а родом он отсюда. Настоящий сибиряк. Каждый год приезжает навестить своих…

…Сегодня утром меня разбудил шум на палубе. Хотелось спать – было ещё очень рано, но любопытство взяло верх, и я, сев на койке, выглянул в иллюминатор. Перед носом оказались серые доски причала, а дальше – такие же серые лодочные сарайчики. Вдоль по пирсу шли, удаляясь, две кряжистые фигуры в ватниках. Послышался скрежет – на палубе убирали сходни. Видимо, приняли на борт какой-то груз.

– Лёха! – раздался голос капитана. – Отдать швартов!
Наверху затопали. Движок застучал. Пирс медленно отодвинулся. Я сел, спустив ноги. Сколько здесь стояли – непонятно. Причалили, наверное, ночью.
В иллюминаторе, возле пустующей койки напротив, было видно, как встаёт солнце. Потихоньку, словно взбираясь по еловым веткам, оно поднималось из-за леса. Красиво, конечно… Но у меня было дело.

Вчера я обнаружил, что подошва одного ботинка стала отваливаться. С таким дефектом много не нагуляешь. Внимательно оглядев башмак, я задумался: приклеить – клея нет, пришить – нитки не выдержат нагрузки… Значит, надо шить проволокой.
Порывшись в своем походном ремнаборе, я выудил пассатижи, шило и моток медной проволоки. Вот так – всё свое ношу с собой… Работа не сложная – аккуратно прокалывать отверстия, пропускать через них проволоку и плотно обтягивать шов. Однако проваландался целый час.
И вдруг звук двигателя стих. Стало слышно, как за бортом плещется вода. Потом раздался шелест песка под днищем, и мы встали. Быстро обувшись, я вылез на палубу поинтересоваться – чего стоим.
Наш буксир приткнулся носом к заросшему травой мыску. За ним поднималась стена леса.

Лёха с капитаном, гремя ключами, копались в моторном отсеке. Я попробовал залезть к ним, но чумазый Лёха сказал, что тут им двоим тесно, поэтому я могу взять ружьё и валить на все четыре стороны. Когда закончат, «гуднут». Эта мысль мне понравилась. С трех сторон нас окружала вода, поэтому я выбрал четвертую сторону. В кубрик спускаться было лень, и я быстро спрыгнул на берег.

В лесу было по-утреннему свежо. Солнце грело ещё только макушки высоченных елок. В принципе, лес был еловый, но по краям небольших полянок росли невесть откуда взявшиеся берёзы…
Побродив вдоволь и основательно промочив в росистом подлеске ноги, я остановился на одной из таких полянок… Это место мне понравилось сразу. Оно было какое-то волшебное и уютное, словно позвало, пригласило войти сюда…
Вроде поляна, как поляна, каких полно вокруг – хороших и даже замечательных… Но здесь было как-то неуловимо по-другому, как-то особенно… Может быть, оттого что солнце озарило листья березы, соткав над поляной светящееся нежно-зеленое облако. Казалось, после долгой ночи листья купаются в потоке тёплых лучей, едва заметно покачиваясь от пробравшегося в лес легкого ветерка… А может быть… Да. Берёза. И как она умудрилась вымахать здесь, в суровом окружении высоченных елей! Что-то внутри мягко толкнуло, и я обнял руками ствол дерева. Кора была шелковистой и прохладной. Но вдруг по ладони и по спине побежало тепло… словно ответ на мое прикосновение… словно приветствие… словно встретил друга…

Я сел, прислонившись к дереву. Мне было тихо и хорошо.
Здесь, на маленькой поляне, я вдруг почувствовал, как огромный мир раскрывается мне навстречу, и я улыбнулся ему.
Пролетел, басовито, по-деловому гудящий шмель. На соседнюю ветку, порывисто взмахнув крыльями, села сойка. Раскачиваясь вместе с веткой, она внимательно изучала меня одним глазом. «Привет, Птица», – сказал я мысленно (потому что вслух говорить не хотелось). Она наклонила голову, будто прислушиваясь, и посмотрела на меня вторым глазом.
Какое-то время мы сидели втроем – я, береза и сойка. Занимался день. В вершинах деревьев перекликались птицы, но тут была тишина. Она окружила нас – таинственная, тёплая и бесконечная. Мы сидели и слушали тишину.
Вдруг послышалось шуршание и зашевелились травинки. Сойка вздрогнула, словно очнувшись, и вспорхнула. «Пока», – попрощался я мысленно, провожая ее взглядом, – «спасибо за компанию». Ветка, на которой сидела птица, ещё покачивалась, когда рядом опять зашуршало.

Раздвигая носом травинки и что-то выискивая на земле, показалась рыжеватая мышка. Она встретилась с моим ботинком и остановилась. Потом подняла голову с чёрными бусинками глаз и, шевеля усами, принюхалась. На секунду замерла… наши взгляды встретились. Она смешно покачала головой, как будто со мной поздоровалась. Вроде как сказала: «Привет. Сидишь?» – «Привет», – ответил я одними губами. – «Сижу». Она еще раз покрутила носом и пролезла под ногой как под мостом, обходя ботинок… Пошла по своим важным делам.
«Вот так сидел бы и сидел», – подумалось мне. В ответ с реки протестующе донёсся корабельный гудок. Меня звали на борт. Вздохнув, поднялся. «Спасибо», – сказал я на прощанье, погладив кору березы. А на краю поляны, повинуясь накатившему чувству, повернулся и поклонился этому месту: «Спасибо, я не забуду».

На очередной зов гудка я вышел на берег.
– Давай, давай! – закричал Лёха, увидев меня. – Отваливаем!
Я забрался на палубу. Катер затарахтел, и мы отвалили. Берег с волшебной поляной отдалялся, пока не скрылся за поворотом реки. Было такое ощущение, словно потерял что-то важное… «Нет», – сказал я себе, – «не потерял», но расставаться было грустно.

...Я сидел в кубрике, когда туда влетел взъерошенный Лёха и, схватив свою вертикалку, бросился к выходу.
– Чего там? – спросил я.
– Утки, – бросил на ходу Лёха.
Мотор буксира поработал на малых оборотах и затих. Я вышел на палубу. Мы стояли у низкого берега, заросшего осокой и камышами. С ружьём в руках Леха забрался на рубку и что-то высматривал в зарослях. Он был похож на индейца, караулящего добычу. Он сказал утки?!

И вправду, в соседней заводи, очень близко выплыли две утки. Лёха вскинул ружье. Первый выстрел оказался таким громким, что я вздрогнул. За ним – второй. Одна утка лежала возле кувшинок, безвольно опустив голову в воду. Вторая билась, не в силах взлететь. Быстро перезарядив ружьё, Леха выстрелил. Вокруг бившейся утки от дроби вскипела вода.

На мгновенье все замерли. Было слышно, как где-то в трюме переливается вода.
Потом Лёха быстро достал багорик и ловко вытащил мёртвых птиц. Они лежали на палубе какие-то жалкие, маленькие, взъерошенные. На изломанных дробью перьях рубиновыми бусинками в лучах солнца сверкала кровь… Чёрт бы побрал этот Лёхин инстинкт охотника!

Уток мы так и не съели – у нас была еда… Вечером, когда встали у пирса очередного поселка, капитан отдал их своим знакомым.

Наступила тёплая ночь. Я лежал на крыше рубки и смотрел в звёздное небо. Буксир, деловито урча, нёс нас вверх по реке. Когда он качался на волне, казалось, что качается огромное звездное небо, глубокое и бесконечное, как та тишина на поляне. Я лежал, а оно распахивалось мне навстречу, принимая в свои объятия. И вдруг понял: это всегда теперь будет со мной, во мне. Я смотрел в звёздное небо и улыбался…

Корабль мой по Млечному Пути
Плывет, и звёзды гаснут позади…
Плыву Рекой, мой Млечный Путь – Река,
Созвездия касается рука.
В пустыне звёзд так много Маяков,
Любой тебя позвать к себе готов…
Чужих Миров качаются огни,
И близко так – лишь руку протяни…
Сквозь сотни лет идет далёкий свет,
Сверкают звёзды в гулкой тишине,
И вот одна из тысячи планет
Издалека подмигивает мне.
Плыву сквозь этот звёздный океан,
Плыву к Звезде сквозь миллионы лет…
– Там ничего не встретишь, капитан,
То – свет идёт, звезды давно уж нет!
– А если нет, то где Звезда моя?!
И Млечный Путь ответил: – Это Я.
Кто знает, может, в этом жизни суть,
Когда дорога – Вечный Млечный Путь…
Плыву на корабле по Ангаре,
Раскачиваю Звёзды на волне,
Плывёт со мною Небо над Рекой,
Созвездия касаюсь я рукой…

1988