Школа на болоте, или Как все начиналось

Мальчик (обращается к Владимиру и Эстрагону): Я собрал вас здесь, господа, чтобы сообщить пренеприятное известие. К нам едет Годо. А к вам – не знаю...
Самуил Бекетов «Борис Годо-Новый»


1. СВОБОДА И ЭКСПЕРИМЕНТ

В штатах США и ЕС свобода давно стала фетишем. Как всякий фетиш, она дурно влияет на образ жизни. Разница между «свободой для ...» и «свободой от ...» примерно такая, как между «свободой» и «свободами». Вместо Братства имеет братков. А с Равенством всё просто: у кого больше бабок – тот и «равнее».

В Советском Союзе, напротив, со свободой было туго. В принципе, ее не было совсем. Были, разумеется, теневики-цеховики, но от них государству – кукиш с маслом, или даже БЕЗ оного. А единственным легитимным проявлением Свободы стал эксперимент. «Экспериментальная обувь», «экспериментальная мебель», даже «экспериментальные предприятия» (а Северное Чертаново? это же целый экспериментальный микрорайон на «севере юга» Москвы!). Экспериментальный формат сулил гражданину, изголодавшемуся по свободе, какой-то глоток свежего воздуха – чтоб и себе было по вкусу, и Ленину с Марксом не в обиду. Эксперимент – это как надпись на заборе: «Слава КПСС, ёпта!», сочетающая прикольное с лояльным.

Ноблесс, как ни крути, оближ. В итоге, меня отвели в трёхэтажный особняк на края ойкумены, под названием «Вторая Эксперименталка». Мне, еще вчера свободному гаучо, приходилось шесть дней в неделю вставать ни свет ни заря, плестись без малого три километра, треть из которых проходила вблизи оврага по заболоченному пустырю. Но это только увертюра! а дальше я торчал в школке до шести вечера. Так что, как бы «лежащий в основе» Второй Эксперименталки, был, что называется, катоновским. Жёстким.

Ситуация усугублялась еще и тем, что я ни слова не понимал по-грузински, да и в целом, мне были совершенно неведомы правила поведения в обществе (а в Грузии они довольно императивны и жестки). Как умудрился я дожить до шести лет, ни узнав ни слова на родном языке? Не знаю. Однако я умудрился к тому же проучиться целый год продлёнки, выучив всего одно слово: «вэлури» (дикий). Почему именно это слово, не самое употребительное, остается только гадать. Впрочем из английского языка (который мы тоже зачем-то изучали) я узнал и того меньше. А поскольку Бог не обделил меня ни памятью, ни способностью к языкам, то причина кроется в другом.

***

В словаре синонимов - ни одного синонима на слово «синоним», пяток сомнительных синонимов на «словарь», столько же на «учебный процесс». А на слово «бардак» - аж полтораста синонимов (а если добавить еще и слова вроде «демократия», «реформы», «девяностые» и т. п. – еще с полсотни наберется!).
Что характерно, палитра синонимов на слово «бардак» охватывает всю историю мироздания, бардак – это и «первобытный хаос», и «Содом и Гоморра», и «беспредел последних времен».
 
Несмотря на широкий спектр, среди всех синонимов на слово «бардак» отсутствует понятие «учебный процесс» (и наоборот). Это, в принципе, справедливо. Но только не в отношении к моей первой школе. Ведь назвать происходящее в ней иначе как «бардак», просто недопустимо – по крайне мере, в рабочие часы; а что творилось за стенами моего хогвартса на раёне в ночное время в буквальном смысле покрыто мраком. Достаточно того, что здание школы было расположено между двумя пустырями и балкой, у подошвы довольно мрачной пустынной горы. К югу, между горой и зданием было болото, а в школе даже водились лягушки. А квакающая лягушка в школьном буфете – это совсем не то же, что лягушка в кляре и с эльзасским рислингом!
 
- Да тебе, дружок, грех жаловаться! – скажете вы. – Вон, Эдгар По учился в школе прямо на краю большого кладбища. Туда-то классный наставник водил учеников на наглядные уроки, где по датам детишки учились считать, а по эпитафиям – читать. Будущий автор «Убийства на улице Морг», очевидно, и писать научился по эпитафиям; тексты Эдгара По – это как если бы эпитафия содержала QR-код со всеми деталями соответствующего уголовного дела.

Каркнул ворон: «НА УРОК!»...

В те далекие поры кладбища рядом с моей школой еще не существовало; оно только угадывалось, даже напрашивалось, настолько угрюмо выглядело все вокруг (включая, кстати, и школу). Лет через пятнадцать кладбище появилось. Оно, смешно сказать, придало местности какой-никакой обжитой вид: заколосились ирисы и нарциссы, зазеленели, зашумели кедры и кипарисы!..
Впрочем, гора не утратила зловещего нрава. Осенью 1992 года здесь убили двух девушек. Это были две умницы-красавицы с психфака, мои бывшие однокурсницы. Так уж развлекались местные мажоры. «Никто моего Нугзара и пальцем не тронет!» - орал на суде папаша одного из убийц, довольно состоятельный человек (из кладбищенского, кстати, бизнеса). Но нет – тронули, и ТРОНУЛИ жёстко: брат и друзья убитой учинили самосуд. На том самом месте, где произошло убийство, убийцу с подельником зарезали. В Девяностые по-другому не работало.


***

«Капиталы умножать, и себя не обижать, учат в школе, учат в школе, учат в школе». Фейк, не фейк – но такую песенку поют выпускники ВШЭ на своих гаудеамусах.

А чему начился я в своей первой школе (кроме слова «вэлури», см. выше)?
Я научился рисовать воздушный бой. С двух сторон листа навстречу друг другу летели десятки самолетиков. Это были не-очень-опознанные летающие объекты – хотя и всё-таки скорее летающие СУДНА, а не ТАРЕЛКИ, состоявшие, впрочем, всего из четырёх черточек и без опознавательных знаков. Основным элементом «Воздушного боя» были пунктирные линии, при помощикоторых самолеты обстреливали друг друга. Побеждали, разумеется, НАШИ – либо советские, либо из выдуманных мною стран (ну, то есть, правильных стран – Неизвестноязыкомии и Гальфрании). Вроде, если по уму, НАШИ должны были находиться на правой стороне листа, а враги – немцы, американцы, Пальфония или Ферад-Арто – те всегда приходили слева, собственно, с запада. Но это ПО УМУ, или ПО ФАКТУ. Однако в моем «батальном супрематизме» было наоборот. Почему? ПРАВИЛЬНЫЙ пунктир работает КАК ТЕКСТ, то есть, слева направо. А пунктир справа налево – это неправильная канонада! По-моему, было так...

Я нарочно остановился на «воздушном бое» по трем причинам. Во-первых, я очень любил эту нехитрую игру, хотя и занимался ею, почему-то, только в школе. Во-вторых, ничем, кроме этого бессловесного вида спорта я себя и не утруждал. А в-третьих, моя игра напоминала «морской бой» в исполнении любимых мной одноруких бандитов. Только однорукие бандиты требовали 15 копеек за сеанс, а игра, которую выдумал я сам, была бесплатной, и «без отрыва от производства» (то есть, можно было играть прямо на уроке), да к тому же не надо было тащиться туда, где стояли эти самые однорукие бандиты – на аттракционе в так называемых «Кирпичиках» и на озере Лиси. На Кирпичиках остановимся чуть подробнее.

«Кирпичиками» мы за характерный логотип называли ДК Строителей, или что-то в этом роде,. Сей культурно-развлекательный центр располагались в довольно дикой, хотя и по-своему живописной, местности – в той самой местности, где и моя первая школа, то есть, у подножия хребта, отделяющего Сабуртало от Ваке, только ниже, и ближе к городу. В Кирпичиках был один из лучших кинотеатров в городе: (не считая «чудес Болливуда») мне особенно запомнились «Чудовище» с Бельмондо, «Репетиция оркестра» Феллини, «Гараж» Рязанова... последнее, что мы смотрели в Кирпичиках, была «Кин-дза-дза» Данелия. В этих самых блаженной памяти Кирпичиках состоялся последний концерт Владимира Высоцкого в Грузии; это было в феврале или марте 1980 года.

В общем, в кино мы ходили нечасто, но Кирпичики были идеальным вариантом – примерно в пяти-шести остановках от дома. Лучше всего мне запомнился такой сюжет. Как-то раз, мама спросила: «А может, не ходить тебе сегодня в школу?». Как вы думаете, ЧТО я ответил? А вот и нет! я выбрал все три варианта ответа: «ДА ну ее нафиг!», «НЕТ, не ходить!» или «что угодно ДРУГОЕ!» В итоге, мы направились в Кирпичики, на дневной сеанс, где тем субботним днем зажигал «Чудовищный» Бельмондо. А после сеанса мы с мамой отправились в магазин «Мелодия» - было такое Место силы на проспекте Пекина – и там приобрели пластинку «Как Попугай Лори стал разноцветным».
Так что вечером я слушал забавную сказку в исполнении чудесных артистов... А день удался, и запомнился на столько лет (уже, пожалуй, навсегда)!.. телевизор я смотрел очень редко, и в общем-то, пластиник заменяли мне мультики.

Запомнился еще один похожий случай. Согласно телепрограмме, в среду была назначена трансляция «Жар-птицы» Стравинского – а я ее еще не слышал! – и мне разрешили остаться и послушать чудесный балет. Каково же было мое изумлению, когда я УЗНАЛ эту музыку! А все дело было в том, что одной из моих любимых детских пластинок был «Сказ про царя Берендея», оформленный музыкой Стравинского «бессознательно». Но ребенка не обманешь! – я просек, что эта «анонимная музыка» прекрасна и без упоминания «сомнительного» автора. Так же было и с пластинкой «О короле Карле, рыцаре Роланде и Ронсевальской битве». Мне очень понравилась «позаимствованная» там Музыка для медных и струнных «неоднозначного» Пауля Хиндемита задолго до того, как я узнал фамилию немецкого мастера. Вышло так, что какие-то музыкальные редакторы на (условно) Апрелевском заводе протаскивали музыку ХХ века «инкогнито», исподволь приучая ничего не подозревающего юного слушателя ко всякому авангарду. Что ж! я им очень благодарен: даже не знаю, ЧЕМ была бы моя жизнь без Стравинского и Хиндемита, а затем Бартока и Шенберга, Мартину и Прокофьева...

***

На свете часто случается так: человек махнул в какой-то другой город, устроился куда-то перекантоваться, даже завел семью. Но все это как бы под грифом «НА ВРЕМЯ», так записано где-то в глубинах памяти или подсознания. В общем, «сейчас такой момент, а через пару месяцев, от силы годик...» И да!.. через полгодика проходит полжизни, и ничего уже не изменить.

К счастью, с первой школой получилось не столь иррационально и пессимистично. Родителей вдруг осенило: зачем ходить за тридевять земель, да еще псу под хвост, когда прямо под боком – всего в полкилометра – есть просторная школа, с «составом» вл всяком случае не хуже, да еще огромным садом (можносказать, целым сквером) в придачу! Однако решающим стало вот какое обстоятельство: в новой школе был кабинет логопеда, а логопед был призван вытянуть мой грузинский, который все еще оставался не тольеко иностранным, но еще и незнакомым языком. На противозачаточном, так сказать, уровне.