Несвободный, тупой, но хотя бы хороший

- Я лев
- Безусловно
 Резиночка львиной маски топырила длинное ухо и резала мохнатую щёку и загибала против шерсти усы. Символом порванной мечты, по полу, в пучках собственной зелени валялась кусками огрызенная морковь. Шёл какой-то там поднадоевший и никому не нужный год. Каждый день шло наступление на наши нервы. С фронта дуло ветром плохих вестей. Но сюда, в генставку, долетали только хорошие, уютно согретые заботливым заячьим людом. Партизаны сдавали. Да никто особо и не рассчитывал. Старый порядок испытывал необходимость, нужду. И его можно было понять. Адъютант особо ничего не испытывал. И на его неумелые, неловкие плечи ложилась государственная забота падающего авторитета. Потому что он понимал, что если сейчас не согреет чаю или не щёлкнет выключателем или не скажет комплимент, то всё рухнет и обязательно и опять произойдёт что-то плохое. Или что-то отнимут, или надают не по морде, или публично унизят важное лицо. А то может привяжут к пушке и выстрелят им до Луны. Поскорей бы уже отняли, да я даже сам радостно отдам, самое последнее. Чтобы пришла свобода  и можно было хоть немного потянуться беззаботным потягиванием безработного человека, пока перед шагом в бездну голода ещё прёт сладкая, такая сладкая, очень сладкая ложь. И в тоже время понимал, что не время сейчас быть духовно сильней, что дураков обманут.
- Ты дебил?
 От криков генерал-льва лакей пустил неваляшку в медленный пляс. Из лап вниз посыпались карты и всё начало ломаться и падать. Адъютант смотрел безучастно и совсем не хотел помогать.
- Пойдём-ка я тебе кое-что покажу
 Генерал-лев, совершенно серьёзный, влез в кожаный чёрный плащ и утянул за собой не открывшего дверь и забывшего свет адъютанта, туда, где под прикрытием легко объяснимых событий и мотивов других людей вступала в права непогода.
- Говорят все мы вышли из океана
 По грязи, по мусору улиц и ещё не достигнув чёрные стёкла домов, разливалось невиданное селевое море. Такое, что казалось, что оно вот-вот станет настолько романтически достойным, что обретёт тайное имя, для перешёптывания в круге своих. Генставку уносило в поток. И адъютант вдруг вспомнил, как вчера, на пьянке в плотине, он был очень зол. А в ноги его сапог стучали, хватали их, побитые, нарубленные кочанчики, которые, по идее, он должен был сохранить.
- Ну что? Пал последний бастион?
 Генерал-лев залез сам в машину, и сам себе, подчёркнуто правильно, как надо, закрыл дверь. Стало кристально ясным. А если я самый виноватый, то почему больше всех должен?
- Мы с тобой атланты, братец.
 А адъютант помогал со всеми толкать  машину, потому что понимал, что не время сейчас требовать от своих, чтобы работали, да ещё и старались. Что на всех не хватит картонных масок, ушедших, но оставивших долгую память, львов