Стоверстники. Глава III. 1. Война

Самый длинный день в году подходил к концу. А с ним заканчивался и выходной, завтра вновь должны были наступить трудовые будни. Самые активные и любопытные граждане столпились на крыльце правления Лесосплавного участка, дымили папиросами и самокрутками в ожидании важной правительственной новости по радио, о которой недавно предупредил диктор.

Было уже шесть вечера, мужики мерно переговаривались между собой, о житейских проблемах. И вот наконец в двенадцать часов пятнадцать минут по московскому времени с обращением к народу страны, выступил товарищ Молотов, народный комиссар иностранных дел СССР...

И с этого момента вся жизнь в спец поселении Усть-Тыгда стала меняться.
Поздно вечером Фёдор зашел к брату Михаилу, молча достал из кармана бутылку «Московской» и поставил её на стол. Говорить что-либо не было необходимости, все домочадцы пребывали в подавленном состоянии, от быстро разнесшейся по поселку новости – «Война».

- Что брат, опять с Германцем война? – толи спросил толи констатировал факт, Фёдор – и не сидится ему у себя дома. Всё норовит в чужой огород влезть.

- Да и не говори брат, сколько ужо разов с ним воевали, а яму все неймется.

- Как думаешь на долго то?

- Да как знать. Немец он сам помнишь, дисциплинированный больно. Трудно будет с ним сладить. Да ничего, били мы немца раньше, думаю и сейчас побьем.

- Я тоже так думаю. В гражданскую вон скольких по разгромили. И Деникина, и Юденича, и Колчака, да и интервентов, многих кому от нас перепало. Да и сейчас перепадет. С Гражданской вон сколько времени прошло, силушки-то поди мы поднакопили. И танков, и самолетов понастроили, так что думаю недолгой война будет.

- Дядя Фёдор, дядя Федор, а у Вас сабля была? Когда вы беляков били? – спросил, отиравшийся рядом с отцом и внимательно слушая разговоры старших, спросил Паша, сын Михаила. – Папа говорил, что он многих беляков побил из пушки! А Вы из пушки стреляли?

- А ну марш от сюда! – прикрикнул на сына Михаил, – ишь выискался расспросщик.

- Да ладно тебе брат, пущай послухает. Может ума набереться?

- В школе пущай ума набирается! А не лезет к старшим с расспросами.

- А я может тоже на войну пойду! Вот сбегу из дому и пойду с немцами воевать! – гордо произнес Павел, решив показать, что он уже не такой и маленький. Как никак, а уже тринадцать лет нынче будет.

- Щас ремня всыплю – набегаешься у меня! Ишь герой выискался. А мамке кто помогать будет? А? Ты дрова переколол, что я тебе говорил? Переколол говоришь. Так иди воды принеси с колодца! Видишь бочка почти пуста!

Паша обижено опустил голову и подбрел нехотя выполнять отцовский наказ.
Братья еще немного посидели, допили водку, покурили, посудачили о своих проблемах и на том разошлись.

 Вскоре пришли первые повестки из военкомата и начались проводы на войну. Матери и жены ревели. Отцы давали напутствия сыновьям, дети крепче жались к своим уходившим на фронт отцам. На пристани стоял под парами пароход, громким гудком призывая отбывающих подняться на борт.

Как-то незаметно опустел посёлок. Перестали девчата по ночам петь песни. А в сельпо с полок стали исчезать многие необходимые товары. В первую очередь исчезло мыло. Вчера еще вроде лежало на полках, а сегодня его уже и нету. Люди почувствовав неладное стали скупать и остальное, что еще было на прилавках.
Федор принес домой как-то по утру: десять пачек соли, два килограмма сахару и гречки треть мешка.

- Вот, – сказал Фёдор – Степанида отвесила сказала, что пусть запас будет, а то времена настали не спокойные.

Вечером, в тот же день после работы забежал к нему Михаил и стал жаловаться, что исчезли спички в магазине.

- Их что делать перестали? Спички-то. А может все спички на войну отправили, немцам «дать прикурить?» – недоумевал Михаил.

 Брат поделился с ним из старых запасов двумя коробками и успокоил его. В душе пожалев о том, что не догадался купить себе спичек впрок, ведь они еще были в магазине, когда он уходил. И ведь Степанида, продавщица, не предупредила.

- Не переживай брат, старые запасы, наверное, закончились. Скоро обязательно должны привезти. Баржу с грузом ждем со дня на день. Степановна даже подводу в конторе заказала.

Баржа пришла только перед концом навигации. К тому времени магазин уже почти полностью опустел. А весь пришедший груз, почему-то выгрузили в амбар, повесили замок и в присутствии милиционера опечатали его. По поселку тут же поползли слухи, что продукты будут давать нынче по трудодням как в колхозах.

В сентябре, а после и в октябре пришли повестки последним годным к строевой службе мужикам. В поселке остались лишь старики да малолетние дети. Вместо ушедших на фронт мужчин, в лесосплавном участке стали работать их жены и дети.
В ноябре с Фёдоровки Михаилу пришло письмо от сестры Мотри. Она сообщала, что Иван, его сын, ушел на войну. И у Алексеева Санько сына призвали и у Степана двух сыновей, Петра с Иваном, проводили на войну.

Вскоре на продукты ввели карточную систему. Теперь тому, кто трудился, в конце месяца давали продовольственную карточку. По этой карточке можно было отовариться в сельпо. Выделяемые нормы работающим были небольшими, на иждивенцев вполовину и того меньше, а вот на детей младше 12 лет и вовсе продуктовые карточки не давали.
В декабре норму резко сократили, в поселке наступал голод.   

Разве можно описать то чувство постоянного голода, когда молодому организму требуется расти. На отоваренные карточки, одного полного пайка и двух половинчатых, еды хватало ненадолго, хоть и тянула, растягивала Прасковья продукты как могла. Но накормить семью досыта состоящею из пяти человек, двое из которых еще дети и на которых не полагалась карточка иждивенца, было невозможно. Вот и приходилось посылать дочек на колхозные поля искать под снегом замерзшую картошку, что пропустили или не заметили колхозники при уборке урожая.

Дома с той картошки мать варила рассольник. Так она называла варево из мёрзлой картошки с кислым огурцом и добавлением щепотки крупы. А если в доме было немного муки жарила из неё драники на животном жире.

Те, кто работал в лесосплавном участке помимо продуктовых карточек еще кормили горячим обедом. И от этого обеда, матери еще пытались украдкой что-нибудь унести домой, своим голодным детям.

 Первое время проходя мимо рабочей столовой, детвора наслаждались запахом готовящейся пищи, от которой у них текли слюни. Но уже вскоре старались обходить её стороной, запах вызывал неприятные чувства в животе, а то и просто ужасные тупые боли. И все равно, дети с завистью смотрели на тех, исхудавших, измученных тяжелой мужской работой женщин, ведь они кушали в столовой. В столовой, где готовили такой вкусный борщ.

Лиза последнее время все чаще стала его вспоминать и даже во сне видела, как она уплетает его за обе щеки. Но во сне злая, незнакомая женщина почему-то все время старалась забрать у неё еще не съеденную, полную тарелку борща. И Лиза всё быстрее и быстрее хватала ложкой из уплывающей тарелки и не разжевывая глотала борщ, но он никак почему-то не попадал в её желудок.

К концу учебного года, в школе у учеников начались проблемы. Стали заканчиваться тетради, в перечне необходимых товаров они не значились, потому поставки их прекратились как, впрочем, и чернилами.

 Ученики стали писать карандашами или готовить чернила сами из коры лиственницы. Кору обжаривали до почернения, толкли и после полученный порошок разводили водой. Получались чернила коричневого цвета с плавающей на поверхности перламутровой пленкой. Писать ими было трудно, так они все время расплывались по бумаге. А вот с отсутствием тетрадей из положения вышли просто, учителя разрешили писать в художественных книжках, между типографскими строчками.

Каждый вечер, на площади возле управления лесосплавного участка, собирался народ и задирая головы к репродуктору, висевшему на столбе, слушали сводки от Советского информационного бюро, о положении дел на фронтах. Если в начале осени и зимы они были удручающему, если не сказать больше – пугающими. То после разгрома фашистов под Москвой, люди с нетерпением ждали, когда голос Левита скажет об очередном освобожденном нашими войсками, городе. Ждали, когда мы наконец прогоним немцев со своей земли. А пока почтальон все чаще стала приносить людям вместо писем, похоронки.

Однажды Фёдор пришел домой в необычно приподнятом настроении.

- Слышь, мать, новость какая. Сельпо наше переподчиняют. Вчера представитель приехал с города Свободного. Говорит, что сейчас организуют повсеместно Отделы Рабочего Снабжения и все магазины будут в ихнем подчинении и снабжением они же будут заниматься.
А еще говорит, будут организовывать в Кухтерине пасеку, там разнотравие хорошее и медосбор должен быть большой, да к тому же, говорит, колхоз гречиху садит. В общем нужен им человек надежный и честный. А то, говорит, много нынче не чистых на руку пчеловодов на «чистую воду» вывели Органы. Мёд от государства утаивали и на рынке продавали. – Затем немного помолчал и продолжил.

- Помнишь, позапрошлом годе, я тебе рассказывал, как Степанида наша кошелек с выручкой потеряла, а я нашел и ей все вернул до копейки? Вспомнила? Так вот, она меня рекомендовала, как честного человека в пасечники.
Иван Тимофеевич, так зовут представителя ОРСа, сказал, чтоб я собирался. А как пароходы пойдут, ехал к нему в Свободный, там у них пчелосовхоз рядом есть, где меня подучат и пчел выдадут.
А пока чтоб шел в Кухтерин Луг, место под пасеку подыскивал, да с местным колхозом договорился. А с лесниками он сам будет договариваться, чтоб значит лесу под строительство дома и пасеки выделили, за счет ОРСа.
Вот такие нынче дела, мать.

- Что тут скажешь? Может всё, что не делается – к лучшему? Вон и Маша седьмой класс нынче заканчивает и работать удумала идти на лесосплав.

- И то ладно! Все какой-никакой, а паёк в дом. Не всю же жизнь на шее у родителей сидеть. Пущай поработает.

- Да куды ей работать, пятнадцать годков-то всего? И ростом-то она у нас не вышла. Куды ей с такими лесинами справляться? Еще зашибёт! Дома бы посидела годок другой.

- Ничаго с ней не сделается. Себя вспомни? С каких годов в поле спину гнуть начала? И она чай не барыня! И будет на том! – поставил точку в разговоре Федор, – мне до Кухтерину сейчас надо собираться, с председателем ихним договариваться, где пасеку ставить, да до ночи еще воротиться надо. С работы меня еще никто не освобождал.

- Ой, Маша, хорошо тебе, работать пойдешь. В столовой кушать будешь и карточку продовольственную получишь. – Рассуждала как-то вечером Лиза, оставшись одни с сестрой. – Я бы тоже работать пошла, но там только с двенадцати лет берут. Придётся еще целый год учиться.

- А я бы наоборот учится хотела. Но не в школе, а где-нибудь в городе. Выучилась бы на кого-нибудь, только еще не решила на кого. Я от кого-то слышала, что в городе при фабрично-заводских училищах, ученикам и форму специальную выдают и кормят три раза в день и все бесплатно, за счет государства.  Вот бы туда устроиться.

- А ты, Маша как война закончиться сразу езжай в город.

- Да уж, поскорей бы она закончилась!  Не за что здесь не хочу оставаться, я лучше в городе где работать пойду. Хоть на завод, хоть ещё куды.

- А я еще не знаю. Ещё не решила, что я больше всего хочу. Может тоже в твоё ФЗУ пойти?

- Ты Лиза учись давай. Туда что думаешь, с тремя классами берут?

- Я уже четвертый заканчиваю и в пятый пойду!

- В пятый! Да туда чтоб устроиться не меньше семи надо, как у меня. Ну может с шестью классами берут. А ты пять! Учиться тебе еще надо Лиза. Да давай за братиком присмотри, а я сейчас, ненадолго сбегаю к подружке, пока мамы дома нету, а то заругает.