Сороки

Глафира проснулась от веселого чириканья. Солнечный свет из широкого окна заливал уютную спальню, которую хозяйка обставила совсем недавно, завершив на этом долгосрочный ремонт в новой квартире.

Женщина потянулась, зевнула, поуютнее завернулась в теплое воздушное одеяло и приготовилась подремать еще немного. Была суббота, первый из двух благословенных выходных дней, которых она ждала всю неделю, и хотелось от души понежиться в постели, ведь в будни ее лишала этого удовольствия жестокая необходимость соблюдать трудовой график.

Однако птицы за окном так галдели, что ни о какой дремоте и речи не было. Глафира приоткрыла один глаз, второй, потом высунула из-под одеяла нос…

— Чего орут? — удивилась она.

А потом удивилась еще сильнее, потому что вспомнила, что у нее квартира на двадцатом этаже, и деревьев на такой высоте уже точно нет. Так где же сидят эти громкие пернатые?!

Ответ Глаша получила моментально, стоило подойти к окну, и ей совершенно не понравилась явившаяся взору картина.

Под отливом к стене дома крепилась установленная застройщиком металлическая корзина — так называемый фасадный короб, предназначенный для защиты наружного блока кондиционера. Не все жильцы установили себе системы охлаждения воздуха, но Глафира была из тех, кто духоту не терпит, поэтому кондиционер стал одним из первых ее приобретений. И вот теперь, в этой самой корзине, вернее, между ней и блоком, свили себе гнездо сороки. Которые белобоки — и это было все, что Глаша о них знала.

Она внимательно разглядывала птиц, снующих среди спутанных веточек. Ишь, гнездо они вьют! Глафира не знала законов, по которым сороки именно в апреле начинают заниматься вопросами обустройства и деторождения. Намного сильнее птичьих дел ее заботило состояние личного имущества. Не хотелось бы, чтобы из-за сорочьего гнезда вышел из строя кондиционер. Ремонт стоит денег, а у Глафиры уже весь бюджет исчерпан. Открыв окно и шуганув верещащих сорок, женщина перегнулась через подоконник и руками раскидала незакрепленные еще ветки. Окно выходило на малолюдный проулок, поэтому она не боялась, что те упадут кому-то на голову, да и мелкие они были, легкие. Очистив корзину, Глафира с видом победителя отряхнула руки и закрыла окно. Напевая что-то бравурное, она отправилась в ванную умываться.

***

Круговерть дел выходного дня закрутила Глафиру, а в понедельник на работе начальник объявил, что необходимо отправляться в срочную командировку, и поездка займет неделю, а может, и не одну. Ничего удивительного, что поглощенная заботами Глафира довольно долго не имела возможности проверить, что там за ее окном творится, а когда вернулась из затянувшейся поездки и вползла в квартиру на ватных от усталости ногах, то пришла в настоящее бешенство: сороки не только свили в корзине с блоком гнездо, но и успели обзавестись потомством! Пять или шесть зеленых в бурых пятнышках яиц виднелись в густом переплетении прутиков. Наседки рядом не было, должно быть сороки не сидят на яйцах неотлучно, но Глафире не пришло в голову об этом подумать. У нее вообще ни одной мысли не появилось, кроме страстного желания избавиться от проклятых птиц, нагло захвативших чужое имущество. Она решительно распахнула окно и потянулась к гнезду. Какие хорошенькие, какие кругленькие лежали в нем крошечные яички, но эта картина не тронула сердце хозяйки, защищавшей свое право собственности. Потянувшись и чуть ли не наполовину свесившись из окна, Глафира как следует встряхнула гнездо, выдернула одну веточку, затем вторую — и вот уже летят вниз прутики, листики, яйца… Над головой Глафиры раздалось вдруг неистовое верещание — это сорока, вернувшись к гнезду, обнаружила, что отныне осиротела, потому что все ее нерожденные дети разбились в своих колыбельках о серый грязный асфальт далеко внизу. Глафира бросила взгляд на растрепанную птицу и что-то такое почувствовала… Она проворно втянула свое тело в комнату и успела захлопнуть створку как раз в тот миг, когда сорока, спикировав вниз, со всего маху ударилась о стекло. Оглушенная птица упала на отлив, встрепенулась было, и этого движения оказалось достаточно, чтобы ее тельце соскользнуло вниз. Глафира не осмелилась снова выглянуть, но что-то подсказывало ей, что мать теперь лежит рядом с разбитыми яйцами.

«Ну и ладно», — подумала женщина, утирая со лба пот. Подобные упражнения давались ей уже нелегко — возраст! Она почувствовала, что отдала на борьбу последние силы. Хотелось умыться с дороги, съесть что-нибудь вкусное и калорийное и посвятить остаток дня блаженному отдыху за просмотром любимого телесериала. К реализации этих своих желаний Глафира приступила немедленно и вскоре, уютно устроившись на диване в окружении подушек и укрывшись мягким пледом, задремала…

***

Дробный стук нарушил сладкий сон Глафиры, вырвав ее из какой-то невообразимой иллюзорной мешанины образов, воплощающих собой все несбыточные мечты любой одинокой и немолодой женщины, коротающей дни на нелюбимой работе в ожидании пенсии. Глафира летала над океаном, погружалась в теплую пену его лазурных вод, возносилась к небесам и там, на радуге, наслаждалась восхитительными коктейлями, которые подносили ей атлетически сложенные и умопомрачительно красивые молодые мужчины. Потом в их руках возникали огромные опахала из страусиных перьев, а Глафира оказывалась на мягких подушках, и красавцы принимались обмахивать ее, направляя приятные телу потоки прохладного воздуха именно туда, куда Глафире хотелось. И вот наконец появился Он… Самый высокий из всех, самый статный, бросающий к ее ногам гигантские россыпи сверкающих камней и приглашающий широким жестом следовать за ним. Вот он нежно взял ее руку и поднес к губам, пальцы Глафиры обожгло горячим мужским дыханием… А тут этот стук. Мелкий, частый, раздражающий.

Глафира, разбуженная против воли и потому весьма недовольная, села и потерла заспанные глаза. Не сразу поняла она, куда именно стучат, а сообразив, до крайности удивилась. Стучали в окно! В ее окно на двадцатом этаже!

В мозгу Глафиры замелькали мысли: альпинист, моющий окна? Но она не заказывала такую услугу, да и ночь на дворе! Воры? А зачем вор будет стучать? И почему лезет в квартиру на такой высоте, рискуя жизнью?

Женщина подошла к окну. Уже стояла ночь, но в городе никогда не бывает настоящей тьмы, а потому она все же различила за стеклом неясные тени. Кто-то топтался на отливе и стучал в окно, растопыривая крылья… Птицы! Эти проклятые сороки!

Терпению Глафиры пришел конец. Сейчас она раз и навсегда отучит мерзких птиц от посягательств. Женщина прошла в кухню, взяла там скалку для раскатывания теста, вернулась в комнату и, повернув ручку, решительно распахнула створку. Она даже успела замахнуться, не видя еще, что там за птицы… Птицы ли? В последнюю секунду их вдруг осветило бледными лучами вынырнувшей из-за облаков луны, и Глафира замерла от неожиданности. На подоконник с важным видом ступила большая сорока, за ней — несколько мелких. У всех них были здоровенные клювы и маленькие злые глазки, но поразило Глафиру не это, а их… лица?! У каждой сороки вместо привычного птичьего лика было человеческое, да, с клювом, но именно лицо! А на концах крыльев торчали как будто крошечные пальчики!

Глафира обмерла и опустила руки, не в силах поверить тому, что видит. Птицы меж тем наступали. Вот все они уже оказались внутри комнаты, спрыгнули на пол и подбирались к хозяйке квартиры. Самая крупная птица вдруг пронзительно заверещала и указала на Глафиру крылом с вытянутым указательным пальцем. В ту же секунду сороки помельче ринулись в атаку, целясь в лицо женщины. Она не успела даже поднять руку и замахнуться скалкой. Закричав от боли, Глафира выронила свое деревянное орудие и принялась руками отдирать намертво вцепившихся в кожу пернатых выродков. За клекотом и криками птиц ее собственные вопли были едва слышны. Кружась по комнате в жуткой пляске, раздираемая когтями маленьких монстров, Глафира сшибала все на своем пути, но никто из соседей не откликнулся на жалобные мольбы о помощи, не примчался пожаловаться на шум в ночи.

Спустя минуту несчастная рухнула на пол, уставившись в потолок кроваво-черными провалами выклеванных глаз. В разинутом рту от языка остался один лишь корень… А птицы вовсю работали над телом женщины, раздирая ее шею, грудь и живот, вытягивая и пожирая внутренности, и над чудовищным пиршеством парила, расправив крылья, хрипло кричащая черная с белым птица…

***

Ночь сменилась утром, расцвел день, наступил вечер, а потом цикл повторился и так далее по кругу. Немногочисленные жильцы выходили из своих квартир и возвращались, сновали мимо запертой двери, ведущей в жилище Глафиры, но никто не удивлялся внезапному отсутствию женщины — новоселы еще плохо были знакомы с соседями, а если у кого-то и возникали в голове вопросы, то тут же находился логичный ответ: квартиру купили под сдачу и пока не нашли арендаторов. Вот почему Виктор Тимофеевич, живущий напротив, абсолютно спокойно отреагировал на то, что из квартиры, принадлежавшей, кажется, немолодой полноватой даме, вышел однажды некий субъект мужского пола. Был он молод, невысок, но плечист, с взъерошенными черными волосами, длинным острым носом, маленькими черными глазками, блестевшими, как бусинки, и почему-то напоминал Виктору Тимофеевичу птицу. Субъект тщательно запер дверь и двинулся к лифтовому холлу. Походка его тоже оказалась весьма примечательной: неуверенная, подпрыгивающая, опять же словно птичка по лужам скачет… Усмехнувшись про себя, Виктор Тимофеевич отправился по своим делам и вскоре забыл о виденном им человеке.

Вернувшись позже домой, Виктор Тимофеевич обнаружил у дверей квартиры напротив все того же странного типа. Хотя позвольте… Возникло ощущение, что это был уже не совсем тот, кого он видел несколькими часами ранее. Что-то неуловимо изменилось в облике молодого человека, хотя он оставался таким же черноволосым, взъерошенным, длинноносым и мускулистым Видно, что хорошо питается, чему Виктор Тимофеевич даже позавидовал — ему белков в пище отчаянно не хватало, а этот вон какие мышцы себе нарастил! И одежда была такой же, как у давешнего незнакомца, но отчего же так неуютно-то на душе? Вот так сдадут одну квартиру целому табору — а ну как куролесить начнут?

Черноволосый тем временем, повернув в замке ключ, отпер дверь, но не вошел, а неожиданно повернулся к Виктору Тимофеевичу. И улыбнулся.

От улыбки этой у Виктора Тимофеевича мороз по коже пробежал. Мелкие ровные зубы, но какой-то неправильной формы, даже не понять, что не так с ними… И глаза — холодные, колючие, они вперились в мужчину, не мигая.

— Здравствуйте, — четко выговаривая слова, будто язык этот не был ему родным, выговорил молодой человек. — Вы живете здесь?

— Да, вот, напротив, — указал на свою дверь Виктор Тимофеевич.

— А много ли жильцов в доме? — снова спросил загадочный сосед.

— Не то чтобы… — Виктор Тимофеевич замялся.

Новостройку сдали совсем недавно, не все успели заселиться. Этому-то какое дело? Сегодня снимает жилье, завтра уедет.

— Маловато пока что, — ответил он. — Переезжают потихоньку.

Молодой человек молча кивнул головой то ли сказанному, то ли своим собственным мыслям. Потом, не произнеся больше ни звука, скрылся в квартире.

Такое бесцеремонное прекращение беседы покоробило воспитанного совсем в других культурных традициях Виктора Тимофеевича, но он лишь пожал плечами, дивясь нравам молодого поколения.

Войдя в квартиру, мужчина насторожился: за окнами ему почудился какой-то шум. Он приблизился к одному, другому, но ничего не увидел. И только за окном в гостиной, где висела корзина для блока кондиционера, обнаружилось в этой самой корзине сорочье гнездо. Вот напасть! Сороки ведь и сами погибнут, и кондиционер испортят! Открыв створку, Виктор Тимофеевич шуганул наглых глупых птиц и раскидал прутики, из которых они собирали свой уютный домик.

«Безобразие, — подумал он, — надо бы последить, а то этак и птенцов тут выведут!»