Минские перекрёстки. Главы VII - VIII

                Главы I - VI читайте на моей странице

Глава 7

Женя прервала мои воспоминания:
— Лера теперь другая. Не знаю, она ли это вообще...
— Надеюсь, что у неё всё хорошо, — произнесла я вслух.
А Женька стала рассказывать:
— Я не могла понять тогда, почему ты так резко прервала отношения с нами, причем со всеми сразу. Зная тебя, понимала, что что-то пошло не так, но поверить, что Лера переспала с Димой, предала вашу, точнее, нашу дружбу — нет.
Я улыбнулась, а Женя продолжила:

— Почти сразу после приезда в Капустин Яр моя жизнь в России стала превращаться в кошмар. Нет, сначала вроде бы все было более-менее, но спустя буквально пару лет Саша под действием родителей, живших в соседнем доме, стал отдаляться не только от меня, но и от дочки. Терпела ради ребенка, но, когда поняла, что и она ему тоже не нужна, впала в ступор. Как менять свою жизнь в такое тяжелое время? Срываться с работы, возвращаться домой, уже в другую страну? Одной с малышкой на руках? Где жить? Тотальная же безработица была. Деньги нигде не платили. Но однажды мое терпение ударилось о дно. Знаешь, что он сделал? Маша заболела, температура держалась за 39. Девочка лежала несколько суток. В это время мы уже не жили с ним. Сашка пропадал у родителей. А в части, где я тоже служила прапорщиком, «добрые» люди рассказали, как он проводит время.
Когда он окончательно решил уйти из дома, то забрал из квартиры практически всё. Даже подушку вырвал из-под головы больного ребенка. Вот это и стало последней каплей моего терпения. В одну секунду я приняла решение вернуться в Минск и подала документы на развод. Полгода я решала вопросы развода, увольнения со службы и переезда. Помогли мама с сестрой. В Минске они решали мои проблемы с продажей бабушкиной квартиры и покупкой новой — для меня с Машей. Когда мы вернулись, Лера с Павлом тоже помогали обустроиться. Так что я никак не могла поверить в то, что моя подружка может сделать что-то подлое. В Минске я устроилась работать в военкомат. С Лерой и Павлом мы встречались часто, особенно по семейным праздникам. У них еще не было своих детей, и они с радостью возились с Машкой. Хотя, знаешь, я уже тогда понимала, что у них не все гладко. Ты же знаешь, Лерка всегда привлекала к себе внимание мужчин: в ней было и обаяние, и умение сказать нужное слово к месту, и некоторая свобода в поведении. Она манила к себе и хорошо знала об этом. А в начале двухтысячных дядя Коля, ее отец, построил им отдельную квартиру в Сухарево. И ребята стали жить отдельно. Лера могла гулять хоть всю ночь непонятно где и с кем, а иногда хамила буквально ни с того ни с сего. Павел же вообще пропадал неделями. Периодически она делилась со мной секретами их семейной жизни. И не то чтобы жаловалась, просто рассказывала, как о чем-то обыденном. У них это называлось свободными отношениями. Так продолжалось, пока в конце 90-х Лера не забеременела. С появлением сына они оба как будто остепенились. Павел души не чаял в ребенке — что называется, дождался. И года два на них можно было просто любоваться и любоваться. Я была искренне рада за друзей. Но потом будто плотину прорвало — и понеслось. Маленького Ромку часто забирали бабушка с дедушкой, а родители «отдыхали». Это была уже не Лера, вернее — не наша с тобой Лера, с которой можно было поделиться самым сокровенным и получить поддержку. Порой она вела себя как настоящая стерва: жестко, непредсказуемо. Кстати, она же до родов работала в банковской кассе и меня агитировала перейти к ней. Ее отделение располагалось в Колядичах — ехать долго, неудобно, зато зарплата выше и вообще условия работы комфортнее. И я решила согласиться. Вот так мы с ней стали еще и коллегами.
В канун третьего дня рождения их сына я, как обычно, получила декретные деньги подруги и вечером поехала передать их. Дверь открыл Павел.
— Привет. А Лера где? — удивилась я, что той нигде не было видно, а ребенок сидит один с игрушками на полу.
Павел ухмыльнулся:
— Не знаю, Женя, где она подевалась. Она еще днем куда-то улетела. А я вот кормлю, играю с сыном.
— Может, случилось что-нибудь? Ты тете Вале с дядей Колей звонил?
— Откуда? Телефона ж нет. Я с больным ребенком, выйти в автомат не могу. Вот и сижу, жду, — с серьезным видом сообщил Павел.
— Блин... Но надо все-таки обязательно позвонить на Притыцкого. Может, она у них задержалась.
— Да вроде не собиралась к ним, — понуро и как-то безысходно произнес Павел.
— Ладно, я пошла тогда, а ты ребенка на полу не держи, простудится еще больше, — посоветовала я, стоя уже на лестничной площадке, и попрощалась. Я была в полном недоумении, куда могла деваться Лера, и поспешила к телефонному автомату. У родителей Леры действительно не оказалось, и я забеспокоилась еще сильнее, но что делать? В конце концов, меня дома ждала собственная дочь. А спустя время выяснилось: Лера таки объявилась дома, но уже за полночь, да и не в самом трезвом состоянии, зато в прекрасном настроении. Хоть Павел и был привычен к выкрутасам Леры за столько лет семейной жизни, но думаю, что без скандала там точно не обошлось.
За время декрета Леры в банке многое изменилось: сменился благоволящий к ней начальник, и руководящее место заняла строгая и продвинутая молодая женщина, поставившая рабочий процесс на компьютерные рельсы. Лере пришлось в спешном порядке осваивать и сам компьютер, и заковыристые банковские программы. Конечно, ей это не нравилось, но более всего раздражало то, что все сотрудники легко справляются с новыми технологиями, а ей, как школьнице, приходится чему-то учиться, а что-то так и вообще выполнять с чьей-то помощью. Ее, додекретную «звезду», такое положение дел сильно унижало. К тому же за три года в коллективе появились молоденькие и хорошенькие девочки – явные конкурентки относительно мужской половины. Лера психовала и плохо скрывала свое раздражение. Однако уволиться не могла: ты же знаешь, что в начале 2000-х годов рынок труда оставлял желать лучшего, платили мало, да и принимали на работу женщин после 35 лет весьма неохотно, особенно тех, кто плохо справлялся с компьютерами. Периодически ее злость и раздражение выливались на всех. И я не была исключением, но старалась не реагировать, ведь она моя подруга детства. Хотелось думать, что это с ней только под злую руку происходит.
Как-то под конец месяца в банке было много работы: статистика, отчеты и прочее. Рабочий день подходил уже к концу, но мне еще предстояло закончить срочный отчет. При этом у меня сильно разболелась голова, и я обратилась к одной из сотрудниц за таблеткой. Та была чуть постарше и имела некоторый опыт в таких делах. Взглянув на меня, она спросила:
— Евгения, а у вас давление не повышается, случайно? Что-то вы покраснели сильно. Давайте измеряем.
Тонометр показал «электрическую розетку» — 220. На шум и переполох из своего кабинета вышла начальница и, оценив обстановку, поняла, что отчет останется незаконченным. Такого она не могла допустить:
— Валерия Николаевна, вам придется сегодня задержаться и закончить работу Евгении Васильевны, — обратилась она к Лере.
— Я не могу! — аж вскрикнула та. — Я не планировала сегодня задерживаться.
— Придется. У нас безвыходная ситуация, — безапелляционно парировала руководительница.
Лера аж посинела от злости и пошла к телефону, а на обратном пути бросила на меня испепеляющий взгляд:
— Вечно ты подводишь. Лечиться надо, если больная, а не на работу ходить и людей подставлять!
Это были слова «поддержки» от моей лучшей и самой близкой подруги — можно сказать, родственницы, крестной моей дочери.
Приехавшая «скорая» купировала приступ горячим уколом, но все-таки забрала меня в больницу. Ситуация переросла в наш первый и долгий перерыв в общении. Я перевелась в другое отделение банка, расположенный в черте города, и уже не хотела видеться с Лерой.
Но однажды моя сестра, жившая с родителями в нашем общем доме, рассказала странный эпизод, который видела своими же глазами.
Был поздний вечер, Люба шла со второй смены и, подойдя к Леркиному подъезду, встала как вкопанная, остолбенев от крика и матов, произносимых очень знакомым голосом. Не обращая ни на кого внимания, дядя Коля тащил за волосы из открывшейся двери пьяную Леру. Та кричала матом на весь двор, проклиная всё и всех. От шока Люба онемела, а дядя Коля, протащив за волосы мимо неё свою нерадивую дочь, силой затолкал ту в стоявшую рядом машину. Куча зевак в окнах никого не смутила. Скорее всего, это было уж привычной картиной. Люба еще несколько минут приходила в себя от увиденного и даже спустя время не только не могла рассказать об этом мне, но всё еще с трудом верила тому, что видела своими глазами. Мне было очень жалко и саму Валерию, и Павла, и тем более — их подрастающего Ромку. Вот так мы с Лерой и перестали общаться. Нам стало не по пути. Однако спустя несколько лет, когда умер дядя Коля, мне позвонил Сережа, ее брат, и позвал на похороны, а я не смогла не прийти проститься с хорошим человеком, сделавшим для меня много хорошего и знакомым мне с самого детства. Да что я тебе говорю? Сама знаешь: когда-то мы все были как одна семья.
В этот день я долго готовилась к встрече с ней, настраивалась. И все прошло нормально. Только уже на поминках, когда все практически разошлись, Лера, приняв лишнего и увидев у меня новую модель мобильника, вскипела от злости, выдвигая в адрес мужа претензию насчет того, что вот у нее-то такого до сих пор нет. Она стала цепляться ко мне уже напрямую и повышать голос. Павел пытался ее успокоить, но все было бесполезно. Я решила, что пора уходить, и стала собираться, как вдруг её мать, убитая горем, не смолчала и попросила меня, как близкого семье человека, остаться. Заплаканная тётя Валя отослала к соседям крутившегося возле нас Ромку и, подойдя к нам вплотную, присела на диванчик. А потом, громко вздохнув, будто выдохнув накопившееся за долгие годы, тихо заговорила, глядя Лере в глаза:
— Я долго терпела твои выходки, дочка. Ради него. Понимаю, что не время, но его уже нет, — почти прошептала она, имея в виду покойного дядю Колю, а потом продолжила: — Теперь пусть смотрит на тебя с небес. А я терпеть больше не хочу и расскажу все.
— Это ж о чём? — с ухмылкой и даже с некоторой издёвкой в голосе огрызнулась Лера.
— Как ты появилась у нас, — спокойно ответила тетя Валя.
В комнате повисла тягучая тишина, казалось, что одновременно онемели все.
— Хочешь рассказать, как ты меня рожала? Интересненько, — попыталась съязвить подруга.
— А я тебя не рожала, — почти прошептала тетя Валя.
Лера вмиг протрезвела и уставилась на мать так же, как и все сидевшие в комнате.
— Видимо, действительно гены никак и ничем поправить невозможно. Яблочки от яблоньки далеко не падают, — она замолчала на секунду, а потом стала рассказывать дальше: — Хоть ты и росла в нашей семье, обогретая, одетая, накормленная, в любви и заботе, никогда не знала отказа и голода, но вот что теперь выдаешь… Ты стала полной копией своей матери.
— Мама, что ты несешь!? — закричала Лера.
А мы, оглушённые, совершенно не понимали, что хочет сказать тетя Валя.
— Коля принёс тебя к нам, когда тебе было три месяца от роду. Хорошенькая, маленькая и очень на него похожая. И я приняла тебя как родную, — продолжила женщина.
Лера попыталась что-то возразить, но натерпевшаяся женщина не слушала возражений:
— Потом отец оформил документы, а я удочерила тебя – и ты стала моей дочкой. Такой же, как Сережа — твой брат. Вы оба мои дети – и были, и есть. Но то, как ты живешь сейчас и что делаешь с нами всеми…
Лера сидела белая как полотно. Все ждали объяснений.
— То есть вы мне не родные? — прошептала Лера, а тетя Валя продолжила:
— Её звали Рита. Она была моложе нас и приехала в Минск по вербовке из Украины. Тогда, в начале 60-х, в Минск приезжала молодежь и из деревень, и из других республик СССР. Это называлось «приехать по вербовке». Ехали работать на стройки, на заводы. И она так. Родом была из деревни где-то под Ивано-Франковском. Красивая, молодая — мужики вешались как рыба на крючок. Ей и двадцати-то лет не было ещё, — вздохнула Валентина Петровна.
Было видно, как тяжело даются ей эти воспоминания о том, о чем они с дядей Колей молчали столько лет! Никто из нас не проронил ни слова, одна только Лера периодически порывалась сказать что-то, но сама же себя и останавливала.
— Работала Рита с Колей вместе, вот и он тоже не устоял перед ней — случился роман. А когда та забеременела, даже уйти хотел к ней, но вовремя одумался, да и профком с партией помогли, тогда это было строго. Я же болела сильно. После первых родов у меня удалили одну почку, дали инвалидность, я чуть в себя пришла, плохо выглядела, не работала уже. А что мужику надо? Сами все взрослые и уже всё знаете и понимаете. Рожать мне больше не разрешали. Жили мы тогда в коммуналке. Коле надо было выбирать между ней с тобою и мной с Сережкой. Он мучился, но всё-таки остался с нами. А потом завёл разговор о том, чтобы забрать к нам своё дитё, родившееся на стороне. Самой твоей мамаше ты была обузой, она и не собиралась останавливаться, продолжая свою разгульную жизнь. А когда после родов прошло три месяца, ей надо было выходить на работу: тогда декретов таких, как сейчас, не было – три месяца и всё. Ей не с кем было оставлять тебя, Лера, и она под нажимом Коли сдалась, отдала тебя нам. Много сил батька приложил, чтобы оформить всё официально: её отказ, моё удочерение тебя. Всё получилось благодаря только одному родственнику, который занимал тогда высокий партийный пост и который единственный знал наш секрет. А потом спустя два года мы переехали сюда, получив эту квартиру. Родственникам мы тоже сказали, что это я тебя родила, ведь в Минске, ты знаешь, у нас никого из близких тогда не было, наши все жили далеко. Коля перешел на другую работу. Вот поэтому ни новые соседи, ни родственники даже не догадывались, да и не узнали бы никогда, что ты мне не родная… Если бы ты, Лера, не стала со временем такой же, как твоя мать-потаскуха.
Стояла глухая тишина. Огорошенные услышанным, мы не могли проронить ни слова. Молчание прервала Лера: она тихо встала и, позвав с собой Павла, почти шепотом выдавила: «Спасибо, что всё рассказала». А потом с нажимом на слове «мама», вытирая льющиеся слёзы, уже чуть громче произнесла:
— Больше тридцати лет, мама… почти сорок. А я-то думаю, — она перевела дух и собравшись с силами добавила: — Где она сейчас, ты знаешь? Что с ней?
— Не знаю и знать не хочу, — с обидой в голосе ответила пожилая женщина, явно рассчитывавшая услышать от нее вовсе не эти слова в ответ на свое такое нелегкое признание.
Павел с Лерой, забрав Ромку от соседей, ушли, а тетя Валя не стала их останавливать. Я тоже ушла и всю дорогу обдумывала то, что услышала. Мы все росли вместе, знали семьи друг друга с нашего детского садика. И никто ни о чем даже не подозревал.

— Думаю, что ты, Кира, тоже, — обратилась ко мне Женя, закончив свои воспоминания.
— Просто шок, — только и смогла произнести я в ответ на услышанное. Повисло молчание. Получилась будто бы минута молчания. О былой дружбе трех подружек детства и о бывшей общей заклятой подруге, которая когда-то была нам ближе родных. Вот так жизнь расставила все по своим местам.
Но, несмотря на это, мы расстались с Женей в хорошем настроении. Для меня было большим облегчением услышать от нее слова понимания, а главное, что теперь и я, и она знали правду — правду многолетней давности.
Всю дорогу домой я прокручивала услышанное, переосмысливала рассказанное и еще думала: будем ли мы теперь общаться с ней, как когда-то в юности? Ответ лежал на поверхности — нет. Слишком много прошло времени, у каждой из нас была своя жизнь и свой непростой опыт, а теперь у каждой свой собственный круг общения. Мы перешли из категории «близкие подруги детства» в иную — «хорошие знакомые, одноклассницы».
Жизнь потекла своим чередом. Иногда мы по-приятельски созванивались и даже встречались, чтобы поболтать и выпить чашку-другую кофе. И я всегда была рада видеть Женьку. Нет, уже не Женьку, уже Евгению Васильевну.

***
 После этой встречи моя жизнь пошла своим чередом, мой сын закончил вуз, начал работать. Казалось бы, живи да радуйся. Но судьба продолжила испытывать меня на прочность. То, что когда-то казалось мне страшным сном и о чем говорили врачи еще после падения в том злосчастном гараже много лет назад, настигло и поставило меня перед фактом. Сустав разрушился окончательно — я почти перестала ходить, а врач потребовал взять в руки трость. Теперь я вынуждена была ходить по улице, превозмогая боль, как старуха. На меня оглядывались. Соседи недоумевали. Некоторые подшучивали, мол, перетанцевала где-то. Но никому и в голову не могла прийти мысль о том, что у меня, молодой еще женщины чуть за сорок, может быть серьезная болячка. Кануло в Лету все: работа, востребованность, необходимость ежедневно хорошо выглядеть. Но главное — общение. Вся вселенная сомкнулась и вместилась в четыре стены собственной и когда-то такой желанной собственной квартиры. Говорят, время лечит, и я стала привыкать к своему положению, как-то приспосабливаться. Вот только рассказы «добрых» знакомых о том, как они отмечали 8 Марта или Новый год в ресторане, как танцевали, как ездили куда-то на экскурсии, били в самое сердце-мишень. Однако я все-таки старалась держаться, не впадать в уныние, и Господь послал мне сравнение, будто бы показывая, что моя ситуация исправима и не такая трагическая, какая случается у других.
Однажды знакомая обратилась ко мне с просьбой дать номер телефона женщины, у которой я иногда шила себе красивые платья и костюмы. Примерно год я не обращалась к швее и потому решила сделать предварительный звонок. Набрав нужные цифры, я приготовилась к приятному разговору с давней знакомой, но ответивший голос заставил насторожиться. С одной стороны, это была прежняя Леночка-швея, с другой — незнакомка с каким-то глухим, мертвым, странным голосом. В груди зашевелилось подозрение, появилась тревога. Смахнув с себя смутные предчувствия, я бодро поздоровалась:
— Леночка, здравствуйте, это Кира. Узнали?
— Да, — по-прежнему мертвым голосом ответили на том конце. — Узнала.
— Ч-что-то случилось?
Повисла пауза.
— Десять дней назад я похоронила дочку, — глухо прозвучало в трубке.
Я задохнулась: страшная новость, будто пуля, вместе с очередным глотком воздуха прошила сердце и парализовала речь, а из глаз сами собой полились слезы. Дело в том, что я знала дочку Лены практически с ее рождения. Это была очаровательная девчушка, пухленькая, кареглазая красавица — просто куколка, прелестное дитя. Что могло произойти с этим ангелом за тот год, пока мы не виделись?
Сквозь слезы спросила:
— Как это произошло?
— Мы целый год лечились от саркомы, пережили две операции, но ничего не помогло...
— Я не знаю, что сказать... Леночка, да и надо ли? — бормотала я.
— А что здесь скажешь? Все бесполезно. Самое страшное уже случилось. Я только все время думаю: за что, почему мы?
— Леночка. Милая...
Как найти слова утешения, если такое даже самому заклятому врагу не пожелаешь? Никому и никогда! Было слышно, как плачет убитая горем мать. Сквозь слезы и рыдания она рассказала историю болезни пятилетней девочки, все те круги ада, сквозь которые пришлось пройти всей ее семье, прежде чем случилось то, от чего замирает душа. Нет, от этого душа впадает в кому! Мы плакали обе: одна рассказывала, другая слушала... И потом весь остаток дня я провела в слезах и никак не могла прийти в себя от услышанного, думая о том, как в мире все устроено и почему умирают маленькие дети, почему одним людям всю жизнь на светофоре горит зеленый свет, а другим на каждом повороте — только красный. Но о чем бы ни размышляла, неизбежно приходила к одному и тому же выводу: нет на свете ничего страшнее и мучительнее смерти, особенно смерти своего ребенка! Можно справиться со всеми проблемами, с любой болячкой! Преодолимо все, кроме этого! Как же, оказывается, все просто: нужно только сравнить одно с другим. Абсолютно все познается в сравнении! Теперь я знала наверняка: операцию обязательно переживу, а впереди — жизнь! И действительно спустя несколько месяцев операция прошла успешно, я встала на ноги и даже иногда позволяла себе небольшой каблучок.
А еще спустя полгода в Минск приехал Дмитрий — похудевший и больной, почти уже лысый и какой-то несчастный. Его жизнь без нас с Матвеем так и не сложилась. Надо сказать, что некоторое время назад он уже объявлялся, привозил нам с Матвеем какие-то деньги, купил сыну первый компьютер и первый в жизни мобильный телефон «Nokia». А вот теперь захотел увидеться и все еще надеялся на возвращение в семью. Он оправдывался, рассказывал о том, как Лера тогда «сама ложилась под него», как соблазняла, хотела быть с ним и каялась ему, будто «выбрала не того». Мой бывший муж жаловался на то, как ему было тяжело в 90-е годы найти работу в российской глубинке, говорил, что лучше меня нет и что любит до сих пор только меня, и даже привез обручальное кольцо, возлагая надежды. Но мне это было уже неинтересно. У меня давно была другая жизнь, с другими людьми, в другом месте и с другими заботами. К этому времени я открыла свой бизнес и начала зарабатывать, решая все вопросы самостоятельно. А он потихонечку спивался, теряя смысл жизни. Особенно после моего категорического отказа. Когда-то, в далекие и самые тяжелые 90-е годы, он сделал свой выбор, а мне пришлось его принять и как-то пережить его измену, предательство друзей, голод и нищету, унижение и оскорбление самых высоких чувств, растить его ребенка в одиночку, практически выживать. И что теперь? Нет уж. Боже, упаси.
Поэтому Дмитрий так и остался жить в России вместе со своей матерью, не женился и иногда звонил нам по Skype – в общем, был на связи. Меня и сына такой вариант контакта с бывшим теперь устраивал вполне.
 
Глава 8

— Вам бы, Кира Михайловна, в санаторий съездить, получить лечение, поплавать в бассейне, курс массажа пройти, — посоветовал доктор.
— Надо подумать, — улыбнулась я, и вправду задумавшись: почему бы мне не разнообразить мои ежегодные поездки на море отдыхом в родной Беларуси? А то весь мир почти объехала, а ни в одном белорусском санатории так и не побывала. Решила — сделала. И купила путевку.
В самый разгар лета я благополучно прибыла на Нарочь. Точнее, меня привез на своей машине Матвей.
К этому времени моему сыну исполнилось 37 лет, взрослый мужчина, глава семьи. Он давно женился и жил отдельно в собственной квартире с самой замечательной девушкой если не во всем мире, так в Минске точно. Я очень люблю свою невестку и за ее любовь к моему сыну, и за то, что она терпит его непростой характер, и за то, что подарила мне двое самых замечательных и любимых «малявок» — внучку и внука. Я радовалась и за них, и за себя. Но иногда, в моменты, когда генетика выходила на поверхность и бросалась в глаза в виде некоторых черт лица, мимики, движений и даже отдельных фраз, в точности напоминавших Дмитрия, сердце невольно сжималось. Мой сын был похож на своего отца, а внук — на сына. Sela vi.
Сам Дмитрий, так и не найдя точку опоры в своей жизни, совсем спился, а когда ему исполнилось пятьдесят, тихо умер. Это был год рождения моей старшей внучки. Слава Богу, он успел ее, восьмимесячную, увидеть по интернету.

Нарочь — самое большое и невероятно красивое озеро Беларуси. Санаторий стоял на его берегу. Кругом сосновый бор, чистый воздух, пение птиц и хвойные ароматы. Что еще нужно для души и тела? Днем я наслаждалась природой и процедурами, а вечером шла в местное кафе, чтобы послушать живую музыку, плавно переходящую в дискотеку. Я давно уже не танцевала (этот вопрос был закрыт для меня навсегда), но окуналась в бурлящую атмосферу с большим удовольствием. Познакомившись с женщиной из Питера с красивым именем Вера, я практически все свободное время проводила в ее компании. Вот и в кафе мы ходили тоже вдвоем, брали там по бокальчику сухого, сыр, фрукты и балдели, слушая красивую музыку, смотрели на танцующих — в общем, отдыхали с удовольствием.
В один из таких вечеров, когда дискотека еще не началась, мой взгляд в кафе остановился на даме в белом костюме. Кого-то она мне сильно напоминала, но кого, я сразу не поняла, а потому просто переключила внимание на разговор со спутницей. Когда же зазвучали дискотечные ритмы, мы невольно стали смотреть на танцпол, где танцевала только эта женщина в белом. Одна. Она плавно двигалась, оголяя то одно плечико, то второе, то оба сразу — казалось, манила к себе. Через минуту к ней присоединились какие-то подвыпившие мужчины, а потом — и другие танцующие. Когда я посмотрела на незнакомку еще раз, то вдруг поймала себя на мысли, что узнаю и ее, и эти танцевальные движения. В душе что-то шевельнулось, а потом меня поочередно накрыли гнев, грусть и интерес. Да, это была она — Лера. Та самая Лера, заклятая подруга детства и юности. «Бывает же», — пронеслось в голове. Вера что-то сказала мне, и я отвлеклась от своих мыслей, решив так: подходить не стану, пусть все идет своим чередом.
Вера активно щебетала что-то мне на ухо, а спустя некоторое время к нам подсели двое мужичков, скорее всего, местных. Они из всех сил старались нам понравиться, что-то рассказывали, угощали, приглашали танцевать. Вера согласилась, а я отказалась, поэтому несостоявшийся кавалер быстро потерял ко мне интерес и отправился приглашать дамочку, сидевшую за соседним столиком. Так в какой-то момент я осталась куковать одна. И вдруг откуда-то из-за спины раздался тихий и до боли знакомый с далекого детства голос:
— Кира, Кира Михайловна, это ты?
Я обернулась и, стараясь сохранять спокойствие, громко, перебивая музыку, поздоровалась:
— Здравствуйте, — но подумав, исправилась: — Здравствуй. Думала, не узнаешь. Видела твой сольный танец.
— Понравилось?
Я улыбнулась, но Лера сделала вид, что не заметила моего сарказма:
— Ты как здесь?
— Как все. Купила путевку и приехала.
— А мы тут корпоратив проводим. Вон там, видишь, наш столик. Нас, банковских, тут много.
— Ну, это же ваш ведомственный санаторий. Логично, — согласилась я.
К этому моменту за столик вернулась Вера со своим кавалером, и говорить стало неудобно.
— Поговорим? — предложила Лера, кивая в сторону бара. — Там потише будет.
— А надо? — спросила я и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Тогда давай на природе. Прогуляемся заодно.
Мы вышли на улицу. Сквозь крону высоких сосен пробивался белый свет полной луны. Было тихо и почти безветренно. И только звук сверчков и небольшой волны на берегу озера слегка нарушали тишину летнего вечера. Мы шли по узким дорожкам, освещенным декоративными фонарями, наслаждаясь ароматом соснового леса и не решаясь начать разговор.
— Как ты живешь? Дмитрий к тебе вернулся? — прервала молчание Лера.
— Значит, ты ничего не знаешь, — сделала вывод я. — Нет. Он, Лера, от меня не уходил, это я тогда «ушла» его, поэтому вернуться могла только я сама. Если бы захотела. И, к слову, Дмитрия уже нет на этом свете.
— В смысле? — опешила старая подруга.
А я, немного помолчав, продолжила:
— Все эти годы после нашего расставания Дима жил в России, там и похоронен. Жить не хотел. Болел долго, пил сильно, отказывался лечиться, дымил как паровоз. Вот и итог.
— Кошмар, — выдохнула Лера. — Никак не ожидала.
— Никто не ожидал. Разве такого кто-то ждет?
— Жалко. Очень. Такая светлая голова, умница. Красавец. И так рано.
— У каждого своя судьба, — подвела я итог рассуждениям Леры. — Ну, а ты как жила, живешь? Рассказывай, раз уже беседуем.
— Как? Да, впрочем, хорошо. Сын взрослый, работает оператором на «Беларусьфильме». Живу одна, мы с Павлом развелись почти десять лет назад. Ты, наверное, знаешь? Он, кстати, тоже уехал жить в Россию, к брату в Курск. Иногда приезжает к нам с Ромкой. Как-то так.
— Ничего не знаю, Лера. Не интересовалась, — отрезала я.
— Не злись, Кира. Я знаю, что виновата перед тобой. Сильно. За что теперь надо просить у тебя прощения, — Лера остановилась и посмотрела мне в глаза: — Только простишь ли?
— Неожиданно, как минимум, — искренне удивилась я.
— За все свои грехи молодости я заплатила сполна, поверь. Чуть на тот свет не отправилась. Так что теперь вот веду праведный образ жизни, — с горькой улыбкой стала исповедоваться Лера.
— Глядя на твой танец сегодня, я бы так не подумала, — не смогла удержаться я.
— Это остаточные эффекты, — рассмеялась моя спутница, явно удовлетворенная моим завуалированным комплиментом.
— К Богу пришла? Стала верующей? — наседала я.
— Не то чтобы, но иногда хожу в храм, прошу прощения и за то, что тогда от нечего делать, просто ради собственных женских амбиций разбила твою семью, и за вранье — в общем, за все. Знаешь, ведь Дима всегда любил только тебя, сам повторял мне это. Просто слабый был, ведомый: помани – он и пойдет за бабой как телок. А ты у нас всегда была слишком правильной, чересчур дисциплинированной, волевой, сильной. Вот ему и было комфортнее со мной, весёлой и женственной. Когда мы были вместе, он расслаблялся, мог выпить винца, сходить в кафе, пока ты ходила беременная с токсикозом, а потом малого растила и усердно училась.
— Лера, Бога ради, избавь меня от этих подробностей. Если тогда в свои двадцать с небольшим я чего-то еще не понимала, то теперь уж точно в моей голове все встало на свои места. Так что не трудись, не вороши былое.
— Окей, как хочешь.
— Как Ромка? Не женился еще? — я постаралась сменить тему.
— Нет, хотя взрослый совсем уже. Ушел на съемную квартиру, не хочет жить со мной.
— Это нормально, — успокоила я. — Теперь многие так делают. Другие времена – другая молодежь и другие возможности.
— Знаешь, я прошла огонь и воду, благополучно пережила онкологию и операцию. Работаю в банке заместителем начальника. Не пью уже лет десять, не курю и не сплю с чужими мужьями, — исповедовалась Лера, сделав акцент на последней фразе.
— Ты прямо как в храме. За секунду всю свою жизнь рассказала. Я рада, что теперь у тебя все хорошо, и искренне желаю тебе здоровья. Ну, а то, что пережить пришлось многое, так этого нам всем хватило. Сполна. Мы, как оказалось, поколение перемен. Только у каждого из нас своя корзина добра и зла, и наполнялась она по-разному. Что перевесило, то и принесли к своему полувековому рубежу.
— А ты где работаешь, как сын? Может, уже бабушка? Матвей-то твой лет на десять моего Ромку старше.
— Все хорошо, Лера. У меня свой бизнес, я довольно известная личность в определенных кругах, — произнесла я и чуть не рассмеялась тому, насколько нескромно прозвучали мои же собственные слова. — И да, у меня есть внуки. Матвей получил два высших образования, тоже бизнесмен, работает на себя. Все хорошо, слава Богу.
Я шла и думала о том, что многие годы после тех переломных событий в моей жизни я многократно представляла себе эту встречу с Лерой, думала, что скажу ей, а теперь вот и говорить уже ничего не хочу. Перегорело.
— А что Женя? Ты с ней общаешься, дружите по-прежнему? — решилась спросить Лера.
— Я знаю, что вы перестали с ней общаться. У Жени все хорошо. Она вышла замуж за хорошего человека, живет в Маяке Минска. Маша ее уехала к мужу в Германию, родила в Лейпциге малыша. Так что у Жени все в порядке.
— Вот как… неожиданно. Никогда не думала, что у Женьки внук станет немцем, — с ноткой зависти в голосе удивилась Лера. — А зять тоже немец?
— Да, он оттуда родом, — подтвердила я.
— Рада, что мы с тобой встретились и поговорили, мне это было необходимо, — призналась Лера. — Все-таки были подругами.
— Ага, — усмехнулась я. — Дружба вообще категория странная. Особенно между женщинами. Нет, она встречается, конечно. Но теперь я точно знаю, что живет такая дружба только до первого мужика, вставшего между. И еще я знаю, что враги себе не изменяют и остаются врагами навсегда, а вот друзья — да, могут предать в любую минуту в угоду собственным интересам. К сожалению. Поэтому теперь у меня нет подруг. Есть только приятельницы.
Лера молчала.
— Только приятельницы, — еще раз повторила я, — с каждой из которых можно обсуждать только ограниченный перечень тем.
— Кира, ну прости ты меня. Я много передумала, пока лежала на больничных койках, и многое переосмыслила. Каюсь.
— Проехали, Лера, — поставила точку я.
Мы еще немного погуляли по территории санатория и через некоторое время попрощались, пожелав напоследок друг другу счастья и крепкого здоровья. Думается, что на этот раз навсегда.

Я вернулась в Минск с мыслью, что судьбе было угодно закрыть-таки этот гештальт в моей жизни. Сказать, что мне стало легче? Наверное. Впрочем, я всегда жила так, чтобы иметь как можно меньше врагов и завистников и как можно больше людей, искренне желающих мне добра.