Терапия с французским акцентом

    Любовь не знает границ. Но что, если эти границы — лингвистические? В мире, где каждое неверно произнесенное слово может превратить романтический вечер в комедию ошибок, Эдвард и Люси Флетчер решили добавить в свой брак щепотку французского шарма. Результат оказался таким же предсказуемым, как погода в Новой Англии: абсолютно непредсказуемым.
    — Знаешь, Люси, — начал Эдвард, развалившись на диване с учебником французского языка в руках, — я решил, что пора стать человеком мира. Французский — это язык любви, искусства и, что более важно, новых клиентов. Представь, как они будут впечатлены, когда я начну сыпать изысканными фразами на их родном языке.
    — О, mon amour (мой любимый), — с сарказмом ответила Люси, не отрываясь от своего ноутбука, — ты уверен, что это хорошая идея? Твой последний эксперимент с итальянским закончился тем, что ты заказал в ресторане не пасту, а десерт.
    — Это было недоразумение, — парировал Эдвард, — но французский — это другое. Он элегантен, как я. И, кстати, я уже выучил несколько фраз. Например: «Bonjour, monsieur» (Здравствуйте, месье).
    — Поздравляю, — сухо ответила Люси, — теперь ты можешь здороваться с мопсом миссис Паркер. Он, кстати, выглядит как настоящий месье.
    Эдвард проигнорировал ее комментарий и продолжил:
    — А еще я знаю, как сказать «Je t’aime» (Я тебя люблю). Это полезно, если я вдруг решу устроить романтический ужин.
    — Ты уверен, что это не «Je t’adore» (Я тебя обожаю)? — спросила Люси, поднимая бровь. — Потому что «Je t’aime» звучит как что-то из дешевого романа.
    — Нет, нет, я уверен, — настаивал Эдвард. — И, кстати, я уже записался на онлайн-курсы. Ты можешь помочь мне практиковаться?
    Люси вздохнула, но согласилась. В конце концов, это могло быть забавно.

    Существует старая поговорка о том, что язык до Парижа доведет. Впрочем, для Эдварда Флетчера он грозил довести разве что до кабинета психотерапевта. Снова.
    Старинное здание в центре Бостона хранило множество секретов за своим викторианским фасадом, но история, которая разворачивалась в кабинете доктора Стена на четвертом этаже, определенно заслуживала отдельного места в анналах семейной психотерапии.
    Эдвард нервно постукивал пальцами по подлокотнику кресла, пока доктор Стен методично раскладывал свои неизменные желтые карандаши на столе. Люси, устроившись в соседнем кресле, демонстративно листала учебник французского языка, временами издавая тихие, но отчетливо саркастические «хмыканья».
    — Итак, — начал доктор Стен, наконец расположив последний карандаш параллельно краю стола, — что привело вас сегодня?
    — C'est un d;sastre! (Это катастрофа!) — воскликнула Люси, захлопывая учебник.
    — Le d;sastre, — автоматически поправил Эдвард. — Это существительное мужского рода.
    — Вот видите! — Люси повернулась к доктору Стену. — Он даже не отрицает, что это катастрофа, просто придирается к грамматике!
    Свет послеполуденного солнца, пробивающийся сквозь высокие окна кабинета, создавал причудливые тени на стенах, словно безмолвные свидетели очередной семейной драмы Флетчеров.
    — Все началось две недели назад, — начал Эдвард, поправляя и без того идеально сидящий галстук. — У нашей фирмы появились потенциальные клиенты из Франции. Pearson & Schmidt Associates могут получить контракт на проектирование нового культурного центра. И я подумал...
    — О, расскажи доктору Стену, как именно ты «подумал!» — перебила Люси. — Расскажи про твой гениальный план выучить французский за две недели с помощью онлайн-курсов!
    — Это было приложение для медитации, — возразил Эдвард. — Инновационная программа нейролингвистического погружения. Я слушаю французские глаголы во сне.
    — И бормочешь их! — Люси повернулась к доктору. — Представляете, просыпаюсь среди ночи, а он шепчет: «Je mange, tu manges, il mange...» (Я ем, ты ешь, он ест...). Как будто живу с одержимым французской грамматикой призраком!
    Доктор Стен сделал пометку в блокноте:
    — И как это повлияло на ваш повседневный быт?
    Эдвард и Люси обменялись быстрыми взглядами, в которых читалась целая история недавних недоразумений.
    — Может, расскажешь про стикеры? — предложила Люси с обманчиво сладкой улыбкой.
    Эдвард слегка покраснел:
    — Это была практическая мера...
    — Он обклеил весь дом! — Люси всплеснула руками. — Каждый предмет подписан на французском. Le lit (кровать), la table (стол), le plafond (потолок)... Я чувствую себя как в сюрреалистическом музее! А когда к нам зашла миссис Паркер...
    — Мы договорились не обсуждать инцидент с миссис Паркер, — быстро вставил Эдвард.
    Доктор Стен подался вперед:
    — Что случилось с миссис Паркер?
    Люси расплылась в улыбке:
    — О, это прекрасная история! Эдвард решил попрактиковаться в разговорной речи с первым встречным. Увидел миссис Паркер с ее мопсом и решил сказать: «Какая у вас красивая собака!». Только вместо «chien» (собака) сказал «chienne» (сука)...
    — Откуда мне было знать про нюансы рода существительных? — возмутился Эдвард. — И вообще, ты сама не лучше! Помнишь встречу с месье Дюбуа?
    Теперь настала очередь Люси краснеть.
    Кабинет на мгновение погрузился в тишину, нарушаемую только тиканьем старинных часов на стене. Доктор Стен терпеливо ждал продолжения.

    Стоит отметить, что семья Дюбуа появилась на Мэйпл Стрит всего месяц назад, вызвав настоящий переполох в размеренной жизни пригорода. Месье Филипп Дюбуа, известный профессор французской литературы, получил приглашение на должность приглашенного преподавателя в Гарварде. Его супруга, Элен, специалист по современному искусству, быстро очаровала местное общество своей элегантностью и безупречным стилем. Даже их черный пудель Бодлер (названный, конечно же, в честь поэта) казался воплощением французского шика.
    Дюбуа арендовали дом напротив Флетчеров — тот самый викторианский особняк с идеально подстриженными розовыми кустами, который раньше принадлежал семье Томпсонов. За первую же неделю Элен превратила старомодный английский сад в настоящий уголок Прованса, с лавандой и тимьяном. Теперь по вечерам с их террасы доносились ароматы французской кухни и звуки Эдит Пиаф, заставляя соседей гадать, не переместился ли кусочек Парижа в их бостонский пригород.
    Миссис Паркер, главный источник местных новостей, уже успела разузнать (и распространить), что месье Дюбуа происходит из старинной семьи виноделов из Бордо, а Элен когда-то работала в Лувре. Впрочем, сами Дюбуа оказались на удивление демократичными и быстро влились в жизнь района, хотя их появление и заставило некоторых соседей судорожно вспоминать школьный французский.
    Для Эдварда они стали одновременно и источником вдохновения, и постоянного стресса. Особенно после того, как выяснилось, что месье Дюбуа входит в попечительский совет того самого культурного центра, который планировала проектировать фирма Эдварда.
    — Я всего лишь хотела быть вежливой, — наконец произнесла Люси. — Месье Дюбуа спросил про наш сад, и я решила блеснуть своим школьным французским...
    — Ты сказала ему, что у нас растут отличные сардины! — не выдержал Эдвард. — «Nos sardines sont tr;s belles cette ann;e» (Наши сардины очень хороши в этом году). А потом полчаса рассказывала, как мы их поливаем каждое утро!
    — По крайней мере, я не пыталась впечатлить его жену комплиментами, которые выучила из разговорника девятнадцатого века! — парировала Люси.
    — Одно неправильно понятое «vous avez un chat charmant» (у вас очаровательная кошка)... — начал Эдвард.
    — Ты сказал «vous ;tes une chatte charmante» (вы очаровательная кошечка)! — перебила Люси. — Есть разница!
    В этот момент в кабинете снова воцарилась тишина. Солнечный луч, пробившийся сквозь жалюзи, осветил лица супругов, застывших в немом противостоянии.
    — А потом был тот ужин... — медленно произнес доктор Стен, просматривая свои записи.
    — О боже, ужин! — простонали Эдвард и Люси в унисон.
    Эдвард поправил очки:
    — Мы решили устроить настоящий французский ужин. Люси настояла, что это поможет мне «погрузиться в культуру».
    — Я не знала, что ты воспримешь это так буквально! — возразила Люси. — Ты три дня смотрел видео о правильном произношении слова «ratatouille» (рататуй)!
    — Зато я произношу его идеально.
    — Да, но ты сжег его дотла, пока репетировал произношение!
    Доктор Стен сделал еще одну пометку:
    — И чем закончился ужин?
    — Скажем так, — Люси вздохнула, — когда Эдвард попытался объявить меню и вместо «coq au vin» (петух в вине) сказал что-то, что заставило мадам Дюбуа подавиться аперитивом... В общем, теперь они переходят на другую сторону улицы, когда видят нас.
    — Но я не сдаюсь! — заявил Эдвард. — Je suis d;termin;! (Я полон решимости!)
    — Ты только что сказал «я разобран», — устало заметила Люси.
    — Нет, я уверен, что...
    — Эдвард, — Люси внезапно посерьезнела, — может быть, достаточно? Может быть, иногда стоит признать, что некоторые вещи требуют времени? Что нельзя выучить язык за две недели, как нельзя... — она запнулась, — как нельзя построить идеальный брак за пять лет?
    В кабинете повисла тяжелая тишина. Даже часы, казалось, стали тикать тише.
    — Je suis d;sol; (Мне жаль), — тихо произнес Эдвард. — И на этот раз я точно знаю, что говорю правильно.

    Поздним вечером Эдвард стоял у окна их дома на Мэйпл Стрит, рассеянно отклеивая французские стикеры со стекла. Люси подошла сзади и обняла его за плечи.
    — Знаешь, — сказала она, — есть одна французская фраза, которую ты произносишь абсолютно правильно.
    — Какая?
    — Je t'aime (Я тебя люблю).
    — Даже без нейролингвистического погружения? — усмехнулся Эдвард.
    — Особенно без него, — улыбнулась Люси. — И знаешь что? Месье Дюбуа вчера сказал мне, что наши «сардины» в саду выглядят восхитительно.
    Они рассмеялись, и их смех эхом разнесся по притихшей Мэйпл Стрит, где миссис Паркер как раз выгуливала своего мопса, старательно держась на противоположной стороне улицы.
    На следующий день Эдвард все-таки встретился с французскими клиентами. И когда они спросили его на безупречном английском, говорит ли он по-французски, он гордо ответил:
— Non, mais j'ai une excellente professeure ; la maison (Нет, но у меня дома есть отличный учитель).
    На этот раз он произнес это абсолютно правильно. Почти.