Увидеть огромную кошку-12. Элизабет Питерс

Элизабет Питерс.

                УВИДЕТЬ ОГРОМНУЮ КОШКУ.


ГЛАВА 12
НАЁМНЫЕ ГОЛОВОРЕЗЫ НИКОГДА НЕ БЫВАЮТ НАДЁЖНЫМИ.

 

– Там остался кто-нибудь? – был первый вопрос Эмерсона.
– Нет, Отец Проклятий. – Селим, младший и самый любимый сын Абдуллы, преклонил колени рядом с отцом. Он снял галабею и подложил её под голову старика.
– Когда он потерял сознание? – спросила Нефрет, взяв Абдуллу за руку.
– Как раз перед тем, как ты пришла. – Селим мрачно посмотрел на меня. Он обожал Нефрет, как и все мужчины, но я была Ситт Хаким, и много лет лечила их раны. Хотя я и знала, что её способности не уступают моим, но чувствовала, что должна ответить на призыв Селима.
Нефрет поняла.
– Пульс у него ровный, – сообщила она, отходя в сторону, чтобы я заняла её место.
– Он просто потерял сознание, – уверенно заявила я. Абдулла начал шевелиться, а я знаю, что вера пациента способна сделать для него больше, чем любой врач. – Тюрбаны – очень полезные предметы одежды; это спасло его от более серьёзных повреждений. 
Эмерсон отошёл посмотреть на Али и Юсуфа. Но тут же вернулся чуть ли не рысью.
– Как он? – с тревогой спросил муж.
– Просто удар по голове, – сухо ответила я.
Глаза Абдуллы открылись. Он вздохнул, когда увидел меня, а затем посмотрел на Эмерсона.
– Моя голова, – слабо пробормотал он. – Всего лишь моя голова, Отец Проклятий…
Обеспокоенное лицо Эмерсона разгладилось, а затем снова исказилось жуткой гримасой:
– Это самая важная твоя часть. Я говорил тебе, что потолок нужно укрепить. Что, чёрт возьми, случилось?
– Это моя вина, – ответил Абдулла.
– Нет, – рявкнул Эмерсон. – Моя. Мне следовало находиться здесь. – Его голос превратился в рычание. – Лежи спокойно, упрямый старый дурак, или я попрошу Селима удержать тебя. Пибоди?
Честно говоря, всё было не настолько хуже, чем я сообщила. На спине и плечах останется несколько болезненных синяков, но тюрбан, вероятно, спас Абдуллу от сильного сотрясения мозга. Однако на черепе возвышалась большая шишка, поэтому я ответила:
– Я бы предпочла, чтобы он какое-то время не двигался. Давид, можете ли вы с Селимом очень осторожно поднять его и унести в тень?
Мы удобно устроили его на одеяле, я оставила Давида и Нефрет составить ему компанию и приказала Давиду сесть реису на голову, если он не будет подчиняться приказам. Эмерсон и Рамзес уже спустились в гробницу вместе с Селимом. Я осмотрела оставшихся раненых, настороженно ожидая ужасный звук очередного камнепада. Али и Юсуф не сильно пострадали. Абдулла, очевидно, первым попал в опасную зону, а вышел последним. Именно то, что я и ожидала от него.
Вскоре все трое вернулись. Я встретила их у входа.
– Ну? – спросила я. – Насколько плохо?
– Могло быть и хуже, – проворчал Эмерсон. – Как Абдулла?
Мы направились к рабочим. Нефрет прижимала к голове Абдуллы влажную ткань. Абдулла, сложив руки на груди и приняв давно знакомый нам облик мужчины, терпящего женскую глупость только по необходимости, раздражённо выпалил:
 – Я немедленно вернусь к работе, Отец Проклятий. Прикажи Нур Мисур отпустить меня.
– Пока что никто не вернётся к работе. – Эмерсон уселся на землю, скрестив ноги. – Я послал Селима принести балки, чтобы укрепить потолок.
– Но через несколько футов тафл заканчивается, – возразил Абдулла. – Я был неосторожен, да, но только потому, что видел впереди хороший камень и открытое пространство. Коридор только наполовину заполнен щебнем, осталось место, чтобы пройти.
– Да? – Эмерсон призадумался. – Что ж. Увидим завтра, после того как построим опоры для прогнивших перекрытий. Перестань ёрзать, Абдулла, драться с дамами бесполезно.
– Совершенно верно, – подтвердила я. – Я не думаю, что у тебя сотрясение мозга, Абдулла, но хочу в этом убедиться – и уверена, что у тебя определённо дьявольски болит голова. Но, тем не менее, хочу поговорить с тобой. Пришло время для военного совета!
– Ах, – вздохнул Абдулла. И перевёл глаза на Рамзеса, который сел на землю рядом с Давидом. – Что случилось с тобой, сын мой?
Рамзес, приняв ласковую форму обращения, ответил тем же:
– Это та часть истории, которую я обещал рассказать вам, отец мой.
– Когда ты успел? – удивилась я.
Рамзес взглянул на меня. Он говорил с Абдуллой по-арабски и продолжал на том же языке.
– Хотя Абдулла был слишком вежлив, чтобы высказать это вслух, он удивился, почему так мало видит Давида. Я объяснил ему, что мы идём по следу человека, убившего найденную в гробнице женщину, и что Давид нужен, чтобы… э-э… защитить меня.
– Так и должно быть, – подтвердил Абдулла.
– Хм-мм, – промычала я. – Что ж, Абдулла, теперь ты нужен нам. Мы обнаружили, что убийца какое-то время маскировался под туриста, но больше он не может играть эту роль. Должно быть, он жил здесь, в Луксоре, несколько лет…
– Да, Ситт Хаким, мы говорили об этом раньше, – согласился Абдулла.
– И думаю, что ты также обсуждал это с Отцом Проклятий.
– Я обсуждал это со многими людьми, – ответил Абдулла. Если морщинистый, величавый старик способен выглядеть скромно, то он выглядел именно так.
– С Рамзесом и Давидом тоже? – воскликнула я.
– И Нур Мисур. – Губы Абдуллы раскрылись в широкой улыбке. – Все вы пришли ко мне. И каждый сказал: «Не говорите другим».
– О Боже, – выдохнула я, не в силах сохранять серьёзное выражение лица. – Как абсурдно мы себя вели! Что ж, Абдулла, потребность в твоей известной осмотрительности больше не существует. Карты на стол, как сказал бы мистер Вандергельт! Что ты обнаружил?
Абдулла так наслаждался, что даже забыл о головной боли. Его рассказ был довольно длинным и литературным, но я не решилась перебить реиса. Он имел полное право быть довольным собой.
Он сократил число подозреваемых до четырёх. Все приехали в Луксор примерно пятью годами ранее; все работали в Долине проводниками, гаффирами или землекопами; все жили в Гурнехе или одной из близлежащих деревень; и все – при этих словах Абдулла многозначительно взглянул на меня – жили в одиночестве.
Я не считала это критерием. Но Абдулла сделал правильный вывод: если бы Даттон взял жену-египтянку и вырастил выводок египетских детей, скрыть его личность было бы практически невозможно.
– Хорошая работа, Абдулла, – заявила я. – Теперь мы должны допросить этих людей.
– Это не так просто, Ситт, – ответил Абдулла. – Они не оседлые. Они не остаются на одном месте и не задерживаются на одной и той же работе. У них нет друзей, нет жён, нет…
– Конечно, – задумчиво продолжил Эмерсон. – Именно поэтому они подозреваемые – потому что они принадлежат к определённому типу. Слишком ленивы или слишком ненадёжны, чтобы сохранять положение, одинокие по своей природе, неспособные или не желающие заводить друзей.
– И, – добавил Рамзес, поглаживая усы, – хотя критерии Абдуллы были логичными, они не исключают других возможностей. Скаддер, возможно, уехал из района Гурнеха после того, как похоронил женщину. Мы не знаем, насколько хорошо он говорит по-арабски; если он свободно владеет здешним языком, он может рискнуть завести друзей или приобрести... м-м...
– Хм-мм, – снова протянула я. – Ты прав, Рамзес, но твои мысли обескураживают.
– Вы просили меня выяснить ещё кое-что, – добавил Абдулла. – Никто из тех, кого я спрашивал, не признался, что знал об этой могиле. И я не думаю, что они лгали.
– Нет причин, по которым они должны это делать, – согласился Эмерсон. – А как насчёт людей, которые работали на Лоре (204) в девяносто восьмом?
– А,  – Абдулла кивнул. – Странно, что ты подумал об этом, Эмерсон.
– Бывший директор Ведомства древностей? – спросила Нефрет. – Почему вы вспомнили о нём?
Рамзес опередил отца.
– Его методы были в высшей степени небрежными. Он заставлял своих людей рыть случайные ямы в поисках входов в гробницы, и часто отсутствовал на раскопках. В то время даже ходили слухи, что рабочие нашли ряд гробниц, о которых так и не сообщили ему.
– Слухи правдивы, – кивнул Абдулла. – Скудное содержимое этих гробниц разграбили, а сами могилы засыпали, когда Лоре-эффенди (205) находился вдали от Долины. Но от жителей Гурнеха не укроется ни одна гробница, и они рассказали бы мне об этой, если бы знали о её существовании.
– Тем не менее, кто-то из рабочих Лоре мог её найти, – предположила я. – И не сказать другим.
– Только если этим рабочим был Даттон Скаддер, – возразила Рамзес.
– Почему нет? – потребовала ответа Нефрет. – Мы сошлись во мнении, что он должен – ну, хорошо, профессор – в те годы мог изображать египтянина; почему бы не работника месье Лоре?
Эмерсон покачал головой.
– Это расследование вряд ли будет достаточно продуктивным. За прошедшие годы Лоре нанимал десятки людей, и если он и вёл учёт заработной платы, в чём я сомневаюсь, то записи давно исчезли. Ну что ж, эти вопросы следовало задать. Абдулла, ты молодец. Иди домой и отдохни. Я найду коляску…
Абдулла так возмутился, что нам пришлось разрешить ему поступить по-своему. Его убедили вернуться в Гурнех, где, по словам Эмерсона, ему никто не помешает продолжить свои детективные расследования, но реис с негодованием настаивал на том, что может ходить и будет ходить. Ни один из симптомов, которых я опасалась, не проявился, поэтому мы отпустили его в сопровождении Мустафы и Дауда. Дауд, племянник Абдуллы, был самым большим и сильным из наших рабочих. А также испытывал благоговейный трепет передо мной и моими магическими способностями; после того, как я отвела его в сторону и предупредила, что он должен немедленно послать за мной, если в состоянии Абдуллы произойдут любые изменения, я твёрдо могла рассчитывать на то, что он будет внимательно следить за стариком.
– А теперь, – сказал Эмерсон после того, как Абдулла удалился вместе со спутниками, – вернёмся к работе, а?
– Ради всего святого, Эмерсон! – возопила я. – Сам же заявлял, что никто не вернётся туда, пока ты не будешь...
– Убеждён, что это безопасно, – прервал Эмерсон. – Именно то, что я сейчас собираюсь делать. – Он посмотрел на Ибрагима, нашего опытнейшего плотника, который весело улыбнулся ему в ответ. – Я хотел, чтобы Абдулла ушёл отсюда до того, как мы начнём, – продолжил Эмерсон. – кому-нибудь пришлось бы сесть ему на голову, чтобы не дать ворваться внутрь, а он сейчас явно не в форме. Перестань ворчать на меня, Пибоди, я приму меры предосторожности.
– Надень хотя бы пробковый шлем, – протянула я ему этот предмет.
– О, да, конечно. – Эмерсон нахлобучил его на голову. Я сняла шлем, отрегулировала ремешок на подбородке и надёжно закрепила головной убор на месте.
Естественно, я чувствовала себя обязанной лично оценить ситуацию, и Эмерсон отклонил мои возражения, когда Нефрет потребовала пойти вместе со мной.
– Я бы предпочёл, чтобы вы обе остались здесь, – вздохнул он. – Но то, что годится одному, подходит и… другому (206).
Спуск подтвердил моё первоначальное впечатление: эта гробница явно не войдёт в число моих любимых. Нам пришлось укреплять потолок, и к тому времени, когда мы достигли места, где проход выравнивался, пот лил с меня ручьями. Свечи догорали; в нескольких футах от камнепада я увидела острый склон непрочного серого сланца, расколотого и рухнувшего. На полу лежала кирка, брошенная кем-то из убегавших – Али или Юсуфом.
– Какое ужасное место! – заявила Нефрет. Однако её голос звучал довольно весело, а свеча в её руке освещала лицо, покрытое пылью, но сиявшее от удовольствия. Рамзес, сгорбив плечи и втянув голову, как черепаха, подошёл и встал рядом с ней. Я не видела, как он следовал за Нефрет, но и так было ясно, что он не останется в стороне.
Эмерсон совещался с Ибрагимом. Пробормотав извинения, Рамзес проскользнул мимо меня, и Эмерсон повернулся, чтобы сын присоединился к обсуждению. А затем сказал:
– Да, это должно сработать. Отходи назад, Ибрагим, и начинай.
Затем, вызвав у меня ужас и тревогу, он схватил топор и принялся откалывать кусок камня на вершине склона.
– Эмерсон! – воскликнула я – но тихо, потому что мне не нравилось эхо в этом мрачном тупике.
Медленно и осторожно Эмерсон вытащил кусок камня. При этом выпало ещё несколько мелких осколков, обсыпавших пол и ботинки мужа и сына, но с потолка ничего не упало. Пока что.
– Молчи, Пибоди, – раздражённо буркнул Эмерсон. Он продолжал убирать щебень. – Перед тем, как камень готов расколоться, часто раздаётся слабый царапающий звук, но я ничего не слышу, когда ты так завываешь.
Нефрет стояла рядом со мной. Она положила мне на плечо горячую, липкую, грязную руку. Её глаза сияли сквозь пыльную маску, как звёзды.
– Он знает, что делает, – прошептала она.
Эмерсон обычно знает, что делает – по крайней мере, в отношении раскопок – и мои опасения за него немного уменьшились, когда я заметила деликатность его прикосновений и проявляемую им осторожность. Он делал то, что и положено делать мужчинам; именно понятие о noblesse oblige (207) побудило его взяться за эту опасную задачу. Не говоря уже о любопытстве. Освободив от щебня достаточное пространство под провисшим потолком, он просунул в образовавшееся отверстие свечу и голову.
– Хм-мм, – промычал он.
Я закусила губу, почувствовав вкус крови. Я хотела закричать, но знала, что это неразумно. Когда он отстранился и протянул Рамзесу свечу, жестом приглашая того посмотреть, я уже хотела не кричать на него. Я хотела убить его.
К счастью, я не кричала и не стонала. Не знаю, что услышал Эмерсон; звук был слишком слабым, чтобы уловить его. С криком: «Осторожно, Пибоди!» – он схватил Рамзеса и могучими руками отбросил его назад.
С ответным криком, заглушённым грохотом падающего камня, я бросилась вперёд. Свеча Рамзеса погасла. Свою я уронила. И не видела ничего, кроме темноты. Я столкнулась с Рамзесом, пытавшимся меня удержать; отпрянув, я рухнула на твёрдую, тёплую, знакомую поверхность.
– Я так и думал, что столкнусь с тобой, – охнул Эмерсон. – Зажги ещё одну свечу, ладно, Нефрет? Рамзес, ты в порядке?
– Чёрт тебя побери, Эмерсон, – выдохнула я, неистово пробегая руками по тем его частям, до которых могла дотянуться.
– Ц-ц-ц, что за язык! Теперь можно уходить. Я узнал то, что хотел.
Пришлось поберечь дыхание перед возвращением. Речь, сочинённая мной по пути, так и не была произнесена, потому что первым человеком, которого я увидела, когда вышла в soi-disant (208) «погребальную камеру», был полковник Беллингем.
Он стоял у подножия лестницы, держа трость в одной руке и шляпу в другой, и при виде нас его породистое лицо изумлённо вытянулось.
Я прервала его попытку приветствия.
– Как видите, полковник, мы не в состоянии принимать гостей. Вы нас извините?
– Приношу извинения.– Он посторонился, освободив мне проход к лестнице. – Я хотел поговорить с вами. И... увидеть это место.
Если бы я была не настолько обессиленной, грязной и запыхавшейся, то могла бы даже пожалеть его. Моё настроение не улучшилось, когда я обнаружила Долли, чинно сидевшую на табурете, который кто-то принёс ей. Однако выражение её лица, когда она увидела Рамзеса, утешило меня. Он выглядел довольно неприятно, хотя и не намного хуже, чем все мы.
К тому времени, как я закончила мыть лицо и руки, моё дыхание восстановилось, а самообладание – вернулось. В отличие от Эмерсона. Отбросив грязное полотенце в сторону, он резко повернулся и смерил полковника яростным взглядом:
– Каким бы неуместным ни являлось ваше присутствие, сэр, но вы избавили меня от необходимости встречаться с вами. Какого чёрта – нет, проклятье, Пибоди, я не буду извиняться за свой язык! О чём, дьявол вас побери, вы думали, Беллингем? Если вы такой плохой стрелок, что не в состоянии поразить цель, вам и прикасаться к огнестрельному оружию нельзя!
Полковник покраснел от гнева, но сдержался.
– Я пришёл выразить свои сожаления по поводу этого досадного инцидента, профессор Эмерсон. Я не узнал вашего сына. Я принял его за местного жителя.
– А, ну, конечно, разница существенна, – прорычал Эмерсон.
Долли оправилась от шока при виде грязного, мокрого, растрёпанного Рамзеса. Поднявшись, она отряхнула юбки и качнулась к нему. Протянув изящный носовой платок с кружевной отделкой, она проворковала:
– Я проплакала всю ночь после того, как папа сказал мне, что вы пострадали, мистер Эмерсон. Вы так отважны! Я не знаю, что бы произошло, если бы вы не находились там, охраняя меня.
Рамзес посмотрел на крохотный квадрат батиста, а затем на свои покрытые кровоточащими царапинами руки, с которых капала вода.
– Боюсь, мисс Беллингем, что ваш носовой платок не подходит для этой цели, хотя благодарю вас за  предложение помощи. Вам лучше не подходить ближе.
– Сядь, Долли, или вернись с Сайидом в карету, – резко приказал полковник. Долли взглянула на Сайида, державшегося на почтительном расстоянии, и с презрением пожала плечами. Затем вернулась на табурет и расправила юбки.
Ибрагим спускался по лестнице в сопровождении нескольких мужчин, которые несли большие куски дерева. Эмерсон проводил их тоскливым взглядом, и Рамзес произнёс:
– Я пойду с ними, отец.
– Да, да, – согласился Эмерсон. – Передай Ибрагиму, что я скоро приду. Нет, Нефрет, оставайся здесь, ты будешь только мешать. Полковник, я хочу вам сказать ещё несколько слов. Видимо, вы решили взять закон в свои руки вместо того, чтобы просить помощи, на которую вы имеете право, у вашего и моего правительств. Если ваша собственная безопасность ничего не значит для вас, подумайте о своей дочери, которую ваше безрассудное поведение ставит под угрозу.
Эмерсон повернулся и направился к гробнице, и тут полковник заговорил:
– Вы позволите и мне сказать несколько слов, сэр?
– Ну?
– Я не могу не оценить вашу заботу, равно как и беспокойство вашего сына, профессор. Однако фактом является то, что, если бы он не вмешался вчера вечером, я бы положил конец и всему этому делу, и мистеру Толлингтону. – Удивление Эмерсона вызвало у полковника мрачную усмешку. – О, да, профессор, я отчётливо видел убегавшего в лунном свете и узнал его. И вполне мог бы попасть в цель, если бы мне не помешало внезапное появление преследователя. Теперь он успешно скрылся. Если у вас есть предположения, где он может находиться, вы должны сказать мне.
– Отнюдь, – спокойно ответил Эмерсон. – У вас есть полное право защищать себя и свою дочь, полковник, но нет ни малейшего права выслеживать Скаддера, чтобы убить его. Есть и другие варианты. И вам они известны не хуже меня.
– Ясно. – Холодные серые глаза полковника изучали моего мужа, его решительное лицо, широкие плечи и скрещённые на груди руки. – Что ж, профессор, я восхищаюсь вашими принципами. И восхищаюсь лично вами, сэр; вы мне по сердцу, даже если наши взгляды не совпадают. Могу я попросить ещё об одной услуге?
– Просите, – последовал краткий ответ.
– Я хочу пойти туда с вами. Только один раз, – быстро добавил он, так как увидел, что Эмерсон собирается возразить. – Я должен увидеть это место. Я думал об этом, грезил об этом... Вы понимаете, почему я должен пойти?
– Не совсем, – сухо отрезал Эмерсон. – Но признаю ваше право. Что ж, если вы так решительно настроены... Но не ждите, что будет легко или приятно.
– Явно не хуже, чем Шайло (209), – с улыбкой ответил полковник.
– Наверно, какое-то из сражений, в котором он участвовал? – спросила я у Нефрет, когда полковник вслед за Эмерсоном спустился по лестнице.
– Может быть. – Она понизила голос до шёпота и указала на Долли. – Полагаю, мне следует поговорить с ней. Она выглядит очень несчастной, сидя в одиночестве.
– Вернее, скучающей, – уточнила я. – Давай, если хочешь. Но, по-моему, на самом деле тобой движет не вежливость, а желание задеть. От тебя довольно сильно пахнет летучими мышами, дорогая девочка.
Она засмеялась и оставила меня. Чуть позже я увидела довольно забавную картину: Нефрет сидела на земле, скрестив ноги, а Долли — на краю табурета, так далеко от Нефрет, как только могла, чтобы не вставать.
Девушки всё ещё беседовали – по крайней мере, Нефрет – когда полковник вернулся в сопровождении Рамзеса. Я предложила Беллингему мокрый платок, и он принял его с поклоном, официальность которого иронично контрастировала с неряшливым видом полковника.
– Спасибо, миссис Эмерсон. – Беллингем, убрав бо;льшую часть грязи и пыли с лица, вернул мне платок. – Мы не будем задерживаться. Я видел то, что хотел увидеть. – Его охватила непроизвольная дрожь.
– Знаете ли, её там никогда не было, – мягко начала я. – Вы видели, где...
– Да, ваш муж указал на это место и описал его первоначальный вид. Я уезжаю, преисполнившись искренним уважением к археологам, – добавил он, когда мы подошли к девушкам. – Я и не подозревал, что их работа ведётся в таких неприятных и опасных местах.
Он сменил тему, аккуратно и вежливо, и я не стала возражать.
– Это не так уж и плохо, – согласилась я. – Значит, вы передумали, и не станете увлекаться египтологией?
– Я больше не вернусь в Египет. Так, Долли, ты готова? 
Понимая, что нет никакой надежды перехватить Рамзеса, который немедленно скрылся в гробнице, Долли встала.
– Да, папочка.
– Тогда отправляйся с Сайидом. Я вскоре догоню вас; я хочу сказать несколько слов мисс Форт.
– О? – Она бросила на Нефрет откровенно неприязненный взгляд, но повиновалась.
Полковник был краток, как и обещал.
– Боюсь, что вчера вечером я случайно обидел вас, мисс Форт. Если какие-либо мои слова или действия произвели ложное впечатление, я глубоко извиняюсь.
– Всё забыто, – ответила Нефрет.
Она была грязной, покрытой пятнами пота, но держалась так, что напомнила мне те времена, когда была Верховной жрицей Исиды (210), и встретила взгляд Беллингема с нескрываемым достоинством.
Полковник поклонился.
– Вы очень любезны. Доброго дня, дамы.
– Что это было? – полюбопытствовала я.
– Он решил, что моё состояние достаточно велико, чтобы компенсировать поведение, неподобающее леди. – Её голос был таким же жёстким, как и застывшее лицо. Мгновение она колебалась, а затем пожала плечами. – Я расскажу тебе, если ты пообещаешь не выходить из себя и ни словом не обмолвишься профессору. Всё, что он на самом деле сказал – то, что он не знал о моём присутствии; он так смотрел на меня, а затем на Давида и на «Амелию», будто думал, что мы... Извинения только усугубили ситуацию. Как у людей могут быть такие злые умы?
Полагаю, мне следовало указать на то, что у большинства людей действительно злые умы, и что именно от таких неприятностей я хотела избавить её, запретив оставаться вместе с мальчиками на дахабии. Но у меня не хватило духу. Такая поразительная смесь житейской мудрости и поразительной невинности! Как лаконично выразился Эмерсон, она жила в двух мирах, и так будет всегда, потому что верования и ценности чуждого общества, в котором ей так долго пришлось пребывать, никогда не будут полностью искоренены. Сила страданий Нефрет заставила меня сожалеть, что я была столь вежлива с полковником Беллингемом. Её циничная оценка, вероятно, была правильной, хотя я думала, что его привлекало не только состояние девушки. Я вспомнила, что он выражал одобрение «одухотворённым юным леди».
И в этот момент я решила, что положу конец безумным ожиданиям полковника. Он был старомодным джентльменом, и, вероятно, попросил бы разрешения у Эмерсона, прежде чем обратиться к Нефрет, а затем Эмерсон выбросил бы его в окно, что было бы вполне удовлетворительным исходом. Однако Эмерсону не следовало так сильно беспокоиться по поводу оскорблений, наносимых Нефрет дальнейшими попытками полковника навязать ей своё общество. Я собиралась переговорить с Беллингемом лично.
***
При таких обстоятельствах Эмерсон дал любезное согласие, и в ответ я позволила ему поболтать о могиле (211). Мы с удовольствием беседовали добрый час, прежде чем молодые люди вернулись с хорошими новостями о том, что выздоровление Абдуллы идёт так, как я и надеялась.
– Очевидно, Дауд вымазал Абдуллу этой отвратительной зелёной мазью, – предположила я.
Нефрет усмехнулась.
– Откуда тебе это известно, тётя Амелия? Дауд просил нас не рассказывать тебе о мази. Теперь он поверит, что ты можешь читать его мысли на расстоянии.
– Он подозревает меня и в более тёмных способностях, чем эта, моя дорогая, – улыбнулась я. – Но думаю, что всякие жуткие вещи не могут причинить Абдулле никакого вреда, пока он их не ест. А теперь тебе лучше поспешить и переодеться. Сайрус посылает за нами свой экипаж.
– Я был под впечатлением... – начал Рамзес.
– Тебе не нужно подвергать себя пыткам ношения костюма, – перебила я. – Приведи себя в порядок, ты очень грязный и разгорячённый. Мы ужинаем с Сайрусом, потому что он пригласил другого гостя.
Рамзес приподнял брови.
– А, – произнёс он и удалился.
– Интересно, что он имел в виду? – спросила я у Эмерсона.
– Тебе давно уже пора научиться интерпретировать загадочные замечания Рамзеса, – ответил муж. – Он подозревает, кто приглашён. Как и я.
Намёки Эмерсона подготовили меня. Тот факт, что Сайрус вопреки обычаю не встретил нас у двери, стал ещё одной подсказкой. Когда мы вошли в гостиную, то обнаружили, что он увлечённо беседует с миссис Джонс собственной персоной.
Тёплый приём Сайруса компенсировал предыдущие неудачи с гостеприимством. Он заставил нас сесть и подкрепиться. Всё это было очень приятно и соответствовало светским традициям, но я никогда не видела ни малейшей выгоды в нерешительности, поэтому, как только мы устроились в удобных креслах, держа в руках стаканы, начала разговор.
– Не расскажете ли, миссис Джонс, как идут дела у Фрейзеров? Я надеялась получить известие от Энид сегодня, но письмо не пришло.
– Потому что она назначила своей посланницей меня, – последовал учтивый ответ. Дама достала из сумочки конверт и передала его мне.
Письмо было адресовано не лично мне, а всем нам, включая «мисс Форт» и «мистера Тодроса», поэтому я без колебаний прочитала его вслух.

Мои самые дорогие друзья, я уверена, что излечение началось. Он всё ещё испытывает трепет перед «принцессой Ташерит», но, по-моему, ни одна женщина не должна жаловаться на то, что ей поклоняются! Я приняла ваши слова близко к сердцу, дорогая Амелия, и  надеюсь – убеждена – что в дальнейшем всё будет хорошо.
Завтра мы отправляемся в Каир, а оттуда – в Англию. Я посчитала, что мне не следует видеться с вами перед отъездом, ибо разлука станет для меня более мучительной, чем я смогла бы вынести. Можете не сомневаться: когда я называю вас «самыми дорогими», эти слова исходят из моего сердца. Вы сделали для меня то, что не смог бы сделать никто другой в мире. Я никогда не забуду вас. Примите уверения от бесконечно преданной вам
                Энид.

После прочтения этого трогательного послания (которое я могу воспроизвести дословно, так как до сих пор храню его среди своих документов) последовало долгое молчание. Все были явно тронуты. Эмерсон шумно откашливался, Давид отвернулся, а глаза Нефрет засияли ещё ярче. О чём думал Рамзес – как обычно, было невозможно узнать.
– Ну, всё в порядке, – весело бросил Сайрус. – И теперь мне легче предложить небольшую схему, которую я разработал.
Мне пришлось прочистить горло, прежде чем я смогла произнести хоть слово. Искренняя благодарность Энид глубоко тронула меня.
– А миссис Джонс вовлечена в эту схему? – поинтересовалась я.
– Вы, как всегда, правы, миссис Амелия, – заявил Сайрус. – Да, мэм, именно так. Видите ли, мне пришло в голову, что миссис Джонс останется без работы, если все пойдёт так, как мы надеялись, и что она будет готова оказать нам небольшое одолжение взамен … э-э…
– Обещания не отправлять меня в тюрьму, – спокойно подхватила миссис Джонс. – Мистер Вандергельт обсудил этот вопрос со мной, миссис Эмерсон. Это самое меньшее, что я могу сделать в обмен на вашу помощь, позволившую мне выпутаться из трудного положения, но окончательное решение, конечно же, остаётся за вами и профессором.
– Что за одолжение? – спросила я.
– Взять на себя мисс Беллингем, – ответил Сайрус. – Похоже, у полковника серьёзные трудности с поиском компании… компаньонки для этой девицы (212). Он бы ухватился за шанс заполучить такую леди, как Кэт… как миссис Джонс.
– Что ей известно? – спросила я.
Сайрус выглядел смущённым.
– Ну, думаю, что она знает столько же, сколько и я. Все в Луксоре, ясное дело, только и говорят об этом событии, и, если вы помните, миссис Джонс была там, когда вы, ребята, выносили мумию. Она задала мне вопрос, и мы, так сказать, разговорились, ну… ну вот и всё.
– Совершенно естественно, – кивнул Эмерсон. Он казался довольным, хотя я не могла понять, почему.
– Я видела мисс Беллингем в отеле, – произнесла миссис Джонс спокойным, благовоспитанным тоном. – Она умопомрачительно избалованная молодая женщина, которой определённо нужна твёрдая рука.
– А вы в состоянии её укротить? – спросил Эмерсон, чьё удовольствие явно росло на глазах
– Я перепробовала много занятий, профессор, включая гувернантку. Я считаю, что смогу справиться с мисс Долли. Что девушке действительно нужно, так это муж.
Это утверждение само по себе было таким, которое могла бы произнести любая непросвещённая женщина (213). Однако я обнаружила другой, менее общепринятый смысл; и, когда мой взгляд встретился с ироничными зелёными глазами миссис Джонс, она слегка кивнула, как бы говоря: «Вы меня понимаете, миссис Эмерсон».
Естественно, я поняла.
– Однако, – продолжила миссис Джонс так гладко, как будто между нами не было безмолвного обмена репликами, – если я правильно понимаю мистера Вандергельта, более важным соображением в настоящее время является уберечь её от опасности, пока не удастся поймать злоумышленника. Хорошо, я готова взяться за эту работу, но честное отношение ко мне и мисс Долли предусматривает, что я должна знать, насколько велика опасность, и с какой стороны её можно ожидать.
Но в этот миг объявили ужин, и мы заняли свои места за столом. Перерыв дал мне время обдумать неожиданное предложение миссис Джонс – в частности, задуматься о его причинах – и признать, что, какими бы ни были её мотивы, требование о предоставлении сведений было оправданным.
Поэтому я кратко изложила ей дело Беллингема. Кое-что из моего рассказа оказалось новым для Сайруса. Обычно он поглаживал свою бородку, когда его что-то волновало или сильно интересовало. Сейчас непрерывно возраставшее волнение побуждало его непрерывно теребить несчастный пучок волос, и, когда я упомянула о злоключениях Рамзеса накануне вечером, Сайрус зашёл так далеко, что прервал меня на полуслове:
– Святой Иосафат! А теперь послушайте, ребята: я категорически отказываюсь отправлять даму в самое пекло боевых действий. Если бы я знал, что этот кусок пластыря закрывает пулевое отверстие, в жизни бы не предложил подобную идею. Я-то подумал, что молодой Рамзес попал в очередной переплёт, как обычно!
Пластырь заменил мою повязку. Я заметила это вопиющее нарушение своих приказов, но Рамзес не оставил мне времени что-либо предпринять, присоединившись к нам в экипаже лишь в последний момент; и когда я, наконец, хорошо его рассмотрела, то увидела нечто иное, что отвлекло меня от отсутствия пластыря.
Отсутствие усов.
Резкий толчок под рёбра (со стороны Эмерсона) не позволил мне сказать ни слова. Выражение лица Рамзеса не требовало комментариев: скрестив руки на груди и приподняв брови, он выглядел, как молодой султан, надеющийся найти повод отдать приказ обезглавить кого-то. Даже Нефрет воздержалась от разговора, хотя в горле у неё что-то булькало.
Молчание нарушил Рамзес:
– Это не пулевое отверстие, мистер Вандергельт, а просто царапина. По моему мнению, миссис Джонс не подвергнется опасности оказаться под выстрелами.
– По вашему мнению, – саркастически повторил Сайрус. – И на чём же вы основываете своё мнение, если мне будет позволено поинтересоваться?
– Я рад, что вы спросили меня об этом, сэр.
Он вопросительно посмотрел на меня, и я со вздохом выдавила:
– Хорошо, Рамзес, объясни. Только кратко, если сможешь.
– Да, матушка. Я основываю своё предположение на том простом факте, что полковник Беллингем – единственный, кто применил огнестрельное оружие. Он хочет убить Даттона и воспользуется любыми средствами, имеющимися в его распоряжении. Намерения Даттона в отношении полковника, вероятно, не менее смертоносны, но его единственным оружием, похоже, является нож. Он мог легко приобрести винтовку или пистолет, и у него было бесчисленное количество возможностей выстрелить в полковника. Поэтому мы можем обоснованно предположить, что Скаддер хочет вступить в личное противостояние с Беллингемом.
– Господь Всемогущий! – воскликнула я. – Чтобы заставить его страдать… подвергать пыткам! Дьявольский замысел!
– Это одна из возможных интерпретаций, – продолжил Рамзес. – Вывод состоит в том, что Скаддер не имеет ни малейших намерений убивать мисс Долли. Её смерть не соответствует его целям. Он пытался использовать её только как средство, чтобы захватить полковника.
– Я согласна, – произнесла Нефрет своим мягким нежным голосом. – Ваша самая большая опасность, миссис Джонс, исходит от самой Долли. Следите за тем, что вы едите и пьёте, и старайтесь не оставаться с ней наедине на вершине утёса или на оживлённой улице.
Единственным из присутствовавших мужчин, чьё лицо не выразило потрясения и удивления, остался, конечно же, Рамзес. Он искоса взглянул на сестру, на что та ответила весёлой вспышкой голубых глаз.
– Половина неприятностей, в которые она попала, – дело её собственных рук, – продолжила Нефрет. – Она не терпит присмотра...
– И не удивительно, – сухо буркнула миссис Джонс, – если избавляется от своих слуг такими радикальными средствами.
– Сказать по чести, она никого не убила, – признала Нефрет. – Просто вызвала у них тяжёлую болезнь или немного искалечила.
– Боже мой, – охнул Эмерсон. – Моя дорогая девочка, ты действительно веришь, что она на это способна? У тебя нет доказательств.
– При желании я вполне могла бы их раздобыть, – холодно отрезала Нефрет. – Но зачем беспокоиться? Профессор, дорогой, вы слишком добросердечны, чтобы понимать женщин – таких, как малютка мисс Долли. У неё свои цели, и она добивается их тем или иным способом. Я полагаю, она не дошла бы до убийства, но она слишком глупа, чтобы предвидеть последствия своих действий, и слишком безразлична к чувствам других, чтобы заботиться об этих последствиях.
На лицо Эмерсона стоило посмотреть. Никого не волнуют обвинения в наивности, особенно мужчин, которые считают себя менее сентиментальными и более приземлёнными, чем женщины. Однако Нефрет была абсолютно права. Эмерсон безнадёжно наивен в отношении женщин. И у меня сохранялось неприятное ощущение, что Нефрет – равно как и миссис Джонс, и мне – было достоверно известно, почему Долли Беллингем переполняла решимость ускользнуть от бдительных стражей, которые не позволили бы ей... делать то, что она хотела.
Нефрет резко повернулась к брату.
– Рамзес знает, о чём я говорю.
Рамзес вздрогнул. На этот раз он не смог выговорить больше, чем бессвязное:
– Э-э-э… что?
– Я имею в виду тот случай, когда она убежала от тебя в Эзбекие, – объяснила Нефрет.
Сайрус, потрясённый обвинениями Нефрет чуть ли не больше Эмерсона, сумел овладеть собой. Покачав головой, он сказал:
– Думаю, вы правы, мисс Нефрет. Ни одна благовоспитанная молодая леди не совершит подобную глупость, даже если не подозревает, что находится в опасности. Будь оно всё проклято… простите за выражение, дамы, но теперь я ещё больше настроен против этой схемы.
– А я, – улыбнулась миссис Джонс, с интересом выслушавшая его, – ещё больше заинтригована. Не бойтесь. Теперь, после предупреждения, я вполне могу иметь дело с мисс Долли. Всё, что вы ожидаете от меня, насколько я понимаю – не позволять ей выходить на улицу одной, как днём, так и ночью.
– Безусловно, если мы сможем рассчитывать на ваше содействие, это развяжет нам руки, – согласился Рамзес. – Возможно, вам с мистером Вандергельтом станет легче, если вы узнаете, что мы с Давидом будем на «Амелии», совсем недалеко. Можно разработать систему сигналов, чтобы вы вызвали нас в том маловероятном случае, если вдруг понадобится помощь.
Они продолжили обсуждение, и Нефрет неустанно вносила предложения, а Сайрус слушал, застыв в мрачном молчании. То, как он на самом деле относился к миссис Джонс, меня не касалось; мне было ясно, что он был достаточно неравнодушен, чтобы беспокоиться о её безопасности, но не имел достаточной власти, чтобы управлять её действиями. Миссис Джонс интересовала меня не меньше. К такой женщине я испытала бы большую симпатию, если бы её прошлое не было таким сомнительным, поскольку у нас имелось много общих черт. Скромность не позволяет мне перечислить эти характеристики, но они, натурально, очевидны для любого, кто знаком с моей деятельностью.
Я решила найти возможность поговорить с миссис Джонс наедине и улучила момент, когда мы удалились в гостиную выпить кофе. После того, как в наш дом доставили фортепиано, Сайрус решил, что у него тоже должен быть инструмент – самый большой рояль из возможных. Этот рояль прибыл в разобранном виде вместе с немецким мастером, который собрал его заново. Сайрус попросил Нефрет сыграть и уговорил остальных попеть вместе с ним. И пока они с Эмерсоном выкрикивали зажигательную морскую песню, я взяла свою чашку с кофе и отвела миссис Джонс в уютный уголок.
– Я не могу понять, почему вы хотите этим заняться, – начала я.
Щёки дамы, расплывшись, сделали её похожей на улыбающуюся кошку.
– Одна из черт, которыми я восхищаюсь в вас, миссис Эмерсон – это ваша прямота. Увы, не могу ответить тем же. Мои мотивы не ясны даже мне самой. Однако любопытство, безусловно, является одним из них. Я не могла уклониться, так и не узнав, как разрешится это своеобразное дело – если только это возможно.
– О, я искренне ожидаю, что так и будет. Мы уже сталкивались и с другими не менее трудными случаями.
– Мистер Вандергельт рассказывал мне. Очевидно, вам нравится вызов? Мне тоже. Вот вам и ещё один мотив: мне приходилось иметь дело с трудными в общении молодыми женщинами, но ни одной из них не хотелось дать пощёчину так сильно, как Долли Беллингем.
Я не смогла удержаться от смеха.
– Вы, безусловно, правы насчёт неё. Она хочет не только мужа, но и того, кто поколотит её, когда ей понадобится.
Изменившееся лицо миссис Джонс заставило меня пожалеть об этом легкомысленном комментарии.
– О, мне не следовало так говорить. Насилие в отношении женщин слишком распространено и слишком ужасно, чтобы о нём можно было столь легкомысленно упоминать. Я не имела в виду буквально, я просто хотела сказать…
– Я понимаю. – Короткое молчание. – Я выдала себя? Что ж, к чему отрицать? Мой покойный – без всяких сожалений – муж избивал меня и угрожал мне. Я не восприняла это легкомысленно, миссис Эмерсон. Я сопротивлялась, когда и как могла. Я бы бросила его, но, как и многим женщинам, мне некуда было идти, и не имелось возможности содержать себя и детей.
– У вас есть дети?
Она подняла золотой медальон, висевший среди кружев на груди, и открыла его.
– Мальчик и девочка. Берти двенадцать, Анне десять. Оба в школе.
Лица были вырезаны из дешёвых фотографий, и черты лиц с трудом различались в тусклом свете лампы. Я увидела сходство между мальчиком и матерью. Больше всего меня поразила теплота их улыбок.
Прежде чем я успела решить, что сказать, миссис Джонс закрыла медальон.
– Короче говоря, миссис Эмерсон, моего мужа сбросила лошадь, когда однажды ночью он возвращался из дома своего приятеля. Он, как зачастую бывало, слишком много пил, и декабрьская ночь на Йоркширских пустошах прикончила его – возможно, избавив меня от подобного исхода. Из-за бесхозяйственности и безразличия он растратил бо;льшую часть своего состояния. Я была полна решимости сохранить то немногое, что он оставил для обучения детей, поэтому мне пришлось искать работу. Гувернантка, компаньонка, учительница в школе для девочек… У меня не имелось ни времени, ни денег, чтобы обучиться более прибыльной профессии, даже если она была доступна для женщин. А к моему нынешнему образу жизни я приобщилась случайно. Единственное, о чём я сожалею – о том, что он недостаточно окупается. Если бы я нашла какой-нибудь способ его улучшить, то, вероятно, применила бы его без сомнений.
Я задала вопрос, не думая, без единой сознательной мысли:
– Вы случайно не встречались с женщиной по имени Берта, миссис Джонс?
– Берта? А фамилия? (214)
На этот вопрос я не смогла ответить и пожалела, что задала его.
– Неважно, – отмахнулась я. – Просто она согласится с вашей точкой зрения.
Миссис Джонс опустила чашку на стоявший рядом столик.
– Прошу прощения за то, что утомила вас историей своей жизни, миссис Эмерсон. Скажу больше: я не собиралась столько рассказывать. Присоединимся к музыкантам и закончим вечер подходящими песнями?
Сайрус, обладавший прекрасным тенором, выводил «Кэтлин Мавурнин» (215), неудачно имитируя ирландский акцент. По окончании песни мы разразились аплодисментами, а затем – по предложению миссис Джонс – присоединились к воодушевляющему хору «Бонни Данди» (216). Рамзес, отклонивший приглашение участвовать, смотрел на нас полузакрытыми глазами, как старый филин.
– Значит, решено, – повторила миссис Джонс, когда мы собирались уходить. – Я предложу свои услуги полковнику Беллингему завтра утром.
– Думаю, будет лучше, если я сопровожу вас, – ответила я. – Если вы согласитесь присоединиться к нам за завтраком, миссис Джонс, мы вместе навестим полковника.
Она одобрила моё предложение. Мы ушли, а Вандергельт и миссис Джонс махали нам руками в дверном проёме – как любая семейная пара, желающая гостям спокойной ночи. Поджатые губы и поднятые брови Эмерсона, заставили меня опасаться, что он решит перейти к неуместным рассуждениям по этому поводу, и я посчитала целесообразным помешать ему, представив иную тему.
– Рамзес, я ожидаю, что вы с Давидом останетесь сегодня в доме.
– Да, матушка.
Я подозрительно изучала его.
– В доме. Всю ночь.
– Да, матушка.
– В твоих комнатах. Пока...
– Оставь, Пибоди. – Голос Эмерсона слегка дрожал из-за сдерживаемого смеха. А может, и нет. Когда он продолжил, то был совершенно серьёзен. – Скаддер не отправится сегодня в Долину Царей. Он знает, что Беллингем вооружён и будет следить за ним. Безусловно, он попробует другой подход.
– А что бы ты сделал на его месте? – спросила.
– Я не на его месте, чёрт побери, – раздражённо фыркнул Эмерсон. – Так что я не знаю, чего он надеется достичь. Ему не составит труда приобрести винтовку у одного из так называемых спортсменов, которые охотятся на холмах и болотах вокруг Луксора. Но если бы я ненавидел человека так сильно, как Скаддер ненавидит Беллингема, я бы хотел увидеть его лицо в тот момент, когда стану его убивать – пусть он узнает, от чьей руки сейчас умрёт.

 

Из рукописи H:
Они встретились в комнате Нефрет – по приглашению девушки.
– Полагаю, мне было бы неуместно идти к вам, – заметила она, выпрямившись на стуле и скрестив руки на груди.
Рамзес с любопытством посмотрел на неё.
– Говоря общепринятым языком, нам находиться здесь столь же неуместно. Надеюсь, ты не думаешь, что матушка и отец будут возражать. Они не настолько привержены условностям и… не настолько недоверчивы.
– Я знаю.
Её глаза были опущены, а рот сжат.
– Тебя что-то расстроило, – тихо произнёс Рамзес. – Что?
– То, что полковник сказал вчера вечером. А потом усугубил положение, извинившись! Отвратительный старик! Я не позволю ему всё испортить, – добавила она сердито и несколько бессвязно.
– Буду надеяться, что нет. – Она не смотрела на него, что, вероятно, было к лучшему. Кому-нибудь другому эта фраза могла быть непонятна – но не ему, когда дело касалось Нефрет. Он продолжил, больше контролируя свой голос, чем лицо. – Так или иначе, полковник с дочерью скоро исчезнут из нашей жизни. Мне нужен твой совет, Нефрет. Если бы у меня хватило ума полностью довериться тебе несколько дней назад, мы бы не стояли перед нынешней дилеммой.
– Что ты имеешь в виду? – Она подняла глаза, её лицо прояснилось.
– Ещё до вчерашнего вечера я подозревал, что Толлингтон был тем человеком, за которым мы охотились. Нет, – добавил он с одной из своих редких улыбок, – не следуя той же интересной цепочке дедукций, которую использовала матушка. Её мысли хорошо аргументированы, но не особенно полезны. Я начал подозревать его из-за того, что он сблизился со мной. Я дважды дрался с Даттоном; хотя его лицо и было скрыто, я наблюдал за его движениями и некоторыми другими физическими особенностями – например, тем, как он держал нож. Когда однажды вечером он ударил меня в саду Вандергельта...
– Он двигался таким же образом? – перебила Нефрет.
– Не совсем. Но на самом деле это было чертовски глупо, не так ли? В наши дни никто, кроме студентов немецких университетов, не участвует в дуэлях. Я должен был спросить себя, чего он на самом деле надеялся достичь. Самым невинным объяснением казалось то, что он пытался произвести впечатление на Долли...
– И делал это совершенно неправильно, – снова перебила Нефрет. – Как тебе следовало бы знать.
Его попытка отвлечь Нефрет увенчалась успехом. Её голубые глаза были ясными, а лицо – без малейшего оттенка тени.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он.
– Мой дорогой мальчик! Разве ты не понимаешь, что Долли преследует тебя потому, что ты безразличен к ней? Конечно, ты высокий, красивый и ужасно привлекательный для женщин и всех остальных, – добавила она любезно. – Но это вызов, который её подстёгивает. Если бы ты мог заставить себя показать, что она тебя привлекает…
– Нет, – без колебаний отрезал Рамзес.
– Ладно, не обращай внимания. Мы избавимся и от неё, и от её отца, а тем временем мы с Давидом будем защищать тебя.
– Спасибо. Не возражаешь, если мы вернёмся к теме Толлингтона?
– Вовсе нет, мой мальчик. Поскольку Толлингтон был Даттоном, его цель не могла заключаться в том, чтобы произвести впечатление на Долли. Что он на самом деле хотел, – уверенно заявила Нефрет, – так это оказаться с тобой наедине в каком-нибудь изолированном месте. А для дуэли, как я понимаю, действительно требуется уединённое место.
– Совершенно верно, – подтвердил Рамзес.
– Он бы пришёл не один, – впервые нарушил молчание Давид.
– Бедный Давид, тебе и слова вставить не удаётся, когда мы болтаем. – Нефрет улыбнулась ему. – Нет, ты, конечно, был бы с Рамзесом. Для правильной дуэли требуются секунданты. Интересно, кого бы он... О, я на редкость глупа. Он пришёл бы один.
– Видишь ли, это объяснение тоже не имеет смысла, – возразил Рамзес. – Он не мог надеяться одолеть нас обоих, а мы были бы готовы к засаде.
– Как в Луксорском храме?
– Поскольку мы были в Луксорском храме. Я написал Толлингтону с просьбой об этой встрече. Я решил обменяться с ним рукопожатием, после чего мои подозрения усилились. Это не была рука праздного городского щёголя; она была жёсткой и мозолистой.
– Тогда почему, чёрт подери, ты никому не сказал? – потребовала ответа Нефрет.
– Говорю сейчас, – кротко промолвил Рамзес. – Помни, Нефрет, что тогда у меня не было доказательств. Смутное чувство осознания не может быть принято в качестве доказательства, а мозоли легко заработать, занимаясь поло или каким-то другим джентльменским видом спорта. Всё это оставляет без ответа главный вопрос. Что он намерен делать со мной?
– Хм-м. – Нефрет подошла к кровати и устроилась поудобнее на груде подушек. – Очевидный ответ: он хочет убрать тебя с дороги, чтобы добраться до Долли.
– Ты веришь в это не больше, чем я, – покачал головой Рамзес. – За исключением первого инцидента в Эзбекие, Скаддер не знает, что это я помешал ему. Во втором и третьем случаях я был Сайидом, и если ты скажешь мне, что он узнал меня, несмотря на маскировку, я буду чрезвычайно уязвлён и обижен.
Нефрет ухмыльнулась ему.
– Я бы ни в коем случае не хотела уязвить или обидеть тебя, дорогой мальчик. Я считаю, что ты прав; а раз так, то это означает, что у Скаддера нет причины вредить тебе.
– Это означает, – поправил Рамзес, – что, если у него и имеется мотив причинить мне вред, мы ещё не выяснили, какой именно. Инцидент в Луксорском храме озадачивает меня до сих пор. Я ничего не сказал в письме о своих подозрениях в его адрес. Я всего лишь предложил личную встречу. Возможно, это просто случайность. Клятое место разваливается, как и большинство других храмов в Египте.
– Если он по-прежнему хочет встретиться с тобой, он попытается дать об этом знать, – сказала Нефрет.
– Как? Мы сделали его появление практически невозможным. Он не рискнул бы прийти сюда: в доме и вокруг него слишком много людей. Приблизиться к дахабии почти так же опасно, поскольку за ней наблюдает Беллингем.
– Хорошо, что ты наконец-то обратился ко мне за советом, – улыбнулась Нефрет. – Кажется, ты что-то забыл.
– Кажется, я многое забыл.
– Боже мой, как бы выглядела тётя Амелия, услышав, как ты это признаёшь! – Она наклонилась вперёд, перестала улыбаться и серьёзно продолжила: – Ты забыл, что Даттон неоднократно писал нам. Если он хочет видеть тебя, то отправит письменное сообщение – и тебе, мой мальчик, придётся подождать, так как его нынешний адрес неизвестен. И, по-моему, ты упустил кое-что ещё. Его основной целью по-прежнему является полковник Беллингем, который также получил от него письменное сообщение, припоминаешь?
– О Боже! – Рамзес уставился на Нефрет. – Письмо, якобы пришедшее от матушки, приглашавшее Беллингема к гробнице? Чёрт побери, я и забыл. Он может написать ещё раз. Если он это сделает, и Беллингем ответит… Проклятье, я должен следить за полковником. Прямо сейчас!
– Ты не можешь.
– Почему не могу?
– Потому что, – самодовольно заявила Нефрет, – ты обещал своей матери, что не выйдешь из дома сегодня вечером.
– Да, конечно, – сказал Рамзес. Он повернул стул и себя и сел, скрестив руки на спине. – Как я мог упустить из виду эту маленькую деталь?
– С другой стороны, я...
Рамзес напрягся, как кобра, собирающаяся нанести удар.
– Ты считаешь, что я позволю тебе это сделать?
– Позволишь? – Нефрет смерила его ледяным взглядом. – Попробуй попросить меня, Рамзес. Скажи «пожалуйста».
– Пожалуйста. Пожалуйста, Нефрет, останься дома.
– Отлично.
Он расслабился, глубоко вздохнув, и Нефрет улыбнулась.
– Вот видишь, как это легко? А теперь послушай меня, Рамзес – и ты тоже, Давид. У меня появилось несколько идей относительно мистера Даттона Скаддера, которые, надеюсь, вам понравятся, но я и клятого слова не скажу, пока вы не перестанете относиться ко мне как к безмозглому, беспомощному младенцу.
– Нефрет! – возразил Давид. – Я никогда…
– Ты не такой плохой, как Рамзес, – признала Нефрет. – Но оба поступаете именно так. Послушайте... – Она наклонилась вперёд, её лицо смягчилось. – Я понимаю, что вы заботитесь обо мне и не хотите, чтобы со мной случилось что-либо скверное. Но как вы думаете, какие чёртовы чувства я испытываю к вам обоим? Вы всерьёз считаете, что мне нравится сидеть, сложив ручки, и притворяться немощной, когда вы подвергаете себя опасности? Тётя Амелия в жизни не потерпела бы подобной чепухи от профессора. И я тоже не намерена терпеть.
– Звучит как ультиматум, – промолвил Рамзес. – Что произойдёт, если мы откажемся уступить?
– Я сделаю твою жизнь очень, очень неприятной, – выпалила Нефрет.
Рамзес опустил голову на скрещённые руки.
– Как ты посмел надо мной смеяться? – разъярилась Нефрет. – Дьявол тебя раздери, Рамзес…
– Приношу извинения.– Он поднял голову. Его лицо покраснело. – Я ничего не мог с собой поделать, ты говорила так свирепо и выглядела так... Ладно, Нефрет. Твои аргументы неопровержимы, а угрозы слишком устрашающи, чтобы ими можно было пренебречь. Я не могу обещать, что проявлю такую же стойкость, как отец по отношению к матушке; на его стороне многолетняя практика. Но сделаю всё, что в моих силах.
– Пожмём руки в знак соглашения. – Она протянула юношам обе руки.
– Все за одного и один за всех, – улыбнулся Давид.
– Отлично, – кивнул Рамзес. – Что насчёт Даттона Скаддера?

ПРИМЕЧАНИЯ.

204.   Виктор Клемент Жорж Филипп Лоре (1859 – 1946 гг.) — французский египтолог, знаменитый своими раскопками в Долине Царей. В 1898 г. открыл гробницу Аменхотепа II.
205.   Эффенди – господин (арабск.)
206.   В оригинале Эмерсон начал цитировать английскую пословицу «What is sauce for the goose is sauce for the gander» («Что соус для гуся, то соус и для гусыни»), однако замялся, не решаясь произнести её полностью (как уничижительную для женщин в данной ситуации), и заменил «гусыню» на «другого гуся».
207.   Noblesse oblige – французский фразеологизм, означающий дословно — «благородное (дворянское) происхождение обязывает». Переносный смысл — «честь обязывает» или «положение обязывает»: власть и престиж накладывают известную ответственность.
208.   Soi-disant – так называемая (фр.)
209.   Сражение при Шайло  — крупное сражение Гражданской войны в США, которое произошло 6 апреля и 7 апреля 1862 года на юго-западе штата Теннесси. Эта битва стала самым кровопролитным сражением Гражданской войны на тот момент, с почти вдвое большим количеством жертв, чем в предыдущих крупных сражениях, вместе взятых. В результате поражения конфедераты упустили последнюю возможность блокировать продвижение федеральных сил к Миссисипи.
210.   См. шестой роман – «Последний верблюд умер в полдень».
211.   Этот абзац (равно как и последующие) не вполне увязывается с предыдущим. У меня впечатление, что в оригинальном тексте выпал фрагмент. К сожалению, все английские тексты, которые доступны в интернете, абсолютно идентичны и страдают множеством орфографических ошибок.
212.   В оригинале – игра слов. Сайрус сказал «chap-erone», разбив слово «chaperone» (компаньонка, фр.) пополам, в результате чего «поиск компаньонки» превратился в «поиск парня» (смесь французского языка и американского жаргона). Но, похоже, оговорка не случайна…
213.   Намёк на царившую в XIX веке традицию, согласно которой удел женщины – быть женой и матерью. Причём выйти замуж полагалось как можно раньше.
214.   Встречи миссис Эмерсон с женщиной по имени Берта описаны в 7 и 8 томах её мемуаров: «Змея. Крокодил и собака» и «Пруд гиппопотамов» (Примечание издателя).
215.   «Кэтлин Мавурнин» — песня, написанная в 1837 году Фредериком Краучем на слова миссис Кроуфорд (имя поэтессы разнится в различных источниках). Крауч также иногда ошибочно указывается как автор текста песни. Она была популярна во время Гражданской войны в США. «Mavourneen» — ласковое слово, происходящее от ирландского гэльского mo mhuirn;n , что означает «моя возлюбленная».
216.   «Бонни Данди» — название стихотворения и песни, написанных Вальтером Скоттом в 1825 году в честь Джона Грэма, 7-го лэрда Клеверхауза, 1-го виконта Данди.   Прозвище «Бонни» («Красавчик»)  Грэм получил за свою красивую внешность. Он был сторонником короля Джеймса (Якова) Стюарта и возглавил восстание якобитов в 1689 году, в ходе которого погиб. Песня Скотта использовалась в качестве полкового марша несколькими шотландскими полками британской армии, а также в качестве официального галопа Королевской конной артиллерии. Кроме того, «Бонни Данди» — старая шотландская народная мелодия, Кроме того, «Бонни Данди» — старая шотландская народная мелодия, которую можно услышать, по меньшей мере, в пятнадцати песнях.